РОДИМЫЙ КРАЙ | И.И. МАХОНИН.

И.И. МАХОНИН. – В.Н.Б.

13 окт. 1970 г. было 50 лет первому в мире электрическому поезду, циркулирующему между Ленинградом и Москвой, изобретенному и созданному инженером-путейцем Иваном Ивановичем Махониным, казаком Урюпинской станицы В.В.Д.

Учился он в Политехническом Институте, где был одним из самых популярнейших студентов, но не благодаря своим блестящим способностям к наукам, а своему замечательному баритону. Он отличался исключительной музыкальностью, играл на очень многих инструментах, знал многие оперы наизусть. На студенческих концертах он пел в продолжений целых отделений, а слушатели, особенно слушательницы, неистово отбивали себе ладони, не давая ему уйти с эстрады.

Махонин и его приятель Леонид Скарбек-Розинский были страстными меломанами, вместе ездили из Лесного, где квартировали у какой-то бедной вдовы, в Мариинский театр. Ездили на паровичке, но не в вагоне, что стоило 5 копеек, и не на задней площадке за 3 коп., а на передней — за 2 коп. Часто возвращались пешком в свои нетопленные конуры, отмеривая версту за верстой под дождем или в мороз.

Махонин восхищался Шаляпиным, Леонид был горячим сторонником Собинова, но оба поклонялись Наталии Ермоленко-Южиной. Махонин был уверен в себе, сознавая свое превосходство над окружающими, хотя и скрывал это, зная, что достигнет всех поставленных им себе целей: будет знаменит и богат. Его мальчишеская уверенность иногда смешила, но он только пожимал плечами и гордо вскидывал голову: «Буду и скоро!».

Начало войны 1914 года. Его знаменитые бронебойные пули и самодвижущиеся снаряды-ракеты. О них говорили на всех фронтах. Ходили слухи о заработанных миллионах. Он оказался прав, говоря: «Буду знаменит и богат!».

С. Скарбек-Рагинский, брат Леонида, участник тайной антибольшевицкой офицерской организации, по делам которой он не только нелегально, но и с опасностью для жизни находился в Петрограде рассказывал:

«Я выкрасил свои светлые волосы и брови в черный цвет, отчего черты моего лица, как-то заострились и сбрил усы. Широкополая шляпа и пышный бант, вместо галстуха, бархатная блуза, придали мне артистический вид, дополненный картиной, завернутой в «Правду», которую я бережно нес, прижимая к груди. По моей «трудкнижке» я значился художником.

Я медленно шел по Невскому, в тот же вечер я должен был покинуть Петроград. Вдруг у тротуара остановился большой «Бенц», из него выскочил шофер в крагах, подбежал ко мне и звонко гаркнул: «Товарищ — имени я не разобрал — ждет вас в машине».

У меня подкосились ноги и я чуть не выпустил картину из рук. Неужели узнали? Неужели конец? Вглядываясь, я увидал в машине Махонина, в бобровой шубе, улыбающегося и кивающего мне. Я ринулся к нему. «Садитесь скорее!» —- крикнул он мне, шофер захлопнул за мною дверцу и мы поехали. Сильно у меня стучало сердце.

«Здравствуйте Иван Иванович» — с трудом проговорил я, облегченно вздохнув. Махонин заговорил со мной просто и сердечно, участливо расспрашивая о кончине моего брата.

«Вы не торопитесь? — спросил он.

«Нет, я окончил свои дела и свободен до вечера, до отъезда в Москву».

«В Москву? Вот и отлично. Сейчас мы поедем обедать ко мне, а потом я отвезу вас на своем электрическом поезде, я всегда веду его сам, в Москву. Вы, конечно, слышали о нем?»

Я признался, что не слыхал, и он пустился в объяснения и описания в которых я ничего не понимал.

«А скажите, как вы меня узнали?» — прервал я его.

«По походке! У вас очень характерная походка. И вы, выкрасив волосы, стали очень похожи на Леню. У него была ваша походка и жесты. Вы не представляете себе, как мне его не хватает… Он был моим настоящим другом…»

Махонин привез меня к себе, в большую, богато обставленную квартиру, где-то около Мариинского Театра. В гостиной несколько гостей и хозяйка дома дожидались его возвращения, чтобы обедать. Я сразу ее узнал — это была Еромоленко-Южина. Вблизи она казалась еще красивее, чем на сцене. В ней была какая то грациозная, нежная женственность и ничего от прославленной, кичливой примадонны. Представляя меня ей, Махонин не назвал моей фамилии, а только сказал: «Это брат моего покойного друга Лени, с которым мы на галерке срывали себе глотки, вызывая тебя. Он ведь, как и я, был в тебя влюблен». Она обдала меня лучистых теплом и сочувствием своего взгляда: «Да, Ваня мне рассказывал о Лене…»

Обед с икрой, семгой, ростбифом, водкой, винами и фруктами — такой обед, какой мне уже годами не приходилось есть, закончился домашним импровизованным концертом.

Вечером мы были на Николаевском вокзале. Электрический поезд поразил меня отсутствием локомотива — этого чудовища с огнедышащей трубой. Он состоял из почти одинаковых вагонов. Махонин пытался рассказать мне, чем он заменил локомотив, но убедившись, что я его даже не слушаю, отвел меня в купе, предоставленное мне.

Утомленный всеми впечатлениями этого дня, я лег и сразу заснул. Проснулся я около полуночи от необычной пугающей тишины и бешеной скорости, с которой летел поезд. Я привык к громыханию и позваниванию колес, рычагов и буферов, к равномерному раскачиванию неспешно идущего вагона, к воплям паровоза перед остановками на станциях. Но этот электрический поезд, летел с сумасшедшей быстротой, в полной тишине, нигде не останавливаясь. И в этом было что-то сверхъестественное, наводящее ужас. Я, как в далекие детские годы, прошептал: «Помяни, Господи царя Давида и всю его кротость», и снова погрузился в сон.

Утром, в Москве группа штатских и военных встретила Махонина на перроне. Я с трудом протиснулся к нему, чтобы попрощаться и поблагодарить его.

«А денег вам не надо?» — был его последний вопрос. Нет, в деньгах я не нуждался. Мы расстались с крепким рукопожатием: «До свидания, до скорого!» — Но свидеться нам больше не пришлось».

Махонин покинул Сов. Россию и стал эмигрантом в 1921 году. Уже заграницей он изобрел синтетический бензин и создал новый вид аэроплана. Жил он в Париже, имея особняк на авеню Ваграм.

Ермоленко-Южина неоднократно пела в парижской Опере и в театре Елисейских Полей вместе с Шаляпиным.

В 60-ых годах Махонин попал в Русский Дом для престарелых в г.Ганьи (Франция). За шахматной доской он проводил время после бурно проведенной жизни, все такой же интересный и веселый. После тяжкой болезни он скончался 11 июня 1973 г., похоронили его на местном кладбище в одной могиле с женой Ермоленко-Южиной. На похоронах, за гробом шло всего восемь человек.

13 окт. 1970 г. Москва передала по радио:

«Говорит Москва. Сегодня исполняется 50 лет первому в мире электрическому поезду, циркулирующему между Ленинградом и Москвой». Далее следовало подробное описание этого поезда созданного в 1920 году Иваном Ивановичем Махониным. Имя его было произнесено множество раз и сопровождалось самыми лестными эпитетами. Передача длилась 18 минут.

Но о том, что Махонин эмигрировал заграницу — не было ни слова.

Ганьи (Франция).

В.Н.Б.