РОДИМЫЙ КРАЙ — орган обще-казачьей мысли

В журнале «Родимый Край» (№ 103 и 104) напечатаны статьи П. Фадеева по вопросу о происхождении Уральских (Яицких) казаков.

В номере 103-м приведена легенда «о баб­ке Гугнихе», согласно которой яицкие каза­ки ведут свое начало, якобы, от донских ка­заков. П. Фадеев пишет, что эту легенду рас­сказала Атаману Гр. Меркульеву, умершему в 1741 г.. его бабушка, жившая 100 лет и, знавшая «престарелую женщину, татарской породы, по прозванию Гугниху», которая и рассказала ей историю о начале «Яицкого Войска». В 1748 г. легенду эту записал сын Гр. Меркульева Атаман И Г. Меркульев со слов, по-видимому, своего отца. Согласно ле­генды «бабка Гугниха» рассказывала, что в эпоху, когда Тамерлан (1336-1405 гг.) разо­рял казачьи городки на Дону, на Яике некий донской казак Василий Гугня, организовал отряд, человек в 30 и с этим отрядом делал набеги на татар, бродивших в низовьях, р. Яик, в степях. В одном из таких их набегов были убиты муж ее и братья — татары, а она была взята в плен и дана в жены Атаману отряду Василию Гугне. Когда отряд разрос­ся, то Гугня с отрядом поднялся вверх по Яику до урочища Орешное, где и обосновал­ся, положив, таким образом, начало «Войску Яицкому». Такова в кратких словах суть ле­генды.

В какие годы все это было не говорится, но И. Г. Меркульев утверждает, что это было «350 лет ранее его записи», т. е. в 1398 г. Со­гласно истории. Тамерлан проходил по Дону ранее этой даты.

Наряду с этой легендой Уральского проис­хождения, на Дону тоже была легенда о «бабке Гугнихе», по роду татарки жены дон­ского казака Гугни, ушедшего с Дона на Яик (в каких годах не известно) и основавшего там, будто бы, новое казачье Войско – Яицкое, а жена его почиталась прабабушкой нового Войска и вошла в историю под именем «баб­ки Гугнихи». Но суть легенды совсем иная.

На Дону, в станице Баклановской легенда о «бабке Гугнихе», как прабабушки Ураль­ских казаков, жива была до наших времен. В детстве мне рассказывал эту легенду мой дед, который родился и вырос в станице Гугнинской, переименованной в 70-х годах прошло­го столетия в ст-цу Баклановскую, в честь ген. Я.П. Бакланова. Здесь, в эмиграции, эту легенду мне рассказывал в том же варианте, что и мой дед, Ф. С. Евсеев, казак станицы Филипповской и деды которого были выход­цами из ст-цы Гугнинской. В то время этой истории я не записал, а поэтому деталей, как, например, имя Гугни, а также и его жены, не помню. Суть же легенды в общих чертах такова. В Курмоярском городке был казак по прозвищу Гугня. В одном из набегов против татар, кочевавших в Задонских степях, он пленил красивую татарку, которая и стала его женой. Но новая казачка, как говорят, не пришлась ко двору. Соседкам-казачкам она не понравилась и они всячески старались под­черкнуть ей свое недружелюбие, что, в кон­це концов, вынудило Гугню уйти из Курмоярского городка, что он и сделал с несколь­кими своими друзьями.

Верстах в 7-8-ми ниже по течению Дона от Курмоярского городка находился мыс (как бы «полуостров»), упиравшийся южной сво­ей стороной в Дон, а по обеим его боковым сторонам — восточной и западной — находи­лись непроходимые «чиганаки» (болота), один из коих — восточный, сохранился до со­здания Советским Правительством «Цымлянского Моря», которым и поглощен. Ме­сто было очень удобное в смысле обороны и Гугня обосновался на нем. Вскоре, возле Гуг­ни появились другие поселенцы. Когда по­селок разросся, то был переименован в го­родок и назван «Гугнинским», в честь его основателя Гугни. Гугня в силу ли своей склонности к авантюрам или по другим ка­ким-то причинам, долго не задержался в своем городке и ушел с женой и нескольки­ми казаками на Волгу, где пробыл несколько лет, и, затем, сорганизовавши отряд, оттуда ушел на р. Яик, где, будто бы, и основал «Яицкое Войско». Такова легенда.

Судя по времени — какое-то время в Кур­моярском городке, потом в Гугнинском и, за­тем, на Волге, то на Яике Гугня появился уже в пожилом возрасте и жена его, будучи, ве­роятно, такого же возраста, уже имела все основания для вновь прибывших поселенцев, именоваться «бабушкой». Но «бабушек» могло быть много, а вот «бабка Гугниха» бы­ла одна. Человека, как известно, прослав­ляют дела. И, если жена Гугни запечатле­лась в народной памяти под именем «бабки Гугнихи», то, очевидно, она чем-то отлича­лась от других «бабок». Отличалась она, на­до полагать, не тем, что была «первой жен­щиной в одной из многих групп казаков, бро­дивших по Яику», по объяснению г. Фадеева, что весьма спорно, а той деятельностью, ко­торую она проявляла, помогая мужу в его административно-общественной деятельности по заселению и освоению Края.

П. Фадеев относится скептически к дон­ской версии легенды на том основании, что в эпоху Тамерлана не могло быть на Дону станиц. Ознакомился он с донской легендой о «бабке Гугнихе», вероятно, по версии А. Ленивова, в которой, очевидно, говорится о станицах, а не городках, что и породило не­доверие П. Фадеева. Но, г-н Фадеев, отнесясь с недоверием к возможности существования станиц на Дону в эпоху Тамерлана, отнесся с большим доверием к рассказу «бабки Гугнихи» в части, касающейся времени начала возникновения Яицкого Войска («Эпоха Та­мерлана»). Совершенно верно — в эпоху Та­мерлана на Дону станиц не было, а были го­родки, которые впоследствии были переиме­нованы в станицы, в частности Гугнинский городок был переименован в станицу Гугнинскую, которую г-н Фадеев почему-то почи­тает за «Мифическую». Между прочим, о времени появления на Яике Гугни (донской версии) П. Фадеев приводит мнение А. Лени­вова, который полагает, что Гугня появился на Яике после Тамерлана. Как видим, разни­ца в версиях донской и уральской о времени появления Гугни на Яике очень большая.

В 104-м номере П. Фадеев, подводя итоги своих изысканий, по поводу легенды о «баб­ке Гугнихе» пишет так: «Что касается ле­генды о Гугнихе и когда это было, то послед­нее определил рассказик о ней И. Гр. Меркульев на 350 лет раньше 1748 г.» (год за­писи им легенды — И. П.). Определение И. Гр. Меркульева ошибочно. Желание дать своему народу более древнее старшинство не укор, но пренебрегать при этом историей не следует. Исторические персонажи, упоминае­мые в легенде, как, напр., царь Михаил Фе­дорович, донской Атаман Фрол Минаев, жи­ли не в эпоху Тамерлана, а на 200 лет позже — в 17 в. Нечай, о котором в легенде расска­зывается с большими подробностями, поя­вился на Яике, как утверждает А. Ленивов, в 1581 г., т. е. в конце 16-го в. Такова исто­рия. Между прочим А. Ленивов, как пишет г-н Фадеев, утверждает, что основание Вой­ску Яицкому положил Нечай, прибывший ту­да вперед, в период 1579-1581 гг., что проти­воречит легендам. Гугня, по его мнению, при­был на Яик позже. Таким образом, если пове­рить И. Гр. Меркульеву «бабке Гугнихе», чтобы знать все те персонажи, которых она упоминает в своем рассказе, надо было бы жить более 200 лет, что, конечно, немысли­мо. Следовательно, надо признать, что все те исторические имена, упоминаемые «бабкой Гугнихой», были ее современниками, т. е.. что «бабка Гугниха» жила не в эпоху Та­мерлана, а в конце 16-го, начале 17-го вв. По­этому, не будет ничего невероятного предпо­ложить, что Гугня донской и уральской вер­сии легенды одно и тоже лицо, появившееся на Яике не в эпоху Тамерлана, а после 1581 г. и, что жена его, «бабка Гугниха» была его женой еще на Дону, а не дана ему в жены на Яике, как рассказывается в уральской леген­де. И. Гр. Меркульев всего этого не учел.

Однако, несмотря на это, г-н Фадеев при­дает больше веры И. Гр. Меркульеву.

Он не оспаривает его определение, что все это было «350 лет ранее 1748 г.». Его только удивляет, что «полудикая женщина татар­ской породы» могла «знать и помнить столь­ко исторических имен». Здесь г-н Фадеев делает ту же ошибку, что и Меркульев. Он, как и Меркульев, не задается вопросом — как «полудикая женщина», жившая в эпоху Тамерлана, могла знать имена лиц, живших перед 200 лет. Возможно ли это?

Г-н Фадеев в своих изысканиях корней уральских (яицких) казаков приводит донесе­ние в Военную Комиссию Оренбургского гу­бернатора И. И. Неплюева, в ведении которо­го находились «уральские казаки», что кор­ни их уходят в глубь веков. — В 1718 г., как пишет г-н Фадеев, была произведена пере­пись уральских казаков, по которой все при­бывшие на Урал после 1690 года (имея ввиду вероятно, «раскол» — И.П.) были изъяты из состава Войска. Затем, в 1721 г., пишет далее г-н Фадеев, ст. ат. Ф. Рукавишников (ура­лец — И.П.) в Москве, на вопрос откуда про­изошли Яицкие казаки, ответил: с «Дона и иных городов русские». Но каково было их количественное соотношение — не известно.

Г-н Фадеев пишет, что Вице-адмирал Крюс, писатель Короленко, ген. А.П. Богаевский, И.П. Буданов утверждают, что физи­ческого сходства у уральцев с донцами и терцами нет никакого. Следовательно, надо признать, что преобладающим элементом среди уральцев были «иных городов рус­ские». Сам же г-н Фадеев придерживается того взгляда, что основным элементом ураль­цев являются пришедшие с севера, с гор «горыничи». Но, были ли эти «горыничи» казаками — не известно. Г-н Фадеев по это­му поводу ничего не говорит.

Так как точного ответа на свое происхож­дение у уральцев не было, то в Москве ста­ли, по-видимому, поговаривать о введении на Урале Общерусского положения об управле­нии губерниями.

Таким образом, над уральцами нависла угроза «расказаченья». По этому поводу г-н Фадеев пишет, что, ввиду угрозы «расказа­ченья», И. Гр. Меркульевым легенда о «баб­ке Гугнихе» в «войсковых целях», т. е. для сохранения «Войска» была «обработана» в духе происхождения уральцев от донских казаков, что удовлетворило Москву и ураль­цы были признаны казаками. Таким образом, надо считать, что Уральское (Яицкое) Войско — создание искуственное, ничего общего ни с донцами, ни с терцами не имеющее. Гене­рал А.П. Богаевский, Донской Атаман, в од­ном из своих очерков, пишет г-н Фадеев, на­писал: «Можно смешать донского казака с кубанским, терским, но уральского казака ни с кем не смешать. Это — особый тип». Зна­чит ли это, что они не казаки?

В 1766 г. при разработке «Уложения по управлению Казачьими Войсками» присут­ствовали уральцы — 4 человека, которые подтверждали, что «уральцы выходцы с До­на», на что г-н Фадеев делает такую замет­ку: но это не значит, что уральцы «основа­ны» ими, а не образовались «самобытно».

Г-н Фадеев ничего не говорит о приведен­ной им легенде о «бабке Гугнихе» — явля­ется ли она уже «обработанной» или нет. В легенде «бабка Гугниха», между прочим, рассказывает такую жуткую историю: «Ко­гда все казаки обзавелись женами, то первое время детей не имели. Боясь, что своим пла­чем дети могут открыть их местонахожде­ние, детей своих они при рождении убива­ли». Какой ужас! Казаки убивали своих де­тей?! Нет, этого не могло быть!

Историки всех мастей и рангов, не знают подобных случаев среди народов, обитавших не только на восточных просторах тепереш­ней Руси, но и в Азии. В то время, когда все казаки уже имели жен, то они составляли собой общину и жили оседло, поселком, с до­мами, дворовыми пристройками и домашни­ми животными: куры, свиньи, собаки, кош­ки, лошади, коровы, овцы и пр. что было не­возможно скрыть. Пение петухов, лай собак, ржание лошадей и пр. слышны за несколько верст в окружности. И вот, несмотря на все это, понятие, что только плач детей мог на­влечь опасность, никак не укладывается в здравом уме.

На Дону молва о «бабке Гугнихе» вышла, вне всякого сомнения, из Гугнинского городка и распространилась по всему Дону, превра­тившись с течением времени в легенду. В гугнинском же городке о Гугне и его жене, (бабке Гугнихе), пробравшихся на Яик, и, положивших там начало новому Войску Яицкому, стало известно, очевидно, от кого-то из сподвижников Гугни, вернувшихся «домой», и рассказавших о всех похождени­ях Гугни.

Сопоставляя эти две версии донскую и уральскую — должно признать, что донская версия более логична — Гугня появился на Яике не в эпоху Тамерлана, а в конце 16-го в. и «бабка Гугниха», следовательно, была современницей тех «исторических имен», что упоминаются в Уральской легенде.

Для г-на Фадеева, в его изысканиях кор­ней Уральских (Яицких) казаков, легенда о «бабке Гугнихе» безусловно не может слу­жить бесспорным документом о происхожде­нии Уральских казаков. Поэтому вполне естественно, что он полагает, что корни про­исхождения Уральцев уходят в глубь веков. Прозвище уральских казаков «Горыничи» служит для него указанием, что предки их пришли с «гор», а не с Дона. Но, г-н Фадеев не поясняет — были ли пришедшие с гор «Горыничи» казаками, между тем, как во­прос этот капитальной важности. Если «Го­рыничи» не казаки, то, следовательно, уральские казаки не могут почитаться каза­ками.

Г-н Фадеев отрицает гипотезу о происхож­дении уральских казаков от донцов. Не от­рицая, что до 1718 года (год переписи ураль­цев — И.П.) казаки с Дона могли приходить на Яик, «но они не были в таком количе­стве, говорит г-н Фадеев, что могли бы пов­лиять на обычаи, говор, в которых, как и было, осталось все северное». В подтверждение, как пример, он приводит песни — «Не белы то снега, снеги белые, пушис­тые…» «Ты воспой, воспой млад жавроночек, сидючи весной на проталинке…», кото­рые не пелись на Дону, и, которые как пи­шет он, «по Сборнику русских народных пе­сен, отнесены к народным песням Уральско­го горного района». Следовательно, песни уральцев не казачьи. Донские казачьи песни, напр., не пелись в смежных русских губер­ниях, как Саратовской, Воронежской и др., т. к. они в подавляющем своем большинстве военно-исторического характера, в них отра­зилась вся история Дона, что для русских было чуждо, не понятно.

Между прочим, песен про «снега белые, пушистые» у донцов много и песня, приве­денная г-ном Фадеевым, могла быть передел­кой, напр., такой песни — «снежки белые, пушистые принакрыли все поля…». Я не знаю была ли на Дону песня про жаворонка, но культ празднования «Жаворонка» был. В этот день, как и на Урале, пеклись «жаво­ронки» и разрисовывались маком. А кто ко­му принес этот обычай — не известно.

Но, если обычаи уральцев, их говор, их песни принесены не с Дона, а «с иных горо­дов русские», то откуда была принесена во­енно-административная система управления по казачьему образцу? Станицы с атаманами только у казаков. Сотни, а не эскадроны, в полках — только у казаков.

Подкрепляет г-н Фадеев свое отрицание какого-либо родства у уральцев с донцами ссылкой и на разницу их говора. Так, он пишет, что уральцы не знают, что такое «курень», «чикомас», а донцы не знают, что такое «варка» (голова рыбы), «судак» (у донцов — «сула» — И.П.) «обмах» (рыб­ный хвост) и пр.

Наличие в разговорном языке уральцев некоторых слов, которых нет у донцов, и наоборот, не может служить бесспорным до­казательством, что между уральцами и дон­цами нет никакого родства. На Дону, напр., каждый Округ имел свой говор. Просматри­вая «Донской казачий словарь — лексикон» А. Ленивова, я нашел много слов, о которых никогда не слыхал. Так, например, из 640 слов на букву «Б», 300 слов для меня не знакомы, между тем, как я знаю говор двух Округов — 1-го и 2-го. Значит, слова, мне незнакомые, были в обиходе в других каких-то Округах, и было бы полнейшим абсурдом сказать на основании этого, что такой-то Ок­руг казачий, а такой-то неказачий.

Г-н Фадеев, отрицая гипотезу происхожде­ния уральцев от донцов, более склонен, как говорилось выше, к тому, что уральцы при­шли с севера, с гор, почему и называются «горыничи». «В их сбычиях, говоре, как и было, осталось все северное», пишет он. Чи­тая об этом, вполне естественно, возникает вопрос — были ли эти люди севера казака­ми? Ответа на этот вопрос в статьях г-на Фадеева я не нашел. Возникает и другой во­прос — как же быть с легендой о «бабке Гугнихе»? Это не выдумка, т. к. легенда о «Гугнихе» жива была и на Дону Поэтому, в легенде несомненно какая-то доля правды есть и зародилась она, надо полагать, ранее прихода на Урал северян — «горыничей».

И. Плахов

(«Казак» № 134)

© “Родимый Край” № 113 ИЮЛЬ-АВГУСТ 1974 г.