(Эпизоды из гражданской войны на Дону 1918 — 1919)
Этот очерк написан на основании воспоминаний о двух эпизодах из жизни подхорунжего Тимофея Кузьмича Шпынева, начавшего военную службу во 2-ой Донской казачьей батарее, (по его просьбе). Там он прошел учебную команду и считался одним из храбрых и толковых артиллеристов. В Первую мировую он был награжден георгиевскими крестами 4-й и 3-й степеней и георгиевской медалью 4-й степени, а в гражданскую — крестом Св. Николая Чудотворца 2-й степени. Почти всю гражданскую войну он провел в Каргинской батарее, которая была придана Луганскому полку, входившему в отряд ген. Гусельщикова. В отряде в это время были: Гундоровский и Луганский пешие полки, Богучарский добровольческий отряд и две батареи — Гундоровская и Каргинская.
В боях, которые описывает Шпынев, отрядом генерала Гусельщикова командовал ген. Коноводов. На фронте в то время как будто было затишье, и поэтому командир батареи каргинцев, есаул Попов находился в отпуску. Батареей временно командовал ротмистр Силистровский. Это было начало зимы 1919 года, когда Донская армия уже начала откатываться на юг. Красные пускали в наступление сразу по четыре, по пять цепей, правда, редких так как, хотя Луганский и Гундоровский полки и были слабого состава, но свои участки фронта защищали очень упорно. Ввиду морозов и сильных снегопадов. красные вели свое наступление сменяющимися частями, а сдерживали их все те же луганцы и гундоровцы с каргинской и гундоровской батареями. Положение наших частей было особенно тяжелым — люди не знали смены, часто бывали без горячей пищи, немытые и завшивевшие. Чтобы оторваться от противника, ген. Коноводов оставил одну сотню гундоровцев «маячить», а остальную часть отряда повел быстрым маршем в тыл, на новую позицию, чтобы дать людям и коням отдых. Отряд расположился в селении Пчелинки. Хотя люди расположились и в большой тесноте, однако, все же была возможность отдохнуть в тепле. Лошади были расседланы. Большинство казаков сразу же уснули богатырским сном, а кое-кто занялся стиркой белья.
Вдруг началась пулеметная стрельба и ей сразу же начала вторить ружейная — поднялась тревога, перешедшая в панику. Оказалось, что красная пехота, возможно заблудившаяся в темноте и снегопаде, численностью свыше тысячи человек, вошла в селение Пчелинки. Казачий отряд стал отходить из села. Подхорунжий Шпынев замешкался — прежде всего он не хотел отдавать красным свое мокрое белье и преспокойно его собирал, а потом, в то время, как ездовые и орудийные номера выскакивали со двора, он помогал высвободить обозную подводу, зацепившуюся за ворота. Когда, наконец, это ему удалось сделать, прошло уже достаточно времени, и он решил ехать вслед своей батарее, которая должна уже была выехать из села. Выйдя на улицу, он увидел тянущиеся колонны красных, которые уже миновали место парка Каргинской батареи, и это его окончательно убедило в том, что надо идти по следам батареи. Красноармейцы шагали рядом со Шпыневым, но тьма была кромешная, а кроме того глаза слепил падающий снег. Все же Шпынев твердил про себя псалом «Живый и помощи Вышняго», проезжая вдоль колонны, и только когда пешие уже начали отставать от него, он пустил коня вслед своей, где-то там находящейся батарее. Только потом выяснилось, что и генерал Коноводов не успел вовремя выехать, и что женщины того дома, в котором он остановился, набросили на генерала женскую шубейку и туркестанский платок и в таком виде вывели его за ворота в то время, когда уже входили красные части.
Наконец, Шпынев догнал батарею, но она оказалась Гундоровской. Ему сказали, что Каргинская идет позади. Тогда он поехал ей навстречу, но снова оказался в селении. Тут он увидел свои пушки, но в то же время его заметила красная застава, по нем начали стрелять, и он едва ускакал. Было ясно, что батарея не успела уйти и что она захвачена красными. На окраине села он встретился со своим командиром, ротмистром Силистровским, который ехал с ординарцем, урядником Ушаковым. Пока Шпынев докладывал о том, что батарея стоит на прежнем месте, к ним троим подъехало еще семь казаков под командой командира сотни Луганского полка, а несколько позже еще пять чинов того же полка. Тут командир луганской сотни и командир каргинской батареи стали совещаться, как можно было бы отбить каргинскую батарею. Шпынев высказал мысль о том, что это можно провести с пятнадцатью людьми, так как красноармейцы очевидно уже спят мертвым сном, а застава и часовые у батареи несомненно разбегутся, завидев пятнадцать всадников. Очень уж хотелось Шпыневу отбить у красных свою батарею, и не терпелось, а потому решено было сделать это тотчас же, тем более, что ночь была особенно темная. Никаких планов офицеры составить не могли, просто поехали к селу. В это время уже потеплело, местами уже появилась вода. Не доезжая саженей двухсот до села, командир луганской сотни остановил отряд и, отделив пять человек луганцев, послал их по правой дороге, ведущей к селу, с наказом присоединиться к остальным десяти, когда они услышат, что эти десять, идущие по левой дороге, уже подходят к парку. Не доезжая до площади, на которой стояла захваченная батарея, десять всадников были, встречены огнем — по ним, с расстояния ста саженей, был открыт ружейный огонь. Несмотря на это, Шпынев очень громко подал команду: «Вперед! Ур-р-а!», и десять человек бросились в атаку, а Шпынев в это время продолжал подавать команды: «Отряд генерала такого-то в обход справа! Отряд полковника такого-то — в обход слева!» Застава вмиг разбежалась, а часовой был зарублен — Шпыневым. Семь человек, к которым присоединился и ротмистр Силистровский, поскакали за заставой, а Шпынев с урядником Ушаковым, по приказанию ротмистра, остались у орудий. «С военной точки зрения», как любил говаривать Шпынев, все 15 человек должны были бы оставаться у орудий и строить планы о том, как вывезти эти орудия. Однако, «офицеры», говорит далее Шпынев, «думали иначе — они, вероятно, хотели поднять в селе тревогу и заставить красных покинуть село и только тогда приступить к спасению орудий, тем более, что поблизости не было так наз. уносов, и их надо было еще отыскать».
Как бы то ни было, при орудиях оставалось всего два человека. Стволы орудий были повернуты не туда, куда бежали красные, а в обратную сторону. Однако, с помощью Ушакова, Шпынев повернул все же ствол одного орудия в сторону красных и открыл беглый огонь, но не по целям, а куда попало, лишь бы поднять в селе панику.
При вспышке первого выстрела, Шпынев и Ушаков увидели над входом в сельский храм изображение Христа-Спасителя во весь рост с благословляющей поднятой рукой. Оба они в тот момент поняли, что это Он благословляет их на подвиг. Это придало им мужества, и с еще большей энергией они оба стали продолжать огонь — Ушаков подавал снаряды, а Шпынев с невероятной быстротой стрелял. На улицу высыпали толпы красноармейцев, некоторые были всего в двадцати саженях от батареи. Тогда Шпынев, видя, что дело может кончиться плохо, быстро повернул орудие в сторону этой ближней группы и открыл огонь. Этот выстрел вряд ли мог причинить урон красноармейцам, но должен был навести среди них панику. В это время позади батареи, ничего не соображая, выстраивалась группа красных, численностью человек в сорок, и всего лишь саженях в восьмидесяти от батареи. Они снова повернули орудие и дали выстрел. Когда рассеялся дым — они увидели, что и группа в страхе и панике рассеялась. Пушкари были покрыты потом, но Шпынев продолжал наводить панику, стреляя по убегающим красным. Казачьи лошади, привязанные к другой пушке, при каждом выстреле мотали головами — казакам казалось — одобрительно. Эта стрельба по красным, которую поистине можно было назвать «бешеной», продолжалась что-то около десяти-пятнадцати минут. К этому времени артиллеристы каргинской батареи сообразили, что это стреляет Шпынев и поспешили к нему на помощь, в числе четырех человек, привезя с собой «уносы» и оставив их с ездовыми на окраине села. Шпынев же, уже не видя красных на улицах села, приказал привезти уносы, чтобы вывозить орудия. Вся операция по спасению орудий продолжалась около часа. Что в это время делали командир батареи и командир луганской сотни с одиннадцатью казаками — Шпыневу было неизвестно. К рассвету они появились со стороны той же улицы, по которой они погнались за красными. Убедившись, что на батарее командует Шпынев, командир батареи подъехал к ней со всеми всадниками и предложил Шпыневу осмотреть хотя бы ближние дома. В одном из домов они нашли «своих» трех ездовых, бывших красноармейцев, которые не бежали ни от красных, ни потом с красными. Шпынев приказал им со всей поспешностью запрягать в орудия коней, что те и исполнили.
Так благодаря Шпыневу была отбита брошенная было батарея и вывезена из села Пчелинки. По дороге ее встретил возвратившийся из отпуска батарейный командир есаул Попов, Евгений Николаевич, который привез Шпыневу и «гостинцы» от его родителей. На другой день отряд генерала Коноводова продолжал отступление на юг. При отступлении ночевали в поле, питались в поле же на коротких стоянках. Время от времени на отряд налетала красная конница, которую обычно отбивали артиллерийским огнем каргинская и луганская батареи. В одном месте красной коннице удалось зайти в тыл отряду ген. Коноводова, но артиллеристы, повернув одну батарею, разогнали эту конницу. Отбив все атаки, отряд продолжал отход, причем нередко бывало, что в ариергарде шла каргинская батарея.
На одной из ночевок на рассвете взвод каргинской батареи был послан на окраину села с тем, чтобы наблюдать сторону, откуда могли бы появиться красные. Так это и случилось — красные действительно появились. Взвод открыл огонь по красным, нанося им значительный урон, но тут вдруг по телефону был неожиданно получен приказ: «Сейчас же взять орудия на передки и отходить!» Только было взвод двинулся, как позади него саженях в 200-250-ти появилась красная лава, примерно на фронте в 250-300 саженей, а за ней, саженях в 250-ти — вторая лава. Командир батареи, поскакавший вперед, подает команду рукой — уходить самым быстрым аллюром. Батарея, запряженная частью мулами, которые быстрого хода не развивают, отходит под командой подхорунжего Шпынева без прикрытия. Красная лава приближается, а Шпынев наблюдает за ее движением. Она идет мелкой рысью, но расстояние между нею и батареей все время сокращается — вот 200, 150, 100 саженей… Всем стало совершенно ясно: или красные сейчас захватят батарею и прислугу в плен, или же, захватив орудия, порубят прислугу на месте. Значит, приходится или бросать орудия и бежать, или же отстреливаться. Перейдя овраг, за которым появилась красная лава примерно в 70 саженях от орудий, Шпынев быстро сообразил, что при подъеме мулы едва смогут вытянуть орудия. Тогда он скомандовал: «Орудия с передков — номера по местам!» А дальше он подал соответствующие команды для стрельбы и, наконец, открыл огонь. Так как шпыневские орудия наносили большой урон красным, то они заметались вместо того, чтобы спуститься в овраг. Произошла заминка, а Шпынев безостановочно наносил поражение лаве, и она в панике поскакала назад, смешавшись со второй лавой и расстроив ее. Не задумываясь, Шпынев молниеносно перенес огонь на это месиво, а в это время подлетела и гундоровская батарея, которая с ходу снялась с передков правее каргинцев и также открыла огонь по противнику. И вот через несколько минут грозная конница Буденного (с которым, кстати сказать, Шпынев в свое время вместе сдавал на фронте унтер-офицерский экзамен по разведке) рассеяна и бежала в беспорядке. Теперь отряд ген. Коноводова мог спокойно продолжать отходное движение.
Этим блестяще проведенным боем подхорунжий Шпынев не только спас орудия своей батареи и прислугу, но и задержал наступление Буденного. Встретив Шпынева, командир батареи есаул Попов после боя сказал ему: «Молодец Шпынев, хорошо стрелял!» и это — все. Понятно, такого рода «похвала» глубоко обидела Шпынева. Но верный дисциплине казак смолчал, нашел в себе для этого силы. Но тогда же он подумал: «Я-то молодец — а где же были вы, наши начальники? Что же вы побросали своих подчиненных на произвол судьбы и ускакали в тыл? Мы, простые донские пушкари сумели не только защитить себя и своих людей, но защитить и честь Донского казачества и вашу собственную, как командира батареи!» Свое повествование об этом эпизоде Шпынев закончил словами: «Пускай наше будущее донское поколение не осудит нас, донских пушкарей за то, что мы недостаточно хорошо воевали… Мы не щадя своих голов, защищали в этих боях не только свой Тихий Дон, но всю Россию-матушку и веру нашу православную. Не угодно было Господу Богу, чтобы мы победили, но пусть память о Донских пушкарях останется живой в поколениях — мы боролись за правое дело…».
Кроме воспоминаний подхор. Шпынева сохранились у меня еще воспоминания и другого артиллериста-подхорунжего Х. Он командовал 27-й казачьей батареей, которая входила в отряд ген. Топилина в 1918 году на царицынском фронте. В этот же отряд входила и батарея есаула Конькова. Шел бой у станции Гнилоаксайской. Красные вели атаку на правом фланге отряда ген. Топилина, где находилась батарея Конькова. Она открыла огонь по атакующим, но батарее в тот день не везло — то недолет, то перелет. Красные идут вперед. Над артиллеристами подшучивают, и довольно зло, свои же пешие казаки, залегшие рядом с батареей подхор. X. Артиллеристам это, конечно, не по вкусу, и обидно, и злость разбирает, но ничего не поделаешь — приказания открывать огонь батарее не было дано. Однако, шуточки становились все нестерпимее, и подхорунжего это вывело из себя. Не долго думая, он сказал пехоте: «А вот сейчас, хоть я и не имею приказания, а покажу вам, как стреляет 27-ая лихая батарея!» Одним выстрелом он сделал пристрелку — снаряд лег прямо в цепи. Тогда изо всех четырех орудий он дал несколько залпов, чем заставил красную пехоту сначала залечь, а потом и бежать в панике, в то время как он шрапнелью косил ее в поле, оставляя десятки убитыми и ранеными. Получилось так, что фактически одна 27-ая батарея без участия пехоты отбила атаку, потому что пехота, как зачарованная позабыв о стрельбе, следила за той мясорубкой, которую устроила красным 27-ая батарея.
Знаю, что среди Донских артиллеристов было много замечательных офицеров. Вспоминаются мне, например, полковник Леонов, полк. Грузинов, есаулы Афанасьев, Ковалев, Нефедов, и многие-многие другие, которых мне лично пришлось наблюдать на Дону и в Крыму. Да, донские «пушкари» умели стрелять!
А. Падалкин
(Вашего голоса не хватает)
Loading ...Читайте также: