РОДИМЫЙ КРАЙ — орган обще-казачьей мысли

Снег растаял давно. Земля уже оделась зе­леным ковром сочной травы и цветы на по­лях повсюду пестрели. Сады, одевшись в гу­стую листву, украсили свои фруктовые де ревя цветами и над ним кружился рой пчел, проснувшись после своей зимней спячки. Птицы по всем садам весело пели и работали над сооружением гнезд, собирая сухие бы­линки и травы и перья, которыми они очень умело вымащивали внутренние стороны сво­их временных жилищ. Скоро они положат в них свои яйца, и самка на них будет сидеть до тех пор, пока выйдут из них птенцы. Са­мцы в это время заботятся о своих самках и по всему полю собирают червячков, мотыль­ков и бабочек, которыми и кормят их в этот период времени. Величина гнезд зависит от величины самих птиц. Одни только кукуш­ки, как ни странно, не сооружают для себя гнезд и кладут свои яйца в чужие гнезда, во время отсутствия владельца гнезда, и таким образом все заботы о выводе нового поколе­ния кукушек, предоставляют другим пти­цам.

На Тереке весна начинается уже в марте, а в апреле там начинает в свои права входить «красавица весна». В этом месяце сады бла­гоухают ароматом цветов, поля покрываются тучной и сочной травой, Цветы волшебными коврами застилают все степные просторы, а реки покрываются осокою и густым молодым камышем. Берега родников с журчащей кри­стальной водой, зарастают густо широкими лопухами, камышем и орешником. Ранней весной сейчас же, как только начинают по­являться прогалины свободные от снега, на них из земли выходит черемша. Это луко­вичное растение, но с таким острым запахом, что если наесться его в сыром виде, то от за­паха ее не отделаешься и в три дня. Запах ее будут другие слышать, как говорится, за целые три версты. Поэтому ее сначала варят, заливают уксусом, разбавленным с водою или кислым квасом, который у нас пригото­вляется из бураков. Черемшу особенно лю­бят туземцы.

Солнце уже с ранней весны начинает по­сылать на Казачью Землю с каждым днем увеличивающуюся теплоту своих золотых лучей, а они постепенно расшевеливают кор­ни растений, пробуждают их от зимнего сна и заставляют вытягивать влагу и нужные со­ки из сырой земли. Эти соки под корой под­нимаются выше, достигают до почек и нару­жу выталкивают новые свежие лепестки, которые потом превращаются в широкие и темно-зеленые листья. Упавшие на землю зе­рна, под влиянием солнечной теплоты набу­хают, пускают ростки и из них на поверх­ность земли выходит новая жизнь.

Вдали сверкали под солнцем Кавказские Горы, снегами искрились, полосою темнели под ними леса и реки, катясь с их высот, над долиной Дарг-Коха шумели.

Перед пасхой начинается семинедельный ВЕЛИКИЙ ПОСТ Перед началом этого Пос­та, в Воскресенье, которое называется днем «Заговенья», казачьи семьи едят в послед­ний раз скоромную только молочную пищу (вся неделя и называется СЫРОПУСТНАЯ, а неделя перед ней называется МЯСОЕД- НАЯ, когда можно последний раз перед ПОСТОМ есть мясные блюда).

В этот день хозяйка приготавляет обиль­ную пищу: вареники с сыром, маслом и сметаной и прочими сырными яствами. С понедельника же на столах у казаков была исключительно постная пища, без мясного и сырного.

От постной пищи казаки не худели, т.к. она была и сытной и более легкой и без­вреднее от мясной для людского желудка.

Все жиры зверя и птицы заменялись пре­красным постным подсолнечным маслом, на каком абсолютно все пеклось и варилось Мясо заменялось рабой, пойманной в реке Терек и глубоких родниках, в которых во­дилась лососина и форель, одни из лучших и дорогих рыб, прекрасных на вкус.

В Тереке ловили молодых сомов (страш­но жирная рыба), чернопуза, головню, уса­чей и много других пород, которым нет и счету. Ловили бреднями, шнурами, ставили забойки или перегораживали одну из речек, впадающую в Терек и отведя ее русло в другую сторону, внизу за запрудой, когда спадала вода, вылавливали всю рыбу меж­ду камней в ямах. Набирали рыбы много, а после открывали запруду и вода снова вхо­дила в свое прежнее русло. Рыбу чистили дома, просаливали и складывали в деревян­ную дубовую бочку. Другую ели, приготов­ляя чудесную уху, жарили на постном мас­ле с луком и т.д. Вообще много делалось разных рыбных кушаний. Пекли всякого рода пироги: с кислой капустой, морковью и рыбой, с картофелью, фасолью и т.д., так­же пекли пироги сладкие с сушеными и от­варенными яблоками, грушами, черносливам, пирожки с рисом и изюмом. Постная пища у казаков была разнообразная и очень сытная и полезная, и это было только за­мена скоромной пищи постной, которая по качеству и своему обилию, нисколько не уступала первой.

В первую неделю Великого Поста, с уда­ром колокола, потянулись на призыв его первые вереницы «говельщиков». Это бы­ли старые казачки и старики-казаки. Ка­зачки одеты были все в темные и черные платья, повязаны черными шалями и плат­ками. Медленно они тянулись с разных улиц по направлению к Церкви. Колокол плавно звонил, отбивая удар за ударом и от звона и тона веяло грустью и унынием. Внутри Церкви царила полутемнота и сто­яла гробовая тишина. Но, вот, пришел цер­ковный сторож и открыл двери. В скорости за ним пришел дьяк-дьячек, а за ним и священник. Церковь постепенно стала на­полняться первыми говельщиками. Перед алтарем горело только несколько свечей, а перед иконами, мерцая, теплились лампа­ды.

Дьячек за аналоем на клиросе монотон­но читал положенные по чину службы те или иные богослужебные чтения. Священ­ник. по-постовому, в черном облачении при­готовлялся в алтаре к Богослужению. Вся церковная обстановка создавала тоскливое настроение и действовала унынием на ду­ши говельщиков. Наконец окончилась цер­ковная служба и все разошлись по своим куреням.

На второй день, звон колокола снова про­несся над станицей. В его звуке было слы­шно много какой-то необъяснимой загадоч­ной грусти, тоски и печали. Монотонные звуки глубоко проникали в душу каждо­го и говорили о Страданиях и Смерти Иисуса Христа. В воздухе звуки колокола не растворялись, а целиком проникали в са­мую глубину души, сливаясь с религиоз­ными чувствами и там оставались. И дей­ствительно, в течении семинедельного пос­та народ, как бы переродился. Над стани­цей в это время висело облако печали и гру­сти. Второй день поста прошел так же, как и первый. Та же служба, то же чтение дьячка, в церкве горело немого больше све­чей и перед иконами также мерцали лам­пады.

Третий день был похож на второй, чет­вертый на третий и т.д. до самой субботы. День Субботы был днем исповеди. Говель­щики подходили к священнику один за другим и каждый исповедующийся накло­нял голову, которую священник покрывал эпитрахилью, делая над ним крестное зна­мение рукой, а потом спрашивал его о гре­хах, задавая вопросы, на которые испове­дующийся отвечал: «грешен, батюшка, грешен». Кончая исповедь, священник раз­решая, говорил: «Во имя Отца и Сына и Святого Духа отпускаются грехи твои». Потом подходили другие и так продолжа­лось, пока была окончена исповедь всех.

В воскресенье первой недели, говельщики принимали Причастие. При выходе из цер­кви, причастившиеся покупали вязанки прекрасных бубликов, которые были разло­жены продавцами по обеим сторонам у вхо­да в ограду. Они привозили их из города Владикавказа. И каких сортов здесь толь­ко не было? На раскинутых белых полот­нах, лежали бублики сахарные, средней ве­личины румяные и совсем большие, усеян­ные маком. Купившие ели их тут же, т.к.

до самого причастия во рту у них не было ничего, даже воды, что запрещалось при­нимать до приятия Святых Тайн. Конечно, покупалась не одна вязанка бубликов, а две и больше и их приносили домой. Шли не­деля за неделей, пост приближался к кон­цу, на последнюю неделю говельщиков ос­тавалось мало, но зато эта неделя была, су­дя по настроению, самая особенная. Она бы­ла и торжественная и в одно и тоже время, для хозяев дома, а в особенности для хозя­ек, самая кропотливая и трудная. Ведь надо только подумать, сколько у них в эту неде­лю было работы?

Хозяйки пекли в особых глубоких жес­тяных формах паски, взбивали сахарную пудру с белками яиц, обмазывали этим голо­вы пасок, посыпали их затем цветным сахарным бисером и в одну из них втыка­ли сахарный крест, именно в ту, которая предназначалась для освящения.

Каждая хозяйка мастерила паску по своему собственному рецепту. Как их сде­лать — это был ее секрет, полученный ей от своей матери, а ее мать от своей матери, и начало этого секретного рецепта уходило в глубокую древность и переходило к ней от прежних поколений.

В каждом доме был свой личный секрет для выпечки пасок, его хранили, как свя­тыню — это была тайна каждого дома и выпытать его было невозможно. После вы­печки пасок, принимались за варку и кра­ску яиц. Их варили обыкновенно до полу­сотни, а то и больше и красили разными способами. Варилась их часть в «крутую», часть в «смятку» или полутвердыми и да­же полужидкими — это кому как нрави­лось. Процедура окрашивания яиц была са­ма по себе очень интересная и не сложная. От лука для этой цели собиралась шелу­ха и ее варили, а после туда же опускались яйца и варили, а когда их вынимали, то они имели красивый блестящий коричневый цвет. Для того, чтобы получить несколько «писанок», яйца обворачивались в кусоч­ки ситцевой материи с рисунками, обвязы­вались и в таком виде, опускались в воду и варились. Краска с рисунками впитыва­лась в поверхность яиц и оставляла на них свои рисунки. Остальные яйца просто вари­лись, в горячем виде опускались в распущен­ный водою фуксин различных цветов: крас­ном, голубом, зеленом и желтом. Дети в этой работе проявляли особое усердие и с боль­шим нетерпением всегда ожидали начала крашения яиц. На лицах у них играли лу­чи радости и восторга. Подобного рода собы­тия в воспоминаниях детских остаются на всю жизнь.

Главная работа и забота всегда принад­лежала матери, которая с утра и до ночи во­зилась: с выпечкой пасок, жарением мо­лодых поросят, которые она начиняла греч­невой кашей, делала украинскую колбасу из свиного мяса с чесноком, жарила неско­лько куриц и наконец бралась за приготов­ление сырной (из творога) паски. Смешав творог со сметаной и подогрев его в печке, прибавляла в него сырые яйца, сахару по вкусу, изюму, масла, ванильный порошок и после все это перемешав, вкладывалось в форму, смазав ее внутри маслом. Когда творог из полужидкого превратился снова в твердую массу, она опрокинула форму над большой тарелкой и постучав по бокам ее рукою, вытянула ее на тарелку и сырная пасха очутилась на столе.

К заботам отца относилось: поймать и зарезать куриц, поймать и заколоть пару поросят и приготовить окорок, который уже давно был прокопчен и теперь висел над крышей дома на потолке. Сняв с потолка окорок и обмыв его горячей водой, отец об­лепил его крутым тестом, положил на длинную жаровню, и вдвинул ее, в докрас­на накаленную печь. Печь в дни этой неде­ли никогда не потухала. Топили ее целыми днями, благо дров было много, их привози­ли с гор, которые находились от нашей ста­ницы всего в шести верстах. Эти дрова бы­ли бесплатны. Отец, время от времени, вы­нимал из печки окорок и втыкал в него ви­лку. Наконец убедившись, что мясо гото­во, он вынимал его из печи. В этом и была вся его работа, а все остальное лежало на руках матери.

На последней недели, как я уже и рань­ше сказал, говело людей мало, т.к. почти вся станица переговела на предыдущих ше­сти неделях. Все освободились от своих прежних грехов, причастились и теперь, духовно обновленные, приготовлялись к Ве­ликому дню Святой Пасхи.

Но, вот, настала ночь страстного Четвер­га. Зазвонил большой колокол и народ со всех улиц массою потянулся в церковь на всенощную службу. Молодые двигались быстро, старики ковыляли. Постепенно церковь заполнялась все больше и больше. Внутри церкви по правую сторону скучен­но стояли Казаки и Казачата, по левую — Казачки и девочки, их дети. Наконец, на­роду было так много, что уже не было воз­можности протиснуться вперед, чтобы пос­тавить у алтаря свою свечку. Тогда купивший свечу, ею хлопал другого по плечу впереди него стоявшего, а тот приняв ее, в свою очередь, хлопал стоящего перед ним и так передача свечей продолжалась до тех пор, пока они не достигали алтаря. В ру­ках все держали свечи, купленные ими при входе б церковь.

В эту ночь читались 12 Евангелий о стра­даниях и смерти Иисуса Христа. Внутренность церкви пылала светом неисчислимого количества свечей. При начале чтения пер­вого Евангелия, зажглись все свечи у лю­дей и поднялась температура до того, что становилось в церкви даже жарко. По окон­чании чтения первого Евангелия, колокол отбил один удар, после второго — два, по­том три и так все время колокол отбивал столько ударов, сколько уже было прочи­тано Евангелий. Но, вот было прочитано и последнее и колокол объявил об этом две­надцатью ударами.

Церковная служба окончилась и казаки, казачки и все казачата потянулись домой, все время стараясь принести в дом горев­шую свечу. У многих свечи были в разно­цветных бумажных фонариках. Таинствен­но, словно духи, двигались темные силуэты по всем направлениям и прорезывали тем­ную ночь мелькающими огоньками горев­ших свечей.

Уставшие от долгой службы в церкви, все улеглись сразу же спать и мертвая тиши­на окутала станицу. Петухи только одни хлопали крыльями, в положенное для них время, горланили растяжным голосом свое: «кукуреку». Не слышно было в эту ночь даже лая собак.

На другой день, в Пятницу, был вынос плащаницы с церковными хоругвями. Сопровождалась вся эта процессия хором пев­чих и массой народа с зажженными свеча­ми. Плащаницу обнесли три раза вокруг церкви.

Но, вот, наступила самая торжественная из всех ночей — ночь. Зазвонил торжест­венно большой колокол в субботу вечером и звуки тона его, октавою прокатились над станицей… теперь, в этих звуках скрывалася Надежда и Тайна. Надежда на духов­ную лучшую жизнь, а в Тайне скрылася Великая Правда о Воскресении из Мерт­вых Иисуса Христа.

Теперь колокол звонил только один, но ровно в двенадцать часов ночи, вся семья колоколов вместе, своим переливом трез­вона, оповестит всей станице Великую Ра­дость, что в час полуночи, восстал из гроба Христос.

Казачий народ торопился весь в церковь по первому призыву ударов в колокола. В домах не оставалось положительно никого, кроме немощно-больных, дряхлых каза­ков и старух, да грудных младенцев. В цер­ковь шли положительно все.

Парубки щеголяли в новых разных цветов, черкессках, подпоясанные поясами с чеканным серебрянным набором, кинжа­лы были у многих под серебром или сереб­ряные, а у других ручки кинжалов были выделаны из слоновой кости, у некоторых висели кобуры с револьверами. Грудь чер­кесок были украшены серебряными газы­рями или газырями из слоновой кости. Бешметы под черкесками были чесунчовые, белые или светло-голубые. На ногах большинство носили мягкие наговицы, но положительно у всех были новые сапоги. Шапки, заломленые набекрень, были из разных цветов каракуля, с синими верхами. Наружный вид всегда зависел от того, в ка­ком финансовом положении находилась семья и сколько в ней было подрастающих сыновей.

Девчата — молодые казачки, наряжены были по своему и, так красочно, что на них можно было смотреть, как на ласкающие взоры картины. Постарше и казачки были одеты скромнее, но щеголевато. Стройная выправка и просвечивающаяся удаль бы­ли их характерными чертами. Удаль про­глядывала у всех казаков, начиная от под­ростков и до пожилых.

Вокруг церкви стояли зажженные фона­ри с керосиновыми лампами и рассеивали темноту подпасхальной ночи. Женщины ра­звертывали белые салфетки с принесен­ными для освещения пасками, украшенью сахарными крестами и усыпанные бисером. Кроме пасок, на салфетках были крашеные яйца, сырная паска, ветчина отрезанная от копченого окорока. Вся церковь была поло­жительно забита народом и жара от тысяч свечей, становилась невыносимой до такой степени, что бросало в пот. Люди выходили в продолжении долгой службы в ограду, что­бы охладиться, а потом входили в церковь обратно. Молодежь почти вся сделала это первыми и т.к. в ограде росло много фрукто­вых деревьев, а под ними были скамейки, то они и сидели на них группами, гутаря с девчатами. Пожилые казаки и казачки, выйдя и охладившись, входили снова в церковь, а молодежь все время проводила наруже до тех пор, пока началась уже са­мая торжественная часть Богослужения.

Внос плащаницы совершен был в одиннадцать часов ночи. Широким кольцом кругом церкви лежали на белых салфет­ках высокие белоголовые паски, вокруг них лежали крашенные яйца и ветчина, свечи были воткнуты в паски и зажжены. При малейшем дуновении ветерка, мигали, словно звездочки и отекали, оставляя на верху паски целый комочек застывшего воска. Свечам и огонькам не было счету. Сверху свой свет голубой на Землю посы­лали небесные звезды и свет их сливался со светом свечей в общей любви и радости к Воскресшему Иисусу Христу.

Наконец, наступил торжественный мо­мент и священник, выйдя из алтаря и обра­тивши лицо к народу, произнес: «Христос Воскресе!» — «Воистину Воскрес!» — от­вечал народ. «Христос Воскрес!» — пов­торил он. «Воистину Воскрес!» — отве­чала масса стоящих. «Христос Воскрес!» — в третий раз произнес священник и в третий раз ему ответили: «Воистину Вос­крес!»

После этого раздалось на хорах оглуши­тельное пение церковного хора: «Христос Воскресе из мертвых, смертию смерть поп­рав и сущим во гробех, живот даровав». Это торжественное пение повторилось три раза. Народ от радости бросился в объятия друг к другу и поздравляли один другого троекратным целованием. Колокола трезво­нили, сливаясь в унисон с пением хора и увеличивали этим уже и без того неизме­римую радость и общее торжество. После этого, Священник выйдя из церкви с хо­ром и хоругвями, направился к рядам ожи­давших освящения пасок, благословил их Крестом и окропил все Святою водою. Обошел он вокруг церкви и таким образом наступил конец Пасхальной Службы. За­вязав все принесенное и освященное в сал­фетки, люди стали расходиться по своим домам. Шли быстро, чтобы прийдя домой, скорее разговеться. Аппетит у всех был большой, т.к. в этот день до самого «раз­говенья», они совершенно не ели ничего, исключая совсем малых детей.

После разговен, сразу же уходили на покой и спали до позднего утра. На первый день Пасхи, умывшись и помолившись Бо­гу, садились за стол и перед тем, как при­ступить к Пасхальному Завтраку, мать всем сначала давала по кусочку Свяченой Паски, Свяченых яичка и ветчины, а после этого вся семья могла есть все, что лежало на пасхальном столе и, конечно, ели вдоволь, а особенно детишки. После завтрака, прочитав молитву: «Благодарим Тя, Христе Боже, яко насытил еси нас Тво­их благ…, выходили из-за стола и каждый направлялся в свою сторону.

Детей всегда тянуло на улицу, где их ожидали другие казачата. Со стола не уби­ралась птица, а наоборот, мама прибавила к нему из запасов новую пищу взамен съеденной. Двери дома были открытыми и всякий входивший и переступивший порог, считался желанным гостем. Если кто с ули­цы входил в дом, то сразу же приглашали к столу и ел все, чем был богат стол. Жало­ваться тут уже нельзя было, ибо стол был не только нагружен, а скорее перегружен самыми разнообразными видами пищи, включая сюда и прекрасный холодец из свиной головы, а о напитках, так и говорить даже нечего. В бутылках стояло вино, вод­ка, лимонад разных сортов и, конечно, до­машней гонки «арка», настоенная на горя­чем красном перце, для большей крепости.

Этот напиток приготовлялся известным способом из кукурузы.

Посетитель входил, снимал шапку, кре­стился на иконы, троекратно целовался с хозяевами, произнося: «Христос Воскре­се!» В ответ ему, отвечали: «Воистину Воскресе!» и сразу же усаживали гостя за стол, который покушав всего понемнож­ку и выпив стакан вина, араки или водки, благодарил хозяев за их гостеприимство, выходил из дома, направляясь к соседним. Везде принимали казаки друг друга очень радушно.

После, приблизительно перед обедом, начинались семейные визиты взрослых. По­сещали своих родственников, кумовьев, крестных матерей и отцов, сватов, свах и др. При встрече, на улицах, в эти пасхальные дни, вместо того, чтобы говорить: «Доброе утро, добрый день или вечер», говорили: «Христос Воскресе» и троекратно цело­вали друг друга. В общем, в эти Пасхаль­ные праздничные дни торжествовали и ве­селились все по всей станице. С колоколь­ни слышалась трель трезвона, который не умолкал три дня и звуки колоколов еще больше увеличивали Праздничное настро­ение казаков, казачек и казачат.

Дети проводили эти дни по своему и их все мысли были сосредоточены на «краше­ных яйцах». У каждого казаченка были крашеные «яйца» и в руках и в карманах. Между собою они вели игру в «яйца» и их было две: первая — это катать яйца с гор­ки, другая — играть в «битки». Во время первой, яйца ставились в прямую линию под горкой, а сверху, по очереди, каждый из участников игры, катил яйцо вниз, стараясь этим яйцом попасть в линию расставлен­ных внизу яиц, и если его яйцо шло пря­мо и выбивало из линии одно или два, то он их забирал, как выигрыш, но часто, у большинства, яйца еще не доходя до линии, катились в сторону и они, таким образом, промазывали свои удары. Удача в этой игре всецело зависела от формы самого яйца, которое он катил с горки. Если яйцо катив­шееся с горки, было сравнительно круглой формы, то оно в сторону не сворачивало и попадало прямо в линию, но если яйцо име­ло с одной стороны острую форму, то оно всегда сворачивало в сторону и никогда не попадало в разложенную линию крашеных яиц. Конечно, не все этот секрет знали, а потому кто не знал, то и уходил с пустыми карманами.

Игра в «битки» не отличалась своей за­мысловатостью и заключалась в том, что один из двух состязающихся в игре, зажи­мал крепко свое яйцо в руке, обнаруживая самое маленькое место для удара, а второй игрок своим яйцом бил по обнаруженному месту своим и, если он разбивал яйцо пер­вого, то и забирал его, как выигрыш, а ес­ли яйцо первого выдерживало удар, то сле­довательно, разбивалось яйцо второго и то­гда он его отдавал первому. После они чере­довались и продолжали игру до тех пор, пока яйца одного не переходили в карман другого. Дети при играх веселились, но ког­да проигрывали, то очень опечаленными уходили домой…

Колокола же по-прежнему звонили и их трезвон продолжался до самой вечерней зари. Наконец пряталось солнце за горами, окрашивая весь горизонт красно-оранжевым цветом. На запад плыли белые тучки, кото­рые попав под последние лучи заходившего солнца, окрашивались золотым цветом и уходили в глубокую даль не оставляя сле­да.

На южной стороне, за станицей, Кавказ­ские горы, подернутые пеленою серо-сизого тумана внизу, словно мантией, вершинами своими ослепительно искрились, принимая последние прощальные лучи заходящего солнца.

Казбек, шапкою белою своею сиял еще некоторое время после того, когда уже по­тухли лучи на других снежных соседних вершинах…

Наконец наступила полнейшая тишина и станица, после захода солнца, стала засы­пать. Медленно из-за горизонта выплыва­ла совершенно круглая луна и она, которая в допасхальные ночи всегда выглядывала такою печальною и бледною, в эту Святую Пасхальную ночь, выплывая на небе, име­ла совершенно другое выражение на своем широком лице. Она была светлее и как бы улыбалась. По всему было видно, что и она принимала участие в большой общей радо­сти Воскресения Иисуса Христа.

Звезды в глубине неба яснее мерцали и, так же, со всем Миром, Воскресшего Хри­ста прославляли.

Но, вот, прошли и три дня праздников Святой Пасхи, прекратился трезвон, но казаки еще не брались за работы, ибо они никак не могли примириться с сознанием, что праздники окончились и продолжали сидеть дома, ожидая «Поминального» дня субботы. В этот день, утром, часам к деся­ти, священник приходил на кладбище и над могилами служил панихиды. Казаки всем населением станицы потянулись на кладбище. Казачки несли узелки со всякой едой, т.к. в этот день, там устраивался «об­щий обед». Каждая хозяйка с собою несла для общего стола все, что только могла. Длинною белоснежною полосою лежали разостланные на траве скатерти и опоясы­вали собою почти половину кладбища. Мо­гилы на нем были и с новыми и со старыми дубовыми крестами, а некоторые из них были настолько древними, что или нахилились в сторону или падали совершенно и лежали наверху так же спокойно, как и те, которые когда-то давно, давно были похо­ронены под ними. Они, там, под ними спа­ли вечным и непробудным сном, ожидая Второго Пришествия Иисуса Христа и своего воскресения из мертвых. Могилы дре­вние, кроме новых, все позаростали тра­вой, бурьяном и покрылись некоторые из них дикими полевыми цветами. Надписей на крестах не было и их имена были извес­тны только одному Богу. У многих похоро­ненных под такими крестами не осталось, может быть, в живых даже и поколений. Глубокою тайной были покрыты их имена и ими пройденная жизнь. Священник с дьячком переходили от одной могилы до другой и служили панихиды над могилами.

На скатерти разостланные в длину и од­на к другой, раскладывали все принесен­ные продукты и устраивали на траве «Об­щий Стол».

Провизия была самого разнообразного сор­та. На скатертях были: паски, яйца, пиро­ги мясные, пироги с рисом, капустой, пиро­ги сладкие, пирожки, котлеты, ветчина, жареные курицы, нежные блинчики, залитые сметаной вареники, соленые огурцы, фаршированный болгарский перец, соле­ные помидоры и много, много другого, чего даже невозможно перечислить. Из напит­ков стояли бутылки с вином, водкой, аракой, лимонадом и клюквенным «морсом».

По окончании панихид, священник про­шел по всей длине стола и благословил Тра­пезу, окропил ее Святой Водой. Народ усел­ся после этого с обеих сторон Общего Стола и принялся за еду и питие, справляя Тризну по тем, которые тоже жили когда-то, но теперь покинули землю и переселились в далекий, далекий Мир Всемогущего Бога. Детвора в этом обеде принимала самое де­ятельное участие и воспоминания о «Поми­нальной Субботе», остаются еще долго по­том в их памяти. Во время панихид, они бегали от одной могилы к другой, ели по­минальную кутью и получали конфеты и. крашенные яйца. Обряд этот перешел к нам от наших предков и во все времена до на­шего поколения соблюдался с большой ак­куратностью. По окончании обеда, к вече­ру, люди возвращались в свои курени и с наступлением темноты, ложились спать.

Темною мантиею ночь покрыла землю, вверху, словно бриллианты, сверкали звез­ды. Тишина над станицей Ардонской, стоя­ла не нарушимая до первых петухов, кото­рые проснувшись, хлопали крыльями и отвечая друг другу, пели то там, то здесь: «кукуреку». От этого пения просыпались чутко спавшие собаки и часто лаяли в от­вет, но скоро, свернувшись клубком, засы­пали снова. Иногда они лаяли просто с просонку и без всякой видимой причины. Цер­ковный колокол время от времени отбивал прошедшие часы. В теплую ночь в воздухе кружились летучие мыши и тихо бесшумно перелетали с места на место, ночные совы.

За станицей, в это время, по полю броди­ли, всегда голодные волки, бегали зайцы, лисицы, хором в болотах речных квакали лягушки и шумели, с гор текущие реки.

Через неделю, в Воскресенье, Атаманом Станицы была назначена ДЖИГИТОВКА. Снова казаки и казачки понарядились в свои праздничные костюмы, станица ожи­вилась, повеселела и готовилась к новому «Зрелищу». Еще накануне, за станицей,’ было выбрано поле, построены барьеры, расстояние было отмерено и расставлены были вехи по всей длине скачек. Тут же, по обеим сторонам, были сооружены деревян­ные скамейки для престарелых казаков и казачек, которые сидя на них, будут лю­боваться удалью своих внуков.

В это Воскресенье церковная служба око­нчилась рано и казаки, возвратившись из церкви, успели пообедать до двенадцати часов дня. В час дня, понеслись два труба­ча по всем улицам и на их перекрестках, высокими нотами затрубили «Сбор». Они скакали галопом и собаки, непривычные к такого рода звукам, выскакивали из-под во­рот и со злобным лаем гонялись за ними.

Услышав звуки трубы, казаки стали стрелою выскакивать на оседланных конях со своих дворов и скакали к сборному пун­кту, где их выстраивали в две шеренги. Вышел на крыльцо Атаман, его помощник и станичный писарь. Здороваясь, Атаман произнес: «Здорово Молодцы!» На это приветствие ему обе шеренги в один голос ответили: «Здравия желаем, Господин Ата­ман!» В короткой речи Атаман пожелал всем успеха в предстоящей джигитовке и выразил надежду, что они не посрамят пре­жнюю славу и удаль своих отцов и дедов, и на этой джигитовке докажут, что и они яв­ляются достойными продолжателями ка­зачьей удали и славы. Казаки слушали Ата­манскую речь с напряженным вниманием и ловили каждое слово…

При виде молодцов, стоявших перед ним, Атаман, от умиления даже прослезился, вспоминая свою, давно прошедшую юность. Картины прошлого пронеслись перед ним, словно в калейдоскопе и наконец он отдал распоряжение Вахмистру – Инструктору, вести казаков за станицу, к месту джигито­вки. Инструктор подал команду: «Спра-ава по три, шагом марш!» и шеренги, вытянув­шись по три, заняли пыльную дорогу и от­правились за станицу, к месту скачек, под­нимая облака пыли за собою. Когда уже вся колонна выпрямилась, раздалась снова ко­манда: «Песельники выезжай вперед, за­певало начинай!» Песельники, которые, как бы, ожидали этой команды, быстро вы­скочили, впереди построились в две шерен­ги и по взмаху инструктора плетью, запе­вало начал:

«Пыль клубится по дороге, слышны выс­трелы порой», остальные сейчас же подхватили: «Из набега удалого, едут Сунженцы до­мой»

И так далее. По окончании первой песни, запевало начал вторую: «Полно вам снежки на талой земле ле­жать», остальные подхватили:

«Полно вам, казаченьки, горем горевать», и так с песнями доехали они до места джигитовки. Казаки, казачки и дети собра­лись уже давно и ожидали прибытия джиги­тов, а другая детвора бежала по буль­вару, вслед ехавшим казакам и восторга­лась их песнями и боевым видом.

Когда прибыли джигиты на место, то в первую очередь показали «Казачью лаву». Выехав в открытое поле, казаки по коман­де инструктора, развернулись в одну ли­нию и, выхватив шашки, словно пули, по­летели с криком «Ура!» на мнимых врагов. Сверкали их стальные оголенные шашки под лучами солнца и с неумолкаемым ги­ком, лава понеслась в направлении синею­щего впереди горизонта и наконец, скры­лась с глаз наблюдателей, но через неко­торое время, возвратилась обратно, постро­енная в колонну. Вахмистр подвел ее к сто­лу, за которым сидели: Атаман, помощник, писарь и почетные выборные старики. Ата­ман поблагодарил казаков за их удаль, а вахмистру сказал, чтобы он приготовился со своими молодцами к джигитовке.

Казаки были построены в две шеренги и ожидали команду: «начинай». Перед выб­ранными почетными стариками лежали листы бумаги с фамилиями и именами уча­стников в джигитовке, на которых они дол­жны были ставить отметки против фами­лии каждого проскакавшего казака. По окончании, по этим отметкам, определялись призы. Для присутствующих, были приго­товлены целые мешки с пряниками, ореха­ми и конфетами. Для приобретения при­зов, деньги были ассигнованы из станич­ной казны. На поле были поставлены барье­ры для перепрыжки, а на другой стороне и рядом, были выкопаны рвы и между ними поставлены вехи. Все напряженно ждали начала джигитовки и вот, раздалася коман­да: «СПРАВА НАЧИНАЙ!»

Казаки, словно выпущенные стрелы из натянутого лука, понеслися один за другим. Зорко за ними следили сидевшие за атаман­ским столом почетные старики и ставили отметки. Когда все прошли через барьеры, то строем возвратились к Атаманскому ме­сту и оттуда снова стали скакать и перепры­гивать рвы. Покончив с этим, сразу же пе­решли на номера «Свободной Джигитовки». Номера этой джигитовки были разнообраз­ны и довольно рискованные. Обе шеренги следили за вахмистром, который высоко по­днял плеть, потом он ею взмахнул, что и послужило сигналом начала для справа сто­явших казаков. И вот они, словно пули, по­неслись один за другим, держа определен­ное расстояние между собою. Одни из них, выскочив из седла, висели момент у коня с его правой стороны, держась за луку, от­бивались ногами о землю и потом снова взлетали в седло, некоторым удавалось это проделать и справа и слева. Другие летели стоя и ловко стреляли в подброшенную шапку, а были и такие, которые замедлив быстроту, клали своих коней на землю и тоже стреляли холостыми зарядами, ска­кали задом наперед и вертелись вокруг шеи коня. Когда эту джигитовку проделали все, показав Атаману и присутствующим свою ловкость, то для них стали ставить бутылки с вином и класть в бумагу завернутые день­ги. Это делалось всегда перед окончанием джигитовки и как последний ее номер. Вино и деньги обыкновенно жертвовались всег­да самим населением станицы и, в большин­стве случаев, родственниками участников джигитовки, а то и посторонними, пришед­шими полюбоваться ловкостью джигитов, к которым относилась станичная интелли­генция, состоявшая из учителей, священ­ника с дьячком и торговцев.

Но, вот, пришел и конец джигитовке. Ка­заки построенные в две шеренги, стояли и с нетерпением ждали постановление почет­ных стариков и Атамана. Некоторое время происходил подсчет отметок, а когда закон­чился, то имена и фамилии выигравших призы, передали на листке бумаги, в руки Станичного Атамана. Поблагодарив казаков за джигитовку, Атаман сказал:

— Спасибо, Молодцы-Джигиты!

— Рады стараться, Господин Атаман! — в один голос казаки ответили Атаману. Первым из строя выскочил казак, получив­ший Первый Приз и отдавая честь Атама­ну, слушал его поздравление, за ним выс­какивали все по-очереди, имена и фамилии которых выкликались Атаманом и проде­лав отдание чести и выслушав поздравле­ние, возвращались снова в строй.

Призов всего в Ардонской станице было десять: три больших, а остальные были малые. Казак, выигравший Первый Приз, получал строевого коня, второй получал седло и бурку, третий — бурку, башлык и попаху, четвертый только одну бурку, пя­тый — башлык, папаху и плеть, шестой — кинжал под черным хозом и со слоновой ручкой, седьмой — пояс с набором из Кав­казского серебра, восьмой — три рубля де­ньгами, девятый — два рубля и, наконец, десятому давался целковый.

Чтобы никто из джигитов не был бы в обиде, то всем остальным раздавалось по плети. Дети и остальные оделялись, из тут же стоящих мешков: пряниками, орехами и конфетами В общем, обделенных и обой­денных, на этой джигитовке никого не бы­ло. Стройно и с песнями, джигиты, под ко­мандою того же инструктора-вахмистра, во­звращались с поля в станицу и доехав до нее, гордые и довольные, разъехались по своим куреням.

Население станицы возвращалось домой с повышенным настроением и, по дороге, все время разговоры вели между собою толь­ко о джигитовке. Солнце уже заходило за горизонт, день кончался, но настроение у казаков еще долго оставалось приподнятым.

Так завершился круг Пасхальных праз­дников и уже на следующий день с зарею, казаки отправились все на полевые работы.

Население стало входить в колею своей повседневной жизни и, работая, еще дол­го вспоминали прошедшие Праздники Свя­той Пасхи и джигитовку.

Австралии. В.В. Белогорцев.

© “Родимый Край” №117 ИЮЛЬ – АВГУСТ 1975 г.