Далеко раскинулась Кубань со своими многочисленными станицами, и еще более многочисленными хуторами. Не счесть их на жирной, черноземной кубанской земле, приютились хутора вдоль маленьких речушек или на полноводных ставках (прудах) круто перегороженных греблями (плотинами) и укрытыми густой темно-изумрудной зеленью.
Есть там, между прочим, и хутор Белоусов-Бейсуг.
Говорят, что в какие-то древние времена этот хутор принадлежал пану Белоусову. Раскинулся же хутор длинной цепочкой своих побеленных хат в одну многокилометровую улицу по берегу пересыхающей временами, речушки Бейсуг, отсюда и двойное название: хутор Белоусов-Бейсуг.
Посреди хутора расположены все учреждения и культурные центры. Здесь сельсовет, правление колхоза, пожарный сараи и выдвинутая в поле, за пределы хуторских построек, начальная школа. Позади колхозной конторы и пожарного сарая, большая гребля перегородила речушку и образовался большой пруд или ставок, как называют кубанцы. Этот ставок ничего особенного собою не представляет, рыбы в нем мало и, если верить мальчишкам, то они утверждают, что в ставке, на самом его дне, плавает несколько больших и зубастых щук. Зато раков в нем было сколько угодно. Хуторские ребята просто руками доставали со дна крупных серо-зеленых раков. Они устрашающе двигали своими клешнями, и порою, слышалось «ой!» какого-нибудь парнишки, за ногу которого уцепился рак.
Контора правления колхоза ничем особенно не отличалась от подобных ей других колхозных контор. Те же давно не беленые стены, густой махорочный дым, обилие окурков на полу и щелкание счетами колхозного счетовода.
Брандмейстером пожарного сарая был старичок Ефимыч, у которого вместо одной ноги была приделана деревяшка еще с времен гражданской войны. Когда случался пожар и кто-то замечал вдали клубы дыма, то истошным криком оповещалось об этом население хутора. Со всех сторон бежали парни и взрослые мужчины, они хватали ручной насос, прикрепленный к небольшой тележке и с гиком гнали ее на место пожара. Другая группа добровольцев выкатывала из сарая телегу, на которой стояла большая, рассохшаяся от жары, бочка. Приводили старого-престарого, к тому же еще и слепого коня и запрягали его в эту пожарную бочку. Этот пожарный конь был вторым, после брандмейстера, членом пожарной команды. Под общие крики и бесчисленные побои, не спеша, шагом, с меланхолической флегматичностью, конь вез бочку на колхозный двор. Там большой бадьей из глубокого колодезя вода наливалась в бочку. Она тоненькими струйками текла из кадушки на телегу и на траву.
Наконец бочка наполнена, опять начинаются крики и шум, который по мнению хуторян должен необычайно подбодрить лошадиного инвалида и заставить его резвым галопом скакать к месту пожара. Но старая и опытная лошадь уже много раз слышала эту человеческую хитрость, не спеша выезжала из ворот колхозного двора и как только добиралась до ворот пожарного сарая, то немедленно поворачивала туда. Никакие побои и крики не могли заставить ее изменить излюбленного маршрута. Провозившись полчаса с упорной лошадью, ее поспешно выпрягали и полдюжины ретивых парней везли бочку, уже наполовину вытекшую.
Часто случалось и так, что, когда привозили бочку с остатками воды, то вместо пожара стояли только закопченные стены хаты, да толпа хуторян, сгрудившись у пожарища, яростно спорили: «Если бы начать его тушить с этого края, то…»
Направили меня ночевать к Александру Глушко. Знаете такого? Хотя откуда вам его знать, если вы не были на хуторе Белоусов-Бейсуг. Хата его большая, а главное, стояла почти что рядом со школой. Александр — молодой человек, недавно женившийся на смешливой и симпатичной девушке из станицы Челбасской.
Люди они были приветливые и любопытные. Пока я ел борщ из глиняной миски, они оба, Александр и его жена, за это время все у меня повыспрашивали: кто я такой, зачем приехал в хутор, долго ли я буду у них жить, женатый ли я или холостой, имею ли я барышню и красивая ли она. Если красивая, то почему до сих пор не женюсь на ней. Если я не хочу на ней жениться, то у них на хуторе большой выбор невест на любой вкус: есть и «кирпатенькие», и русые, и статные, словно лебедь, и маленькие, как куколки.
Вечером зашел отец Александра — колхозный коваль, старый Глушко. В молодости он работал в донецких шахтах и угольная пыль, словно угри, въелась в кожу лица. От постоянной работы с железом, кожа на его руках до того огрубела, что, по своей жесткости и твердости, мало чем отличалась от тех лемехов, которые дед Глушко выковывал к колхозным плугам.
Он был любопытен не менее своего сына и невестки. Узнав, что я приехал из Ростова, он пристал ко мне с распросами об этом городе, сам он там никогда не был. Разговор зашел о знаменитых ростовских жуликах. Я пожаловался ему, что незадолго до отъезда из Ростова у меня украли карманные часы, память от моего деда, которые он получил в полку за отличную стрельбу. Дед Глушко посочувствовал мне, а потом и сам пожаловался, что у него, в свое время, украли в станице целый мешок денег.
— Как мешок денег? Да сколько же их там было? — удивился я.
— Э, хлопец, и не спрашивай! Мильоны и мильоны!
Александр с женой расхохотались:
— И совсем, тату, у вас этот мешок с деньгами не украли, а наша мамаша променяла его на ложку кутьи.
Тут уж мое удивление выросло до невозможных пределов и я пристал к ним, чтобы рассказали об этой удивительной истории.
— Это произошло давно, — начал свой рассказ Александр. — Я тогда еще мальчишкой был, в году этак двадцать третьем, когда еще червонцев не было, а старые деньги упали до того, что цены доходили до миллионов.
Отец с матерью набрали маслица, мучицы, забрали с собою телку и поехали в Брюховецкую станицу на базар. Деньги им на что-то понадобились до зарезу. Весь свой товар распродали и набрали денег целый мешок. Отцу нужно было куда-то отлучиться и он приказал матери, чтобы она села на мешок с деньгами и ни в коем случае с него не поднималась. А жулики пронюхали, что мать сидит на деньгах. И так и эдак подходят они, но мать с мешка не встает. Они приносили и пирожки продавать, мать покупала и сидя ела. Потом принесли целый короб с лентами, иголками и нитками. Мать все, что было ей нужно, выбрала сидя и заплатила им.
Уж эти жулики думали, думали, как им мать обмануть и заставить подняться с мешка, а потом придумали. Купили рис, быстро его сварили, положили на тарелку, сверху украсили леденцами, получилась кутья. Была у них сообщницей одна женщина и они подослали ее к матери. Подходит эта женщина и плачет: «Помяни, говорит, новопреставленного Ивана, — это значит, муж мой помер».
Мать, не думая, что все это подстроили жулики, поднялась, чтобы перекреститься за новопреставленного Ивана и съесть за помин его души ложку кутьи. А когда садилась, то уже мешка с деньгами не оказалось. Жулики сзади выхватили его и были таковы! Ох, да ах! Прибегает отец, да разве жуликов найдешь? Так они и скрылись с мешком денег.
Дед Глушко помалкивал и смущенно кашлял.
— С кем беды не бывает? — тихо спросил он всех.
Н. Нико
© “Родимый Край”№112 МАЙ — ИЮНЬ 1974 г.
(Вашего голоса не хватает)
Loading ...Читайте также: