«Был конец 1916 года, — тихо начал свое долгое повествование Сергей Алексеевич. — предстояли выпускные экзамены, и вот у директора школы Н.Н. Кастальского, знаменитого композитора церковной музыки («Верую» его вы тогда в Праге слыхали) явилась такая идея: в Москве четыре военных лазарета (каждый лазарет имел шефа — одну из Великих Княжен) — из легко раненых и выздоравливающих составить хор. Основой можно взять лазаретные церковные хоры (при каждом лазарете есть церковь) и составить хор, подготовиться и дать пару концертов в Народном Доме в пользу военных инвалидов. Желательно приступить к работе теперь же пока зимний сезон.
На другой же день я приступил к работе, и после кропотливого упорного труда хор был составлен. Упор делал я на любителей пения, каких на Руси сколько угодно — народ русский — народ поющий. После многих кропотливых спевок, была назначена генеральная репетиция. Солдаты были одеты в чистые или новые гимнастерки, у кого были знаки отличия приказано было приколоть. Нашлось столько, что первые 20 человек (шеренга) все были с Георгиевскими крестами, — два с полным бантом, несколько по 2, а остальные по одному крестику.
Построились в две шеренги. Были юноши, были и бородачи, один без ноги, с костылями. Репетиция происходила в Народном Доме. Начали гимном. Хор звучал хорошо и довольно сильно.
Директор Синодального Училища сидел в первом ряду.
После гимна номером первым пели «Верую» Кастальского.
Когда хор грянул «Верую» (максимальное форто), Кастальский сразу одобрительно крикнул «хорошо! отлично!» Вторая вещь была разучена «Молитву пролию» Рахманинова; третья — «Тебе Бога хвалим» тоже Кастальского.
Второе и третье отделения — светские песни, солдатские и народные.
Через три недели был назначен первый концерт. Всей знати московской были разосланы приглашения с билетами. Все знали, что на концерте будут присутствовать четыре Великие Княжны.
И вот подошел день концерта. Хор был в зале за 2 часа до начала. В отдаленной комнате для артистов была еще последняя спевка. Басы и октавы получили по чарке водки, тенора и солисты взбитые желтки со специальным сахаром. Настроение у всех было приподнятое, знали все. что вся знать будет на концерте и шутя сами себя подбадривали. «Смотри, Митюха, не подгадь — Березынь-ку-то!» Я, признаться вам, очень робел, но глядя на певцов, вера у меня крепла и силы прибавлялись.
За занавесом зал уже шумел — был полон.
Хористы выстроились, в центре были два с полным бантом, рядом с ними безногий, на правой стороне стоял бородач, на левой тоже. Директор пришел посмотреть и воодушевить меня, дать последний совет. Сказал — «Импозантная живая картина!» Дал мне последние инструкции и ушел. Дали первый звонок, через пять минут второй. В большой зале водворилась тишина… Подняли занавес. Зал дрогнул от аплодисментов. Было много молодежи и их голоса, как колокольчики, звенели в дружном «Ура!» — это юнкера Александровского Военного Училища. Вот, вам рассказываю и вижу эту импозантную картину. Солдаты улыбались, но я до последнего момента стоял за кулисами. Когда овации затихли, я должен был выйти, но если бы у меня был заместитель я бы вытолкнул его, а сам остался за кулисами, но кто-то легонько подтолкнул меня, и я очутился на ярко освещенной сцене. Встретили аплодисменты. Солдаты мне улыбнулись: «Тебе, мол, сынок». Обошел ряды, дал тон и сказал хористам «Боже» громко во-всю.
Идя к мостику, я встретил отеческий взгляд директора школы, который едва заметно подмигнул мне, мол, не робей.
Я на мостике. Взмахнул и грянуло «Боже, Царя храни!» Аплодисментов не было, не полагалось, но молодежь не удержалась и началось «ура». Гремел зал 2-3 минута.
Обходя ряды, дал тон и сказал: «сколько есть мочи «Верую».
Я на мостике скова, зал замер. Глаза всех певцов были устремлены на меня. И коротким взмахом грянуло «Верую». Все уголки большого зала наполнились мощным аккордом. Наконец «Аминь».
Теперь зал дрогнул от дружных аплодисментов. Прошли все три вещи удачно, и когда зал гремел, солдаты улыбались и глазами говорили опять: «это тебе, сынок, тебе». Последняя вещь… Пели из оперы «Жизнь за Царя» Глинки «Славься, славься наш русский царь». Оканчивается эта вещь троекратным «ура». Давая тон, я еще раз напомнил, что последнее «ура» будем тянуть, сколько хватит духу — значит долго. Последнее «ура» подхватила в зале молодежь, и «ура» гремело несмолкаемое пять минут. Я слышал, как молодые голоса звенели, как перезвон колокольный».
У Сергея Алексеевича глаза горели, как алмазы: — Этот концерт был вступление в жизнь. Ведь я думал, что буду жить и трудиться для русского народа, для России, думал жизнь посвящу ему, но грянули события… концертов больше не было. Вспоминаю тех своих певцов — грустно заканчивал Сергей Алексеевич, — этих милых русских людей, в душе каждого одна любовь, ласковость, одна готовность услужить, помочь и удивительнее всего — эта кротость, смирение во всем, во всем, послушность, душевность, отзывчивость. Все погибло… Часто задумываюсь — сгорела ли русская душа в огне революции?
«О, я наверное утомил Вас, — беспокоился чуткий С.А., внешне как будто спокойный, — вам, наверно, пора домой».
Что я мог сказать в утешение моему кумиру, так болезненно переживавшему? Утешить? Как? Я как-то терялся.
Прощаясь, я все же перед дверью задержался и в утешение его скорбной душе сказал: «Сергей Алексеевич, Россия погибла потому, что весь мир завидовал одаренности русского народа. Уж очень одарен наш народ. Но верьте, Бог поругаем не бывает. Действительно истребляют наиболее одаренных, талантливых, буквально до сегодняшнего дня. Но те, кто это делает, не знают, что «посеяв зло — пожнешь бурю». Так гласит народная мудрость. Завистники будут покорены. До свиданья», — и я пожал крепко руку Сергею Алексеевичу.
Было поздно. Улицы пустынные, кое-где мелькали запоздавшие машины. Я был под впечатлением картины, которую мне передал С.А. о первом и последнем его концерте в Москве.
Всю дорогу в ушах звучало: «Славься, славься, наш Русский Царь» и долго несмолкаемое «ура». Какой патриотический подъем был вообще в конце 16-го года. Весной предстояло мощное наступление русской армии. Враг был бы сломлен и никакой революции не было бы. Как жестоки превратности судьбы в отношении русского народа! Зная, что будет победа, враг не допустил этого. Корил я себя, что ушел, не сказав, не пожелав дальнейших успехов и здоровья любимому маэстро.
Не сказал я этого и через 20 лет, когда С.А. чествовали в «Родине» в Лейквуде в день его 75-летия и в 50-й год существования Хора. Была мысль выйти и напомнить С.А. Жарову о его первом концерте в Москве, но желание свое выполнить теперь не мог из-за болезни. Думаю, было бы приятно юбиляру вспомнить о своем первом концерте в России.
Заканчивая свои воспоминания о встрече с гениальным и прославленным теперь уже на весь мир С.А. Жаровым, напомню, что хор часто заканчивает концерт гимном «Коль славен». Может быть, многие забыли чудные слова этого гимна — напомню:
В. Довнар
© “Родимый Край”№112 МАЙ — ИЮНЬ 1974 г.
(Вашего голоса не хватает)
Loading ...Читайте также: