РОДИМЫЙ КРАЙ | 1905-й ГОД.

1905-й ГОД. – К.Б.

(из детских воспоминаний)

К 70-ти ЛЕТИЮ

Первый опыт Всероссийской революции и у меня оставил некоторые воспоминания, несмотря на то что мне в то время было не многим больше четырех лет. Жили мы на самой окраине небольшого (в ту пору) провинциального города (Майкопа). Напротив родительского дома, до самой реки простирался «выгон», то есть, ничем не занятое пространство, покрытое лишь бархатистой, в перемежку с душистым шебрецом, травкой. Место идеальное для всевозможных и разнообразнейших детских забав.

Впереди — за рекой (примерно 1 километр) и вдоль ее тянется невысокий, но довольно крутой хребет покрытый густым лесом. Слева виднеются, поверх долины реки Белой вдали — после синетуманных отдаленных гор, белесоватые отроги главного хребта покрытые вечными снегами. Еще левее, в двух-трех километрах от города начинается подъем на довольно плоскую возвышенность, покрытую девственным дремучим лесом, а между городом и лесом видны — под горой частные огороды, повыше же, и до самой опушки леса видны как на ладони поля и нивы, где произростают всякие злаки: пшеница, ячмень, овес сплошь покрывают это пространство.

Однажды, кусая ломоть хлеба, густо намазанный сливочным маслом я спросил кого-то из взрослых: «Ну а хлеб-то, где же он растет?» «Да вот там»… показывая влево в сторону леса отвечает он мне. Вот тут-то мне было над чем призадуматься: как же это так?… Хлеб-то?…

Тем летом, большую часть времени я проводил с моим однолетком, Володькой Яковлевым приехавшим из Царицына, где его отец сапожничал, к бабке, жившей неподалеку от нас. При первой же встрече с ним, я ему и поведал о своем открытии и — конечно показал в сторону леса. «Правда?… В лесу? На деревьях?» «Да!… на деревьях». «Пойдем, соберем булочек». «Пойдем». Сказано — сделано. Поднявшись на гору по дороге, идущей среди полей, где уже колосилась пшеница и дозревал овес, дошли мы до леса и принялись за поиски буханок и булочек. Напрасно глазели мы и на кусты орешника, и на вековые дубы, не нашли ни одного даже кренделя, но за то проголодались. Решили возвращаться по домам; но как? От дороги мы отошли уже довольно далеко — и, заблудились. К нашему счастью вскоре послышалось понукиванье и стук колес; по звуку и, благодаря вознице, возвращавшемуся в город, уже лишь к вечеру добрели до дому.

Еще памятней — тем же летом, с тем же Володькой забавлялись чем-то незамысловатым на выгоне. Погода была идеальная. Вдруг из города показалась группа людей, человек 40, с флагами, и плакатами украшенными красивыми золотыми буквами, все они громко и складно пели какие-то незнакомые песни. Нам ребятишкам это страшно понравилось и мы — подпевая, пустились им вслед. Горланя во всю и увлекшись пением мы даже и не заметили, что дошли до самой мельницы, что над лагерями, около винокуренного завода (это будет — пожалуй побольше трех верст). На бочке, опрокинутой вверх дном появлялись какие-то оратели, что-то громко говорили, как бы убеждая чему то собравшуюся толпу рабочих, потом опять пели, опять ораторствовали, и в конце концов, также с песнями пустились в обратный путь по той же дороге, по которой и пришли туда. Подпевая им мы таким образом дошли до нашего выгона и оттуда разошлись по домам… Войдя во двор, (а он у нас был довольно большой) я начал с гонором маршировать и петь революционные песни, только что заученные во время нашей экспедиции. Все как будто обходилось благополучно до тех пор пока не появился отец. Прочтя мне хорошую нотацию, он закончил ее фразой: «Да ты что? Хочешь меня в тюрягу засадить чтобы я, этих песен не слышал. Понял?» Да!… Папа». После этого он повернулся и ушел, но лишь только он скрылся за воротами, как я снова начал маршировать и горланить, пожалуй еще громче все те же песни: «Отречемся от старого мира» и т. д. Отец не долго отсутствовал, а может быть он и не отходил от ворот и все слышал, так как на этот раз он, не долго думая, снял с себя пояс и, — поймав меня, дал мне такой урок этим поясом, что я, по крайней мере три недели носил от него следы. «А!.. Так это так ты меня слушаешься?.. так вот тебе!… В другой раз будешь слушаться». На самом деле, урок был настолько чувствительным, что я его и до сих пор помню и — само собою разумеется — уже больше никогда не строил из себя ни манифестанта ни революционера.

Что же касается Володьки, моего компаньона, то наши дороги разошлись, и я его не видел с тех пор до самой революции. Но прежде, необходимо вернутся несколько назад. Напротив отцовского дома находились казармы 3-ей Кубанской батареи с большим полигоном, и на нем производились учебные занятия, в пешем и конном строю, лишь стрельбищное поле было в другом месте, с другой стороны реки — под горой. Главным образом нам — ребятишкам нравились конные занятия, рубка лозы на полном скаку, колка (чучела) на лету, и т. д. Не пропускали ни одной джигитовки, а тем паче состязаний да еще и с призами. Как же можно не любоваться — вот скачет, летит казак, и вдруг не покидая луки седла — соскакивает, выбрасывается наружу, касается ногой земли, перескакивает на другую сторону лошади, касается другой ногой земли, после чего он или повторяет тот же номер, или — не замедляя ход, на полном скаку пролазит под пузом коня и снова садится в седло. Или, фигурные номера, как например: спасение раненого, когда лошадь ложится для того чтобы легче было положить раненого на ее спину, или же пирамиды, вроде как бы египетских: на двух лошадях скачут стоя два казака, на их плечах посредине стоит третий и у него в руках — развивающийся национальный флаг. Для их награды разбрасываются вдоль трассы платочки с завязанными в них монетами, и они должны на полном скаку и не слезая с коня, подобрать платочек. Некоторым удавалось подхватить по несколько таковых, но иные оставались и на бобах, не подобрав ни одного… кроме этого, наиспособным джигитам давалась особая премия — часы и пр.

К.Б.