Не так давно это и было, или в 1911 или 1912 году. Кончал я тогда Новочеркасское Реальное Училище, а жил на квартире у В.А. Грекова, в семью которого, состоящую из него, его милейшей супруги и двух маленьких детей, я входил, как полноправный ея член. Греков, первый в Новочеркасске приобрел автомобиль и очень им увлекался, а я при этом очень был нужен, так как чтобы завести мотор нужно было минут десять покрутить ручку. Автомобиль отфыркивался и только после долгих усилий соглашался заработать. Колеса были с деревянными спицами, верх его был брезентовый, который откидывался, как на извозчичих экипажах старого времени. Дороги всюду были грунтовые и после дождей мы часто застревали в грязи и тогда я изображал 17-ую лошадиную силу, так как автомобиль был в 16 сил.
На летние каникулы мы собрались поехать к теще Грекова на хутор Зацымловский под станицей Цымлянской.
«Знаешь — сказал мне Греков — по дороге заедем в Романовскую станицу, там у меня живет знакомый офицер на льготе, надо его навестить».
Я тогда о казачьей службе мало что знал, не приходилось с ней сталкиваться, и конечно спросил: «А что такое офицер на льготе?»
«Ну, ты это у него сам спроси, а пока пойдем проверим автомобильные свечи и выясним, согласится ли он сразу заработать…»
В Романовской мы были встречены радушными хозяинами с распростертыми объятиями. На утро было решено, что Греков отвезет свою жену с детьми и семью хозяина, которой очень хотелось прокатиться на автомобиле в первый раз в жизни, на ближайший хутор к знакомым в гости, а я с хозяином останемся дома и, проводив их часов в 8 утра, мы уселись на веранде.
«Скажите пожалуйста — обратился я к хозяину — что такое — офицер на льготе?»
«А видите ли, казак выходит на военную службу со всем своим вооружением, обмундированием и на своем коне. Значить свой конь, шашка, пика, полушубок, шинель, папаха, фуражка, сапоги, гимнастерка, шаровары, белье и т. д. и т. д. вплоть до ниток и иголок, все это по особому списку, который при призыве тщательно проверяется. Отслужив три года, казак возвращается домой, но еще три года и конь и вооружение и обмундирование, все это должно быть в полном порядке, что проверяется ежегодно особой комиссией, и, в случае мобилизации, казак должен явиться на коне с вооружением и обмундированием в трехдневный срок на сборный пункт. Те казаки, которые уже отслужили три года и три года пробыли дома, в случае мобилизации 1-ой очереди должны заботиться, чтобы в случае и их мобилизации у них также было бы все готово. Как видите, состав строевых казачьих частей в случае мобилизации сразу удваивается, а потом может и утроиться, а для них, значит нужны и офицеры, и потому казачий офицер, отбыв три года службы, отпускается в отпуск с половинным содержанием, что и называется выходом на льготу. Таким образом достигается наличие двойного количества офицеров. Жалование обер-офицера очень небольшое, а на половину его уже совершенно нельзя существовать, а потому офицеру разрешается поступать на частную службу с оговоркой — «которая не марала бы честь офицера». А какую службу может найти офицер? — ведь никаких специальных знаний у него нет. Я, вот нашел службу при Окружном Суде, хотя и называли меня делопроизводителем какого отдела, а, собственно говоря, был я писарем. Теперь срок мой кончился и скоро, осенью, иду в полк».
Сидели мы на веранде, впереди был маленький палисадник, а дальше пышные кусты сирени, разросшиеся выше заборчика, в котором была калитка, выходящая на улицу.
«Дозвольте зайти, Ваше Благородье?» — раздалось за калиткой.
Хозяин поднялся — «А заходи, заходи Матвеич!».
В калитку вошел казак с большой седой бородой: сапоги, шаровары с красным лампасом, длиннополый «чикмень», который давно уж не носили казаки и который долго, наверно, сохранялся в сундуке, в руках фуражка с красным околышем — все показывало, что одет он по праздничному и визит его, надо полагать, деловой. Старик поднялся по ступеням на веранду, нашел глазами иконку, висевшую в углу под самым потолком, истово перекрестился и поздоровался с нами.
«Садись, Матвеич, поговорим!» «Да нет, спасибо, я к тебе, Ваше Благородье, по делу!»
«А так, ну пойдем в комнату…» Они вошли в дом, но оказалось, что окно комнаты, где они разговаривали, выходило тоже на веранду, только немного дальше и до меня доносились некоторые слова. Видимо, старик о чем-то просил: «Ты уж уваж, Ваше Благородье, я ведь и папашу твоего знал и маменьку, а тебя помню, когда ты еще мальчишкой по улицам тут гонял…»
«Да не могу же, Матвеич, я ведь офицер и мне это никак нельзя…»
Наконец, видимо, пришли к какому-то соглашению, голова старика высунулась в окошко: «Митька, сюда…» С улицы, через калитку проскочил молодой казак и вихрем промчался в комнату, видно хорошо зная расположение дома. Теперь старик стоял около окна и ко мне доносилось каждое слово.
«Митька! Вот Ихнее Благородие покажет тебе урядника Ларионова, которому я поручаю за тобой присматривать и по случаю будет он тебя наказывать, так знай, что это моей отецкой рукой. Понял?»
«Понимаю, батяня…»
«А теперь, иди…»
Старик скоро ушел, а хозяин выйдя на веранду, снова сел около меня. — «Полки у нас формируются из одной станицы с хуторами, если она большая или из двух смежных, если они маленькие, а сотни подбираются по мастям лошадей. Младший сын старика идет этой осенью, в полк, конь ему куплен в масть к моей сотне, и старик просил меня за ним присматривать. Есть у нас обычай, что отец поручает уряднику или казаку, который год или два уже прослужил в полку, присматривать за молодым и в случае надобности наказывать его «отецкою рукой». Обычаи у нас еще глубоко патриархальные и отец считается непререкаемым главой семьи, какого бы возраста не были бы его сыновья и дочери. Так вот старик и просил меня, чтобы я присматривал за его сыном и, если надо, наказывал бы его «отецкою рукою», а мне, как офицеру, этого никак нельзя. А сколько раз бывало встретишь в сотне казака, сразу видно, что у него кулаком по морде проехали. Подзовешь спросишь: «Кто тебя ударил? Накажу за мордобой…» — «Никак нет, торбу с овсом коню подвешивал, он головой мотнул, а я об стенку ударился…» — «Врешь ведь?» — Никак нет, вот такой-то и такой-то видели…» — Позовешь тех: «Кто его ударил?» — «Никак нет, это конь его об стенку толкнул…» Видно что все сговорились и врут, а что ж сделаешь? Знает, что присматривающий его «отецкою рукою» поучил, но жаловаться на отца кто же будет? — Грех ведь…»
«Но позвольте — сказал я — так присматривающий может и за зря отлупить?»
«Нет, никак не возможно, потерпевший жаловаться на «отецкую руку» не будет, а вот его дружки домой в станицу напишут и будет в этом письме после многочисленных поклонов всем родным и знакомым… «…а урядник Мишку Манцокова за зря нагайкой перетянул и уже не первый раз…» Письма из полка читаются всем хутором и все сведения с невероятной быстротой распростроняются и по другим хуторам. Значить, соберется отец Мишки к отцу урядника: «Это что же получается? Я своего Мишку твоему сыну поручил, чтоб он за ним, как отец присматривал бы, а он над ним измывается… Ты его там немного укороти!» Общественное мнение хутора станет на сторону обиженного, встретит кто-нибудь отца урядника и в разговоре скажет ему: «Слушок есть, что сынок твой Мишку Маноцкова задарма плетью тянет, нехорошо это…» Вот и пишет отец урядника сынку: «Ты там с Мишкой потише, а то меня тут за тебя заклевали…» «Вот видите — продолжал хозяин — в полку действуют две линии, одна строевая дисциплинарная, другая семейно-казачья с общественным мнением на хуторах. Это общественная линия играет большую роль, могу вам рассказать интересный случай. Было это в турецкую войну, так рассказывал мне один старик, ея участник. Начальство послало пять казаков под командой урядника Петрова в разведку, а они нарвались на турецкую засаду, которая их обстреляла. Под одним казаком убили коня и он упал вместе с ним, а другие ускакали. Явились в сотню доложили о происшедшем. Опросили урядника и казаков, составили акт, написали в станицу. Будь это в кавалерийском полку, этим бы дело и кончилось, на войне не без урону, а вот у нас по казачьей линии пошло. Написал один казак из бывших на этой разведке письмо домой: «…были в разведке, на турок нарвались, под Петькой Мрыхиным коня убили и он с конем упал. Кабы урядник Петров распорядился бы, можно было бы и Петьку выхватить, но урядник видимо сильно испугался и поскакал, а мы, каждый в отдельности тоже не решились». И другой казак из бывших в разведке написал письмо такого же смысла. Эта сведения, конечно, пронеслись по всем хуторам и дошли до отца Петьки Мрыхина. Пошел он к отцу урядника Петрова и начал разговор: «Вот мы с тобой, значить, тоже служили, но такого у нас не было, чтоб брата своего казака в беде оставлять, потому что знали наше старое казачье правило: «Сам погибай, а брата выручай»… И как же это так, что сынок то твой моего Петьку туркам бросил, плохое воспитание ты ему дал…»
Приехал этот самый урядник Петров на побывку домой. Встретился на улице с девкою Фросей, за которой еще до службы приухаживал, парой слов перебросились, а вечером отец Фроси кричит: Фроська, пойди-ка сюда… Говорят ты там с Петровым зубоскалила? Так чтоб этого мне не было, совсем не желаю, чтоб у меня в зятьях был, который брата своего казака туркам бросает. Услышу другой раз, что ты с ним встретилась, так выдеру так, что до новых веников не забудешь».
Собрались казаки в праздник около церкви и гуторят: — «Это кто же там пошел, обличье знакомое, а не признаю?» — «Да это Петров с хутора Михайловского, дядя того, что Петьку Мрыхина туркам бросил»…
Пятно ложится не только на родителей, но и на всех родственников. Стена отчуждения, созданная общественным мнением, не скоро забудется, годы и годы, на это понадобятся.
Вот тоже — продолжал хозяин — во всякую войну и во всех государствах бывали случаи дезертирства, иногда единичные, иногда побольше, что зависит от разных обстоятельств, а у нас, у казаков никогда этого не было и быть не может. В плен казаки, конечно бывало и попадали, но главным образом раненные, а не раненные очень редко и в самом уж безвыходном положении. Причем хуторское общественное мнение соберет все сведения об этом и если случай был «сомнительный», то будет горе той семье…»
«А скажите — спросил я — вот старик, когда зашел к вам, сказал ты, и Ваше Благородье! — как-то странно получается…»
«А это? Тоже наш старый обычай, что старик казак офицеру, которому он в отцы годится, в частной жизни говорит «ты». Это обидным совершенно не считается, а понимается, что все мы дети одной казачьей семьи. Слышал еще рассказы от дедов, что и Атаману Платову все говорили «Ты, Атаман» и никто не говорил ему «Вы, Атаман», а откуда это пошло — не знаю. Вот вы под станицей Цымлянской жить будете, так обратитесь к отцу Николаю, он в Покровской церкви служит, старину казачью любит и поговорить об этом не прочь».
Цымлянская расположена на высоком правом берегу Батюшки Дона и вот я через недельку, так же вот сидя на веранде, любовался серебрянной полосой Дона и далеко видным Задоньем и слушал отца Николая.
«Так ты интересуешься откуда это пошло, что старики офицерам «ты» говорят? Существует несколько вариантов на эту тему, но вот один из них я тебе и расскажу. Когда царь Петр Алексеевич решил детей дворянских, недорослей, наукам обучать, то одних он послал заграницу, а всех остальных приказал дьякам обучать грамоте и обращению хорошему. Так вот, один дьяк, обучая обращению и дойдя до того кому говорить «ты», кому «вы» сказал так: «детям моим я говорю Ты Ванюшка, Ты Марьюшка, родителям своим говорю, спасибо Тебе матушка и спасибо Тебе батюшка, что вскормили меня, вспоили, уму-разуму научили. Царю-Батюшке, ежели челобитную приходилось написать, то начинал ее так: «Возри, Ты, Царь Батюшка на нуждишки людишек…», ежели же к Господу Богу обращаюсь, то говорю: «Прости Ты мне Господи, кого я люблю, как детей своих, уважаю как мои прегрешения…» Отсюда видно, что всех родителей и почитаю превыше всего как Царя земного и Царя Небесного, всем им я говорю «Ты», а всем прочим, конечно «вы» говорить полагается…» — Вот отсюда — продолжал отец Николай — и у нас, у казаков, это повелось: словом «Ты» старик свою любовь родственную показывает, а когда добавляет Ваше Благородье, то это значить, что он «дистанцию» не забывает и это нужно понимать, и мы, казаки, это понимали. Ведь не обижались цари, когда им говорили «Ты, Царь Батюшка», а понимали, что словом «Ты» народ свою близость сыновью и чувства показывал, а вот теперь, когда стали говорить Ваше Императорское Величество, то в этом то близости то и не чувствуется…»
Долго я еще беседовал с отцем Николаем, расспрашивая его об казачьих обычаях и знание их много мне помогло в начале нашей гражданской войны, когда я уже был офицером, а на фронте были деды со внуками и казачье-семейная линия была более действительной, чем линия дисциплинарная.
© “Родимый Край” № 107 — ИЮЛЬ-АВГУСТ 1973 г.
(Вашего голоса не хватает)
Loading ...Читайте также: