РОДИМЫЙ КРАЙ — орган обще-казачьей мысли

Третья сотня выходила из окружения, выводя с собою станичные обозы, перегру­женные женщинами, детьми, стариками — семьями казаков, ранеными и больными. Миллионы людей валом шли на Запад.

Все, кто не мог больше выносить ярма большевизма, кто раз навсегда, пересмотрев свое мировоззрение, определил свое место в мире, кого меньше пугала смерть, чем «со­хранение достижений Революции», все ухо­дили на Запад, где мерещились им светлые огни Правды, где народы, под знаменем Креста — свои не по крови, а духу — дадут им, мученикам, добре страдальствовавшим, уголок на обширном земном шаре и доживут они там дни свои по Правде Божией…

Страшен был путь этих миллионов! Обоз, охраняемый третьей сотней, малая пылинка в вихре смерти, чувствовал себя счастливее многих. Все же имел он некую опеку, все же знал он, что кто-то заботится о нем. До него все же доходили вести из Войска, которое там, где-то расчищает путь к этому благо­словенному Западу… А главное, при обозе были два Отца Ильи: Отец Илья Хромень­кий и Отец Илья Могучий. Хроменький Отец Илья был собственно священник самой сот­ни, а Отец Илья Могучий был обозный, или, как его любя называли «всестаничный Ба­тюшка».

Длинный путь прошли оба Отца Ильи с сотней и с обозом: от Ростова на Дону до Полесских болот! И знаем все, как казаки самой сотни, так и обозные «цивилы», что прошли они этот путь благополучно «за мо­литвой Святых Отцов наших», попросту батюшек Ильи Хроменького и Ильи Могуче­го… Ох, и любили же их! И могли же они молиться! Не то, что мертвые горы, а кле­щи большевитские, сатанинские силою мо­литв своих раздвигали, как древле Израиля чад своих между двух стен воды висящей проводили! И только одна Марианна знала, что эти два подвижника имели между собой крупную ссору, примирением не закончен­ную. Марианна была учительницей «имени Луначарского» в том городке на Кубани, где священствовал когда-то Отец Илья Хромень­кий. Церковь в этом городке была уже давно закрыта, а Отец Илья, по капризу Н.К.В.Д. все еще не был арестован; жил на окраине города, в кладбищенской сторожке, рыл, по заказам, могилы, сажал на них цветочки, тайком отпевал и служил панихиды… так, как-то перебивался. В городе он не показы­вался и мало, кто знал, что на кладбище — «поп». Однажды Марианна с группой уче­ников, комсомольцев и пионеров делала «вы­лазку», экскурсию за город. Линию нефте­провода рекомендовалось осмотреть. Зачем именно нужно было Отцу Илье в это время тоже быть там — неизвестно. Сторож нефтепроводной будки тоже Илья, единоверец, долго был под подозрением, не к нему ли ходил поп… Ну и вот, этот милый Отец Илья, со своей смешной хромающей поход­кой, попал навстречу экскурсии. Воспитан­ники Марианны встретили попа по всем пра­вилам ленинско-комсомольской воспитанно­сти и сталинской этики. Марианна от души хохотала, смотря на жалкие усилия «пара­зита трудящихся масс» скорей пройти мимо «лишенной предрассудка» культурной со­ветской молодежи. Отцу Илье пришлось проходить почти рядом с Мариянной. Она хорошо разглядела вздрагивающие губы, скорбную улыбку на одухотворенном лице и странный любовный взгляд заслезенных глаз. Да, именно, любовный… Марианна вспомни­ла потом, что так именно смотрела на нее мать, когда, однажды, грубо оскорбила ее. Поп прошел. Экскурсия двинулась дальше. И странные мысли полезли в голову Мари­анны. что это за люди и какая сила застав­ляет их терпеть то, что вытерпел этот поп сейчас! И во имя чего?

Еще один случай докончил душевный пе­релом Марианны. Шла она через перекид­ной мост над линией железной дороги. Вни­зу, под мостом, стоял поезд. Вагоны были заперты и, вдоль поезда, с обеих сторон хо­дили часовые. Много народа стояло на мосту, рассматривая странный состав. Остановилась посмотреть и Марианна. Из окон вагонов иногда выглядывали лица… Но какия! Не понимая, она обратилась к рядом стоящему рабочему: «Кого это везут так?» Тот не­доумевающе взглянул на нее: «Казаков вы­возят» и, опять взглянув на нее добавил: «Врагов народа». Марианна беспомощно оглянулась кругом… Какая-то молодица сза­ди нее плакала. Сурово были сжаты губы, стоявшего рядом с ней подростка. «Какому же народу враг тот народ, что вывозится этим составом?» Тревожно забилась мысль: «Не этим же, которые плачут и стоят с та­кими суровыми лицами? Этим они свои… Кому же?»

Вечером Марианна пошла на кладбище… Не многие заметили изменение в жизни Ма­рианны. Работу учительницы она оставила, поступила ученицей на маслозавод и жила на виду, как и прочие совслужащие.

Потом война. Пришли немцы. Уцелевшее казачество открыло старый храм. Служить в нем начал, чудом сохраненный, Отец Илья.

Марианна опять учительница, но воспи­танники ее выглядят иначе… Как много и скоро могут сделать церковь и школа! Ма­рианна теперь своя — она необходима этой уцелевшей горсточке народа. Она знает не­мецкий язык, она переводчик и ходатай всем и по всем вопросам. И немцы знают Мариан­ну; это по их выговору — «Марь Иванов­на». Мария Ивановна превратилась в «Ма­рианну». Так, любя, зовут ее все и немцы, и казаки и дети… И когда, под натиском кра­сных, начали отступать немцы, собрались казаки в далекий поход… Отца Илью и Ма­рианну даже не спрашивали, пойдут ли… «Как не пойдут?» — «Наши ведь!» При­слали подводу, на которую Отец Илья сло­жил церковное имущество и тронулись вслед за станичным обозом.

Второй Отец Илья Могучий пристал к обозу у Батайска, под Ростовом.

Узкий участок дороги отхода обстрели­вался красными и сотня боялась пустить под огонь своих «цивилей». В это именно вре­мя с котомкой, с большим батогом подошел к группе совещающихся казаков Отец Илья Могучий.

«Я, станичники, здешний» — сказал он, «все дороги тут знаю. Можно объехать вон там, за плавнями». Отцу Илье дали лошадь и трое казаков поскакало с ним на развед­ку. Оказалось, можно. Обоз свернул с доро­ги и объехал обстреливаемый участок без потерь. А Отец Илья Могучий остался обоз­ным, «всестаничным» батюшкой.

***

4-го июня старого стиля потеряли сотня и обоз связь с Войском. Казалось — везде красные.

На привале, Отец Илья Хроменький со­брал сотню и обозников: «Сегодня, сказал он, — «день памяти нашего Царя-Мученика». «Сын Его, отрок Алексей Царевич, был Войск Казачьих Атаманом почетным. Попро­сим их, чтобы ходатайствовали Они перед Господом о спасении христолюбивого воин­ства казачьего».

И отец Илья Хроменький отслужил моле­бен «Мученику Николаю Государю Россий­скому». А припев на молебне: «Святые Му­ченики Дома Царского, молите Бога о нас». Пели вся сотня и обоз. Отца Ильи Могучего в это время не было. Он пришел в середине молебна и, когда Отец Илья Хроменький вы­читывал отпуск: «Молитвами Святого Царя-Мученика Николая, Государя Российского, Наследника Его, Отрока Алексея Царевича, христолюбивых Войск Казачьих Атамана, благоверныя Царицы-Мученицы Алексан­дры и чад ее Царевен-Мучениц, помилует и спасет нас, яко благ и Человеколюбец», ушел незаметно не приложившись к Кресту. А вечером и произошла та ссора, свидетель­ницей которой была Марианна.

Отец Илья Могучий обрушился на Отца Илью Хроменького всею силою канонов и прещений… «Они же не прославлены!» вос­клицал он». Как Вы дерзнули?! Зрите в Известиях Учительных, что глаголется» — «А вот ничего и не глаголется», волновался Отец Илья Хроменький, «а вот молитвами их и выйдем…, а вот и прославлены Они…» «сами слыхали, как народ славил Их — Бо­жий Народ». «А вот и покажет нам путь светлый Отрок Алексей Царевич… А вот Вы и посрамитесь!» «Да нельзя же так! Взяли и прославили! Для сего чудеса требуются… Явления нужны. Указания небесныя», вос­клицал отец Илья Могучий.

«А вот не видите Вы чуда Гнева Божья на России за неповинную кровь Их… А вот яв­ления узрите спасением чтущих святую па­мять Их.. А вот указание Вам к житьям святых чтите, когда на телесах Святых Муче­ников без всякого прославления христиане храмы строили, лампады возжигали и моли­лись таковым, яко предстателям и хода­таям».

— Так то были, ведь, мученики прямо за Веру Христову от язык безбожных.

— А вот эти, разве, кривомученики что ли? А большевики разве не язык безбож­ный? А вот покарает Вас Господь за буесловие на Святых Его!

Ссора тем кончилась и разговоров на эту тему больше не возобновляли. Сотня и обоз из окружения вышли, только Отцу Илье Могучему осколком, далеко, сравнительно, разорвавшегося снаряда, раздробило ключи­цу левого плеча, но не опасно, быстро зажи­вало.

Не доезжая города Кобрина, за деревней Вулька, что на повороте к Холмскому По­вету, есть болото. Почти правильный четы­рехугольник, верст 5 каждая сторона. Север­ную сторону этого болота заняли уже продвинувшиея красные, угол западной стороны и угол южной, занимали казаки, сдержи­вающие обходное движение красных, а по южной стороне отходили обозы беженцев.

Помогающая красным, Польская Краевая Армия, своими партизанскими отрядами, пы­талась прорваться к болоту с юга и, таким образом, отрезать пути отступления. Вся уз­кая часть была под обстрелом. Приходилось высылать боковые дозоры, оттеснявшие пар­тизан от дороги и, только тогда, можно было проводить обозы.

Отец Илья Хроменький имел обыкновение, в таких случаях, становиться со стороны наиболее сильного обстрела и молиться пока проходила сотня и обозы. К этому так все привыкли, что считали и невозможным ина­че. Каждый раз, при проходе под обстрелом, посылали за батюшкой, указывали ему наи­более стратегически опасную сторону и Отец Илья вынимал молитвенник становился на указанное место, а обозы начинали спокойно проходить. Казаки называли это «Ильин заслон».

Под «Ильиным заслоном прошли!» Так было и этот раз. Засевший где-то красный пулеметчик, время от времени посевал до­рогу пулеметной очередью. Высланные до­зоры не смогли обнаружить его, а время не ждало.

Отцу Илье показали место на сгибе шоссе: маленький мостик и тотчас же, за мостиком, дорога коленом уходит вправо, уклоняясь от линии обстрела.

Отец Илья стал у деревянного столбика мо­ста, вынул молитвенник и сотня пошла… «Ильин заслон» действовал, как всегда. Пу­лемет, правда, время от времени обнаружи­вал свое существование, но бил он куда-то по другой цели, а потом и вовсе смолк. Сотня прошла спокойно. «Ильин заслон», не в пер­вый раз… За сотней потянулся обоз. Вот уже последняя фура проехала мостиком. Охран­ный взвод позади обоза машет руками! Сни­май заслон, Отец Илья, спасибо, прошли, слава Богу».

Отец Илья кладет молитвенник в карман, креститься и трогается от столбика… И вдруг… гулкий одинокий выстрел! Отец Илья взмахивает рукой и валится боком на песок дороги. Все это произошло так быстро, что охранный взвод не успевает осознать происшедшего и, по инерции, едет еще… И только через некоторое время — крик: «Ба­тюшку-то убили!!» останавливает его…

Часть казаков, спешившись, кинулась к слабо шевелившемуся отцу Илье… С недале­ко ехавшей последней фуры, соскочила Ма­рианна, и еще несколько казачек, услыхав­ших крик «Батюшку убили!»

Когда Марианна подбежала, отец Илья был уже приподнят, наклонившимися над ним казаками. Глаза его были закрыты, пра­вая рука бессильно вздрагивала. Потом он медленно открыл глаза… долго всматривался в лица казаков… — «Никифор», ясным до голоса шепотом сказал он… — «Я, Батюш­ка», ответил, склонившийся к нему казак. — «Водою»… опять тем же ясным, как го­ле, шепотом сказал Отец Илья. Никифор бы­стро отстегнул от пояса фляжку и, открыв ее, приложил к губам Отца Ильи. Тот кач­нул головой, вода полилась мимо… Отец Илья вновь закрыл глаза.

«Батюшка, милый!» — закричала не своим голосом Марианна…

Отец Илья еще раз открыл глаза и в его последнем взгляде увидела Марианна то же выражение, как тогда у нефтепровода, лю­бовно виноватый и странно понимающий все взгляд. Потом опять закрылись глаза, толь­ко губы двигались шепча что-то…

Марианна наклонилась ухом к самым гу­лам умирающего: «Никто же достоин от связавшихся плотскими похотями или сластьми, приближатися, служить Тебе, Царю Славы…» разобрала она прерывистый ше­пот. Потом последовало молчание и, вдруг, ясно, почти вслух: «но обаче» и смолкло опять. На этот раз совсем.

Марианна вынула из бокового кармана его подрясника молитвенник и носовой платок. Платок был так напитан кровью, что Мари­анна должна была выжать его на подрясник отца Ильи. Больше у отца Ильи ничего не было. Марианна завернула молитвенник в окровавленный платок, а все вместе — пла­ток и молитвенник в свой шелковый шалик с головы, бережно положила это во внутрен­ний карман своего дождевого плаща, поцело­вала руку отца Ильи и, шатаясь, пошла к своей фуре. Казаки подняли тело отца Ильи, положили его на поджидающую их фуру и крупной рысью стали догонять уже далеко отошедшую часть.

Чей выстрел убил отца Илью, красного ли партизана, фанатика католика Краевой Ар­мии, намеренно ли, случайно, Господь знает, отца Ильи не стало.

На остановке, отец Илья Могучий отпел по длинному чину погребения священников своего собрата, казаки вырыли могилу… Под четвертым деревом, если считать от дорож­ного креста, который стоит на перекрестке дорог в повет Холмский из Вульки. Там, по дороге, только 6 больших деревьев, — там под четвертым…, а крест высекли на коре самого этого 4-го дерева.

Сотня и обоз шли на Запад. Как будто ничего не изменилось. По-прежнему совер­шались молитвы при утренней и вечерней заре, по-прежнему знали казаки какой се­годня день и Праздник, так же становился отец Илья Могучий на «Ильин заслон».

На третий день рано начали переходить гать с южной стороны болота. Казачьи разъ­езды сдерживали партизанские шайки. Отец Илья стоял так же, как и тот, на «заслоне» и тоже у тумбочки выездного моста и молил­ся. Обоз проходил.. И, вдруг, движение оста­новилось. По гати с обратной стороны бе­жали женщины… Охранный взвод позади обоза остановился, окруженный ими. Оне хватали коней за уздечки, плакали, кричали и лица у всех были безумные.

Подхорунжий Никифор Митрофанов с Ку­банской станицы «Расшивалка», властным голосом показал женщинам поляну на берегу болота и те хлынули на нее. На входном мо­сту спешившиеся казаки устанавливали пу­лемет. Никифор, тоже спешившись, побежал вперед узнавать в чем дело. Вернулся он скоро: несколько десятков партизан, очевид­но еще ночью, перешли дорогу и спрятались в болоте. Пропустив главные силы и боль­шинство обоза не обнаруживая себя, они внезапной атакой заняли дорогу, обрезая хвост обоза.

Расчет их был правилен, прошедший впе­ред обоз, уходя от них, загородил дорогу впереди идущей сотне, а отрезанная часть обоза, метнувшись назад, не пропустит ох­ранного взвода.

Никифор быстро понял это; понял, что по­ка освободится путь и возстановится поря­док, партизаны успеют укрепиться на дороге и получить подкрепление. Но и партизаны, очевидно, не могут атаковать сразу — значит нужно готовиться к осаде.

Никифор дал распоряжение вывести ло­шадей на поляну у болота, сделать прикры­тие из опрокинутых фур на входном мосту и с тыла обоза, установить пулеметы и собра­ться на поляне у болота, защищенной под­нятой гатью с одной стороны, болотом с дру­гой.

Партизаны открыли огонь из разных пу­леметов. Запряженные лошади, опрокиды­вая фуры, рвали постромки и бежали назад. У моста их ловили казаки и отводили на по­ляну. В тылу дороги, наскоро укрепив­шись, гарнизон из семи казаков начал об­стрел показавшейся шайки. На поляне сби­лись 43 женщины, 14 детей, 7 раненных, 11 стариков и инвалидов, 1 священник — Илья Могучий. В бою был охранный взвод 22 ка­зака, включая Никифора Митрофанова. Всех 98 человек — 98 обреченных!!

Наступил вечер. За болотом не прекра­щался бой. Может быть сотня пробовала вы­ручить своих отрезанных, а может быть сама отбивалась от насевшего врага. Темнело. Бы­ла ночь на 19-ое августа старого стиля — «памяти св. Мученика Андрея Стратилата и иже с ним и иконы Божией Матери, нарицаемыя — Донская». Все это объяснил отец Илья своим чадам и не от восходящих ли молитв ложился на окрестности белый ту­ман?

«Исповедать и причастить казаков надо, Батюшка», сказал Никифор отцу Илье. «Живыми, ведь, не отдадимся, а их (он кив­нул головой на женщин, детей, раненных) на муки тоже не отдадим… Сегодня ночью они к нам еще не сунутся, а завтра… хана!»

«Исповедать можно» медленно ответил отец Илья — «а причастить не придется… Святые Дары с облачением в переднем обозе ушли…»

«А ты, батюшка, службу сверши и сот­вори причастие. Невозможно казакам уми­рать без этого», сказал Геня Круговой, ка­зак станицы Константиновской.

«Свершить службу нельзя» — также мед­ленно ответил отец Илья: «время не уроч­ное, вечер. Опять же вина виноградного нет, просфор нет, антиминса нет, нельзя».

Группа женщин окружила батюшку. «На земле вечер, а нам утром Царствия Небес­ного» — сказал, подумав, Никифор. «Вино, я знаю, у Андрея Лободы есть, кагор хоро­ший, где-то ухватил, на именины к завтрешнему бережет; ну а хлеб пшеничный у ко­го-нибудь найдется».

«Главное, антиминса нет», опять медленно ответил отец Илья, «хотя и вино и хлеб най­дете, без него служить нельзя…»

«Батюшка, а что такое антиминс?» спро­сила Марианна, стоявшая рядом. «Анти­минс» — все также медленно начал объяс­нять отец Илья, «это платок, в котором за­шиты мощи какого-либо святого мученика. В древности литургию служили на их гро­бах, а теперь на мощах в антиминсе».

«Батюшка, у меня есть антиминс» быстро сказала Марианна, «служить можно». — «У тебя есть антиминс? Откуда? Покажи!» уже быстро заговорил отец Илья. Марианна достала из внутреннего кармана плаща свер­ток — шелковая головная косынка и береж­но подала ее отцу Илье. Тот, опустившись на траву поляны, начал бережно разворачивать. В косынке был платок, обыкновенный, ма­ленький четыреугольный, окровавленный платочек.

«Что это?» недоумевающе спросил отец Илья.

«Антиминс — платок с мощами-кровью Святого Мученика Ильи Хроменького», ти­хо ответила Марианна.

Долго смотрел на кровяной платочек отец Илья. «Да», наконец сказал он. «Это анти­минс. Служить можно».

Служба окончилась в первом часу ночи. Сменяя один другого исповедовались и при­частились на смерть казаки. Исповедался и причастился на смерть обоз. И когда, на от­пуск, отец Илья Могучий вычитал: «Мо­литвами Пречистыя Своея Матери, иже во святых Отца нашего Иоанна Архиепископа Константина Града Златоустого, св. Мучени­ка Андрея Стратилата и иже с ним, святого священномученика Ильи Хроменького, свя­тых мучеников Николая Государя Россий­ского, Отрока Алексия Царевича, Христолю­бивых Войск Казачьих Атамана, Царицы Мученицы Александры и чад ее Царевен Мучениц, преподобных и богоносных отец Иоакима и Анны и всех Святых — помилует и спасет нас, яко благ и человеколюбец», — поняла тогда Марианна, что помирились свя­тые подвижники Илья Хроменький и Илья Могучий.

Подхорунжий Никифор исповедался и причастился первым. Потом куда-то уходил и к концу службы пришел весь взволно­ванный. Едва только отец Илья вычитал от­пуск, Никифор вышел вперед: «Батюшка», сказал он, «я теперь понял, к чему сказал мне отец Илья: «водою». «Я, сначала, ду­мал, что он напоить его водою просит, флягу ему к губам приложил, а он отвернулся. «Водою», говорит, Никифор. Я теперь по­нял… Ходил я, Батюшка, смотреть, нельзя ли как болотом уйти… Где там, — везде тря­сина. А там, за поляной, ручей бежит в бо­лото и через болото видать змеится… Я стал его переходить. Дно твердое… Я попробовал в болото по нем итти — можно. Сажень сто я прошел и вдруг понял. Водою отец Илья уходить велел нам. По ручью, водою, на ту сторону выйдем. В обход партизанам. Водою, говорит, не болотом, значит, а по ручью».

И вдруг радость спасения охватила всех. Женщины плакали. «Родимый наш, и перед смертью о нас подумал».

Никто не сомневался, что именно это хотел сказать отец Илья. Все уверовали, что пройдут водою и спасутся.

«Тихо, станичники!» властно заговорил опять Никифор.

«Ты, Батюшка, антиминс бери и вперед пойдешь. Он тебе путь укажет, а мы за то­бою. Казаки, детей на руки возьмите. Лоша­дей сзади одних пустите. Которые слабые и раненые на седло сядут. Я последний пой­ду».

За молитвы священномученика Ильи Хро­менького, Господи Иисусе Христе Боже наш, помилуй нас!

Как они шли? Отец Илья, едущий впереди с антиминсом, говорит, что он ничего не пом­нит из этого похода. Он вел, находя путь по признаку «водою!». Где больше воды, туда и шел.

Все остальные тоже не помнят подробнос­тей перехода.

Шли и по колено, и по пояс, провалива­лись по шею!.. Лошади вязли, выскакивали, опять шли… Сколько шли и устали ли — не помнят. Никто ничего не говорил…

43 женщины, 14 детей, 7 раненных, 11 ста­риков и инвалидов, 1 священник, 22 казака — всего 98 человек и 31 конь вышли прямо на ту сторону болота, угол которого зани­мали казаки, сдерживающие обходное дви­жение красных. Прямо в середину своих.

Из окрестных жителей никто не хотел верить, что прошли они этим путем. И шума перехода не слыхал неприятель, а следа, куда ушли отрезанные, не смогли утром установить партизаны. Были люди — и нет их!!

* * *

Марианну и Никифора я встретил в ла­гере «ПЛЕНИТ» в Италии.

Антиминс свято хранится у них и свое спасение в Тирольской Трагедии они связывают с ним. Об отце Илье Могучем они не имели сведений. Выдали ли его большеви­кам или отец Илья Хроменький еще раз спас своего собрата — неизвестно. Может быть, прочитав про это чудо, чудом спасен­ные сообщат о дальнейших чудесах Божиих.

© “Родимый Край” №119 НОЯБРЬ – ДЕКАБРЬ 1975