(Все права сохранены за автором)
В сентябре перебрались мы в Нью-Йорк. В начале октября хор начал свое концертное турнэ. Вопреки традиции, ни в Монреале, ни в Квебеке, ни в Отаве, концертов не было. Пели в Торонте и в трех городах поблизости от него. Большое количество концертов хор дал на западном побережьи, куда проехал не через Канаду, а северными городами С.А.Ш.. что позволяло всю дорогу пользоваться автобусом. Более продолжительное турнэ, не столь насыщенное концертами, не требовало прежней гонки в передвижении. Успех концертов хора был большой и проходили они при полных сборах. В марте, с окончанием сезона, снова поднялся вопрос: что делать до октября? Остановились на Бельмаре, устроились там, кто на прошлогодних, а кто на новых квартирах, наша компания предшествовавшего года распалась; несколько ее членов переженились, в том числе и я.
В конце лета хор закончил подготовку новой программы, главным большим номером которой были отрывки из оперы М. Глинки, «Жизнь за Царя», аранжированные для хора все тем же проф. К. Н. Шведовым.
Пел главную арию мощный бас молодой донец И. А. Березов. Пел он без всякой манерности, более приближая ее этим к типу простого крестьянина — Ивана Сусанина — и пел так, что критик «Старый Театрал» смело заявил: «Такого пения я не слыхал и в столичных театрах».
После арии Сусанина, где хор лишь аккомпанировал солисту, следовала «Мазурка», а за нею «Славься, славься»… Начиналось оно хором еле слышно и постепенно переходило в громогласное «Греми, Москва…» и заканчивалось троекратным: «Ура! Ура! Ура!» Этот номер очень долго держался в репертуаре хора. В нем солировали и многие тенора и многие басы: тенора Андреев, Крыжановский, Наенев, Константинов; басы Березов, Бажанов, Морозов.
22-го июня произошло давно ожидавшееся событие: немецкие войска вторглись в пределы Советской России. Сначала это был действительно «блицкриг». Немцы так быстро двигались на Восток, что Гитлер объявил свой «Новый порядок… на тысячу лет вперед». С. Ш. А. немедленно начали помогать всем необходимым Совет. России, сделавшись арсеналом и житницей всей антигитлеровской Европы.
К началу сезона хору удалось заключить контракт с новой концертной дирекцией, гораздо более выгодный. Недельный гонорар был значительно повышен, а во вторых, хор получил право на известный процент с чистой прибыли дирекции, что составляло немалый добавочный заработок… Так как и наш концертный рынок ограничивался С. Ш. А. и Канадой, дирекция не могла дать хору работы больше чем на 22 недели, денежный «голод» постепенно изживался и, если сезон 40-го года сказался катастрофичным, то 41ый год почти вдвое увеличил заработок, а последующий 42-ой окончательно улучшил материальное положение хора. Все порядком сжались, но никто не покинул хор. Весь сезон 41-42-го года хор пел по С. Ш. А. и Канаде в полных до отказа залах.
7-го декабря, около двух часов дня, шофер нашего автобуса, слушавший радио, вдруг сообщил потрясающую новость: японский воздушный флот атаковал стоянку военных кораблей тихоокеанской эскадры в Перл-Харбор, на Гаваях, и потопил весь наличный состав военных кораблей. С этого момента война приняла характер мировой.
На следующий день, в Балтиморе, хор начал свой концерт гимном С.Ш.А. Эта традиция продолжалась до самого окончания войны.
Вся тяжелая индустрия С. Ш. принялась работать исключительно на оборону. Вскоре прекратился выпуск легковых автомобилей и был введен контроль в потреблении горючего, выдаваемого по карточкам, вошло в силу запрещение пользоваться частными автобусами и хору, и до окончания войны пришлось передвигаться только поездами. Все граждане мужского пола до 40-а лет были объявлены военнообязанными. Им воспрещался выезд из страны, даже в Канаду. Все эти меры создали мало благоприятную обстановку для работы хора, а потому весной 42-го года, довольно благополучно закончив концертное турнэ, несколько хористов поступили на небольшую, работавшую на оборону, фабрику. Недели через две туда же поступил и я. На фабрике работало много русских, русскими были и ее владельцы. Мне, как новичку, дали совсем легкую работу, на отрезке в два дюйма металлического прута, в пол дюйма диаметром, надо было на токарном станке просверливать в определенных местах две дырочки. В начале внимание приковывалось к работе ее новизной, желанием устранить возможный брак, а через неделю, когда «искусство» было вполне освоено, работа становилась нудной, подобно той, которую ровно 20 лет назад пришлось испытать в Болгарин на текстильной фабрике в Габрово.
Ощущение человека, превращаемого в подобие какого-то робота – невыносимо. В Болгарии, как только потеплело, я сбежал с фабрики «на воздух», предпочтя ей тяжелый физический труд. Но что же было делать здесь? Прошло пять недель и вдруг хору было объявлено, что вскоре мы начнем выступать в программе «Радио-Сити», самого большого кинематографа в мире, более чем 6000 мест.
При поступлении на фабрику я заявил, что буду работать до конца лета, а лето еще не начиналось. С неприятным чувством пошел я к заведующему работами, человеку раздражительному, объявить о своем уходе. Не прошло и часа, как он принес мне полный расчет, а на мой вопрос, когда я могу оставить работу, язвительно ответил: «— да хоть сейчас». Несмотря на его тон, у меня все-же хватило такта сказать ему спасибо. Помылся, переоделся и исчез.
В огромном Радио-Сити сеансы начинались чуть-ли не с 10-ти часов утра. Всех сеансов было по четыре в день. В промежутках между фильмами давалась большая и часто прекрасная программа самого разнообразного характера. В ней выступали и свой большой оркестр, под управлением дирижера Рапэ. и свой балет, и свой постоянный хор, знаменитые «ракете», танцовщицы чечетки, стэпа. Эти, в неизменном количестве 32-х, выступали на огромной сцене, каждый раз в новых нарядах, проделывая в такт всевозможные построения и перестроения. Часто построившись в одну прямую линию, они описывали полный круг, причем центр его оставался на месте, а фланги двигались, чем дальше от центра, тем быстрее. Поразительно было то, что идеально-прямая линия шеренги не нарушалась. Далеко не все строевые воинские части, при захождении флангами, сумели-бы сохранить такое равнение.
Их собственный небольшой хор пел по английски и пел хорошо. Хорош был и балет, но ему недоставало примабалерины, которую обыкновенно брали из других балетов на гастроли. Вообще гастролеры никогда не брались на определенное время, а только на один фильм, на два и т. д. И наш хор подписал контракт на два фильма, шедших на экране один за другим. Но никто не знал точно, сколько времени они продержатся. Случалось что попадались фильмы, которые после первых дней начинали давать слабые сборы и тогда во всей администрации начиналась бешеная гонка. Сама по себе замена одного фильма другим дело не сложное, но к каждому новому фильму полагалось и новая программа, подготовка которой в короткое время была невозможна. Всякий гастролер, как и наш хор, имел свой давно приготовленный репертуар, а все постоянные артисты, как балет «рокетки» и хор «Радио-Сити» вынуждены были создавать новые номера своих выступлений во время работы. Часто репетиции постоянных артистов происходили и по ночам. Для женского персонала имелся отдельный большой дортуар, со всеми удобствами. Доступ в женскую половину всему мужскому персоналу был строжайше воспрещен, ни о каком флирте не могло быть и речи, всюду царила деловая атмосфера. Дисциплина, как на сцене, так и во всех многочисленных помещениях для артистов и залах репетиций, была чрезвычайно строгая.
Подробно остановившись на описании внутренней жизни артистов, я хотел указать на ту сторону человеческого труда, какая вкладывается в подготовку этих артистических выступлений и объяснить, почему программа на сцене Радио-Сити бывает всегда хорошая, или даже прекрасная, как например Рождественская и Пасхальная.
Продолжительность нашего контракта зависела от успеха фильма и сопутствующей ему программы. Хор участвовал лишь в общих репетициях, когда вырабатывалась спаянность одного номера с другим и всей программе придавалась естественность и цельность. Участвовали мы и в генеральной репетиции, производившейся рано утром в день первого представления. Первым номером постоянно бывало выступление оркестра, игравшего небольшое музыкальное произведение, после оркестра выступал хор, заранее выстроенный внизу, на подъемной авансцене. Когда перед кончившим играть на сцене оркестром опускался занавес, «выплывал» наверх хор. Давалось освещение. Перед публикой, в своей темной форме на фоне светлого занавеса, неподвижно стоял весь хор, с регентом на своем месте. Тон давался оркестром. Низкие басы медленно начинали запев: — Блажен муж, аллилуия —. Звонкий тенор-кононарх продолжал: — Иже не иде на совет нечестивых —. Хор тихо, тихо повторял слова кононарха и добавлял «аллилуя, аллилуя». Все, и стих и аллилуя, варьировалось в такой естественно-молитвенной музыке. Кононарх также звонко читал второй стих. Хор повторял второй стих уже смелее, громче, с тем же: «Аллилуя! Аллилуя!»
Слушатели, наполнявшие огромный зал, православные, инославные или иных вероисповеданий, равно как и индеферентно относящиеся к религии, все, с затаенным дыханием, в абсолютной тишине зала, внимали бессмертному творению Руси Православной.
В самостоятельном отдельном номере хор выступал в своей скромной концертной форме и часто нам советовали, то-ли переменить форму на более красочную, то-ли разнообразить ее, появлялась на сцену в трех отделениях каждый раз в другом одеянии. Вышедший из военной среды, хор не терпел бутафории, и строго придерживался своего первоначального взгляда. «Судите нас по пению, по искусству, но никак не по одежке, не по дешевке». В иных номерах, где приходилось выступать в ансамбле с другими артистами, хор одевался соответственно поставленной сцене. Так, в сцене провода солдат на фронт все мы были одеты в солдатскую форму, с песнями грузились в изображенный на сцене поезд и с песней отъезжали. О своем успехе в этих выступлениях нам самим было трудно судить, но то обстоятельство, что администрация, ревниво и строго следившая за качеством своих программ, предложила возобновить контракт на два фильма и на следующее лето, указывает на данную нам оценку.
Среди администрации Радио-Сити имелись и чисто русские, и выходцы из России, и женившиеся на русских. Кто-то вспомнил картину Репина «запорожцы пишут турецкому султану письмо». Идея перенести ее на сцену понравилась всем. На этом и остановились.
Но что петь? С. А. Жаров обратился к проф. Шведову с просьбой написать музыку для предложенной постановки. Сюжет увлек профессора настолько, что он отправился в библиотеку, где детально ознакомился с письмом турецкого султана запорожским казакам и ответом на это письмо, и засел за работу. Вскоре им было написано большое музыкальное произведение, в котором излагалось содержание обеих писем, и давалась общая картина жизни тогдашнего Запорожья.
Начинается эта вещь с веселого гула — беззаботного веселья. Тенора медленно поют:
«Гей, гей, гей, танцуй, спивай, гуляй, Запорожьска сичь…»
Басы и баритоны вначале тоже поют то «гей», то «гуляй»…
Когда же тенора поют следующий куплет «Ой за гаем, гаем…», другие партии лишь аккомпанируют, как бы в разнобой, но на самом деле все вместе взятое представляет одно музыкальное целое, где все дополняет друг друга, создавая симфонию жизни Запорожья.
На фоне общего безшабашного веселья во время исполнения песни «Чи на мое билэ лычко, чи на чорни брови…» раздается призыв:
«Гей, сюды, сюды козаки… Ходим до кошу, — щось там вчинилось…»
«Пришла грамота от турецкого султана… Послухайте ще вин пышэ…» Раздаются вопросы:
«Що? Що? От кого? Нуще-ж, що-ж вин пышэ?»
Громко всем хором поется: «Читай…»
Грамоту султана «читал» (пел по нотам) баритон А. К. Левченко. «Читал» он четко, выразительно, оттенял присущую письму хвастливую надменность. Весь хор аккомпанировал, вставляя временами острые реплики и все более накалялся, переходя к всеобщему гневному возмущению, при чтении самых наглых мест письма, искусно подчеркиваемых солистом.
«Я — Султан, сын Магомета, брат солнцу и мисяцу, нащадок (наследник) и ставлэнык Бога, володарь царств Македоньского, Вавилоньского, Ерусалымського, Велыкого и Малого Егыпту, царь над царями, Дэржавец над Дэржавцами, Надзвычайный Лыцарь, якого ныхто нэ переможэ, Невсыпущий охоронытэль гробу Исуса Христа, Оборонэц самого Бога, надия и утиха мусульманив, страх и вэлык заступник хрыстиан — наказую вам, запорожськи козакы, пидклониыные пид мою руку по добрий воли бэз ниякого змагания и мэнэ вашымы нападами нэ обурюваты.
— Султан Турэцкый Махмуд чэтвэртый».
К концу письма возмущение казаков достигает своего апогея:
«Так пысати нам, козакам запорожським?…»
И едва солист произносит последние слова грамоты, как весь кош запорожцев в страшном гневе требует надлежащего ответа.
«Ах, нехрысть чертив… Ах, бисова собака… Так як вин смее нам наказуваты, окоянный?… А ну, давайте видповидь дэржать… Давайте видповидь дэржать, та таку шоб аж нис у його закополывыся…»
Кошевой приказывает: «Пысарь, сидай и пыши, — о мы будэм казати…»
Небольшая пауза и полилось запорожское творчество:
«Ты — шайтан турэцкый проклятого чорта брат и товарыщ и самого Люцыхвэра сэкрэтар… Якый ты в чорта лыцарь, колы ты голым тилом йижака нэ вбьеш… Чорт выкидаэ, а твое вийско пожираэ. Нэвартый ты сынив хрыстиянських пид собою маты. Твого войска мы нэ боимося — землэю и водою будэмо бытись з тобою.
Вавилоновскый ты кухарь, Македонскый колэсник, Ерусалымский броварник, Александрыйский козолуп, Велыкого и Малого Египту свинарь, Армяньска свыня, Татаркський сагайдак, Камеянэцький кат, Подолянськый злодиака, самого Гаспида нащадок, всьего свиту и пидсвиту блазэнь, а нашего Бога дурэнь… Свыняча морда, кобылячий хвист, ридницька собака, нэхрэщеный лоб, хай-бы взяв тэбэ чорт… От так тоби козаки видказалы, плюгавще.
А числа не знаэм, бо каляндаря нэ маэм, мисяц на нэби, год у книжцы, а дэнь у нас такыя, як и у вас. Поцилуй же в пятку нас.
Кошевый атаман Иван Сирко за всем Кошэм Запорожським».
Конечно, все непечатные выражения этого письма были смягчены проф. Шведовым.
Насколько помню, первую фразу ответа пел солист И. А. Березов, он же ставил и подпись Кошевого.
Постепенное наростание возмущения и гнева запорожцев проф. Шведов выразил с предельной ясностью и они являются музыкально поразительными. В начале ответа запорожцам особенно понравилось выражение «и самого Люцихвера сэкрэтарь» и группа казаков долго со смехом повторят «Охо-хо сэкрэтарь, охо-хо сэкрэтарь…», другая группа повторяет: «Ты, ты чорта брат» Слышны и одобрения: «Добрэ…», но в местах общего негодования все голоса сливаются вместе, будт остремясь к тому, чтобы они долетели до султана.
Кончило козачество «видповидь дэржать…» и снова возвращается к своей повседневной жизни. Начинается снова общее веселье, весело и радостно все поют: «Добрэ… Дюже добрэ… Хай ви и читаы, та нас вспоминаэ…» Начинаются пляски. Под общий аккомпанимент «гоп, гоп, гоп…» вторые тенора запевают:
«Набрэхалы вражьи люди, — о я змиж не пойду, учиняла грэчаныки у вышневому саду…» Присоединятся и первые тенора. Также запевается и поется и второй куплет. А потом веселье приближается к концу. Басы и баритоны вспоминают часть письма, и вдруг, под пение теноров «гречаныки…», покрывая звуком весь хор вырывается: «Який ты в чорта лыцарь… Охо-хо-, хохо, коли ты голым тилом йижака не вбьеш… Хо, хо, хо… Перед заключительной фразой все поют бравурное, залихватское «гоп, гоп, гоп, гоп…» Последнее «гоп» заканчивается громко, на верхних нотах. И еще громче посылается предложение султану: «Поцилуй же в пятку нас…»
Все это было написано проф. Шведовым для постановки на сцене в «Радио-Сити». Хор должен был быть одетым по картине Репина, декорации соответствовать месту и времени, также как освещение, и гармонировать с общей картиной. Проф. Шведов создал исключительное по колоритности и сценичности музыкальное произведение, зажегшее С. А. Жарова и весь хор, с увлечением отдавшихся усвоению этой трудной музыкальной вещи, стремясь поднести ее слушателям в безукоризненном виде. Нелегко давалось это хору, тем более, что нужно было приготовить и всю новую программу на сезон 1942-43 гг. Музыкальный шедевр проф. Шведова был напет нами на грамофонную пластинку, которая была признана одной из двух лучших пластинок года. Я не знаю, в каком количестве экземпляров она была выпущена, но через год ее достать уже было невозможно. До Европы они не дошли — помешала война. Да и вообще это поразительное музыкальное произведение осталось неизвестным старому свету, так как хор его пел лишь один сезон 42-43 г. Возможно, и даже вероятно, пластинки в большом количестве попали в Сов. Союз, так как в то время много молодых сов. инженеров приезжали в США для приемки оружия или для специализации в его производстве, и мы знали, что, возвращаясь в СССР, они везли с собой много пластинок и в частности напетых нашим хором. Еще до начала войны нам не раз приходилось пересекать океан вместе с людьми «оттуда», ехавшими в США. Все это были люди разного возраста и разного положения. Бывали и энкаведисты, сопроваждавшие какую-нибудь важную «особу», но чаше всего молодые инженеры. С одной такой группой молодежи нам пришлось плыть в США и возвращаться в Европу. По дороге в США они нас расспрашивали о том, о сем, но главным образом, какие пластинки хора можно и следует приобрести. Среди этой группы были и очень хорошие ребята. На обратном пути они уже хвастались тем, что накупили. Но по прибытии в Европейский порт сделали вид, что совсем незнакомы с нами, но предупредив нас, что их будут встречать представители власти.
Концертный сезон проходил с неизменным успехом, при переполненных залах. Всюду, конечно, пелось и новое произведение проф. Шведова. Однако, нужно сказать, что написанное для большой сцены, в красочной рамке знаменитой картины, оно много теряло в простом концертном исполнении и мало понималось иностранцами. Да и многим россиянам, вне сценической постановки оно было не совсем понятно, что и побудило меня задержаться на нем и хоть минимально объяснить его большую ценность. Велико было желание и регента и хора, певшего этот «Обмен дипломатическими нотами» и напетую пластинку, донести этот шедевр музыкального творчества до правовой национальной России, где, безусловно, найдутся возможности поставить его во всем его блеске.
В конце марта закончилось наше турнэ. На концерте в Нью-Иорке, в «Карнеги-холл» присутствовала вся администрация «Радио-Сити», имевшая отношение к составлению программы и для постановки на сцене. Естественно, мы с большим интересом ожидали ее заключение по поводу нашей новой программы и особенно всех интересовал вопрос, как будет принят «Обмен дипломатическими нотами»? Произведение проф. Шведова всем очень понравилось, но, увы… В 1943 г., в разгар Мировой войны, Турция соблюдала строгий нейтралитет, что вполне совпадало с интересами США, и «раздражать» Турцию не «полагалось» и… администрация «Радио-Сити» отказалась включить «Обмен диплом. нотами» в свою программу. Так печально закончилась судьба Шведовского шедевра, которому автор, регент и все хористы уделили так много труда, внимания и любви.
Доброволец Иванов
(Продолжение следует)
(Вашего голоса не хватает)
Loading ...Читайте также: