Это было давно — более ста лет тому назад. Наступал 1846 год, позже известный под названием «голодного, дранного». В январе погода была переменчива, днем пригреет, оттает снег, а ночью заледенеет, да снова снег. Днем оттепель, а ночью все замерзает, и так постелено ледочная кора в степи достигла не менее четырех вершков.
Как у крестьян хутора около небольшого имения «Березовка» в 100-120 верстах к западу от Царицына войскового старшины Григория Степановича Богаевского, инвалида наполеоновских войн, немогшего передвигаться без костылей, так и у кочевавшего около калмыцкого улуса, хозяйство и разведение скота носило примитивный характер. Весь год лошади, скот, овцы были на подножном корму. Зимой в заснеженой степи впереди шли лошади, копытами разбивали вершковый слой льда, разгребали его и находили остатки растительности — ковыля, пырея, бурьяна и т. д. и кормились этим полусгнившим кормом и постепенно длинным строем продвигались дальше; за лошадьми шел скот, доедал остатки и, наконец, овцы доедали то, что могло еще остаться. На ночь живность подгонялась в калмыцким кибиткам или к крестьянскому хутору, где были поставлены загородки из ветхих плетней, сделанных кое как. Лошади оставались в степи, сбивались в круг, в середине кобылицы, а вокруг жеребцы, и если они с осени сохраняли еще силу, то были надежной охраной от волков. Каждую зиму из подволожских лесов стаи голодных хищников бродили по степям в поисках пищи и, найдя конский табун, окружали его и нападали на охранявших его жеребцов. Чаще всего сильным ударом своих ног с тяжелыми копытами ударяли жеребцы подскакивавшего близко для прыжка на спину жеребца волка, и тот, с разбитой головой отлетал назад, на него сразу же бросались другие волки и через несколько минут от него оставались одни кости. Но иногда случалось, что матерый волк, сделав громадный прыжок на спину коня, вонзал свои зубы в его шею, замертво тот падал на землю и начинался волчий пир — пол часа и оставался один обглоданный косяк. Другие жеребцы смыкались теснее и всю ночь продолжалась страшная борьба не на жизнь, а на смерть.
К сороковым годам, благодаря такой системе ведения хозяйства калмыками, оно все ухудшалось: весной вся живность из-за полуголода, а временами и просто голода, выходила на свежую зелень сильно ослабленной, долго поправлялась, и ремонтеры и барышники не хотели ее брать. Много раз Степан Григорьевич говорил калмыкам, что надо заготовлять корм на 3-4 зимних месяца, кося всякую пригодную для живности траву, сушить ее, метать в стоги и тогда не будет такого падежа скота и лошадей за зиму.
Калмыки же твердили одно: «Наши деды и отцы не косили и жили, так и мы проживем, да и косить мы не умеем…». Крестьяне были более разумными, заготовляли корм и беда их обходила.
Зимой 1846 года несчастные лошади, голодные и обезсиленные не могли уж разбивать толстую ледяную кору, начался настоящий голод и скоро погибло до половины живности, а тут еще новая беда — появились несметные стаи голодных волков, легко уничтожавших ослабевших животных. Бросились калмыки к барину: «Пропали мы, бачка, пропали совсем! Помоги»
Не попрекнул Григорий Степанович не словом калмыков, что не слушались его советов, но сразу стал распоряжаться по военному:
«Ладно, слушайте! Сгоните весь скот на двор моего именья, устроив там перегородки. С крыши сараев, базов скинуть всю солому, камыши для его кормежки. Поставить кибитки поближе, вокруг огородить, укрепляйте чем можно ограду и чтобы караульные вооруженные вилами, топорами на длинных держаках, следили бы день и ночь, чтобы не допустить волков в ограду, иначе все погибнет, перережут они все. Назначаю двух калмыков и двух крестьян приказчиками, даю им право бить, сажать под замок, кто их не послушается. Я уеду за помощью на четыре — пять дней. Надо продержаться неделю и тогда нам удастся спасти остатки скота… Ну за дело!… Бегом!…»
Услышав все это, жена Григория Степановича, Надежда Петровна была в отчаянии:
«Гриша, ведь нас с калмыками и их скотом всех волки съедят! Лучше уедем, пока не поздно, в станицу…»
«Нет, дорогая нельзя… Нужно помочь… Завтра утром уеду дней на пять, приказ дам тебя охранять…» «Куда? Зачем»? «Подожди, сейчас узнаешь…» Были вызваны немедленно те, кто оставались за старших. Явились быстро, зная страшную беду за плечами и что вся надежда была на барина. Повторил им свои распоряжения Григорий Степанович:
«Вас назначаю приказчиками с моей властью, можете бить, пороть, сажать под замок. Делайте все, чтобы волки не ворвались бы в загон, а ворвутся — это гибель и скоту и нам. Чтобы было установлено два дежурства по пяти человек, чтобы они и днем и ночью ходили бы вокруг. Кто будет уклоняться — бить безпощадно. Я уезжаю к полковнику Саринову просить корму. Приготовить мне сани с будкой, тройку да по пяти человек крестьян и калмыков верхом с топорами на длинных держаках и с ножами. Хлеба, мяса взять на два дня… Идите…»
«А ты Надя готов мундир, ордена, к Саринову нужно явиться в параде, как к старому заслуженному полковнику».
На заре следующего дня сани и десять человек конной охраны стояли у домика, ожидая барина. Тут же были и приказчики доложившие, что приказы в точности выполняются без возражений, да толпились калмыки снова просившие и молившие: «Бачка спасай, — век не забудем!…». Помогли сесть в будку на санях барину, ведь сам ходить он не мог, был он в параде, но и в теплой шубе, еще закутали мехами, полстями, сняли все шапки, перекрестились, русские и калмыки каждый по-своему. Тронулись сани, долго грустно смотрела Надежда Петровна вслед своему мужу. Все свои планы за ночь высказал ей Григорий Степанович, надеясь получить помощь от богатого полковника Саринова, владевшего несколькими хуторами крепостных крестьян, которые были на легком оброке, жили богато, имея много всякой живности. Сам Саринов был человеком добрым во всех отношениях, в настоящей нужде охотно помогал. Но строго следил во время майских и июльских сенокосов, чтобы крестьяне запасались кормами для скота на зиму. Зимой же у него лошади, скот, овцы стояли по базам, конюшням, да были еще и стога сена, которым распоряжался лишь сам барин, приказывавший сбросить прогнивший верх стога и давать лишь свежий корм. Все суровые зимы оказывал поддержку Саринов нуждающимся, спасая живность многих хозяйств крестьянских и калмыцких, которые, хотя и брали на себя обязательства заготовлять на зиму корм, но по лени ли или по небрежности они часто плохо выполнялись и тогда от голода могло погибнуть не мало скота.
К вечеру второго дня сани, запряженные худыми, измученными лошадьми въехали во двор имения Саринова, где не чувствовалось никакой тревоги и жизнь шла мирно. Остановились у крыльца дома, не особенно большого, но срубленного из могучего столетнего дуба. Григорий Степанович послал расторопного мужика из своих доложить, что приехал войсковой старшина Григорий Степанович Богаевский и просит его принять. В сенях мужика встретил слуга Саринова, спросил в чем дело? Но вышел тут и сам хозяин, древний, но еще бодрый старик с седой пышной бородой. Узнав, кто приехал, он сразу отправил слугу помочь вылезти из будки на санях приехавшему, ибо слышал что он вернулся с войны инвалидом и ему очень трудно ходить. А сам, подойдя к окну наблюдал, как возились люди, помогая Григорию Степановичу выбраться из будки. Вот стал он на землю, двое, поддерживая его подмышки повели в дом, в сенях сняли шубу и Григорий Степанович при всех орденах, опираясь на две палочки, представился вошедшему Саринову:
«Господин полковник имею честь представиться, войсковой старшина Григорий Степанович Богаевский в отставке с 1818 года».
«Я вас давно знаю по слухам — ответил Саринов — слышал о вашей доблестной службе, о чем свидетельствуют ваши ордена. Очень рад вас видеть и познакомиться…» и оба по старинному офицерскому обычаю разцеловались.
Хозяин отдал нужные распоряжения и по установленному порядку люди и лошади, привезшие гостя, были устроены в тепле, получили обильную, сытную пищу. А затем и он сам с гостем сели за стол установленный закусками и напитками. Полковник Саринов, когда-то воевавший на Кавказе, очень интересовался войнами с Наполеоном, на которых, с небольшими перерывами, Григорий Степанович был около 17-ти лет. Затем перешли в кабинет и гость, смущаясь, стал излагать свои хозяйственные беды, заставившие его побезпокоить любезного полковника, который просил отбросить церемонии: «Оба мы офицеры и казаки и должны помогать друг другу».
«Мое маленькое именьице с двадцатью семьями крестьян поддерживалось еще улусом калмыков в тридцать кибиток, пользовавших временно приписанный нашему роду большой пустопорожний плац — начал гость. — Дела их шли с каждым годом все хуже и хуже, как я не уговаривал делать запасы сена на зимние месяца, они все одно — наши деды, отцы никогда корма не готовили. А нынешний год показал, что около половины живности погибло от голода, да еще навалилась беда, из приволжских лесов появилась масса волков, уничтожавших оставшийся скот. Приказал я согнать всю живность в свой двор, расширив его, к ограде поставил кибитки, принял разные меры охраны от могущих прорваться голодных волков, что грозит гибелью всего скота, а потом доберутся они и до людей…»
Извиняясь, Саринов прервал рассказ Степан Григорьевича, крикнув:
«Лукашка, позови сейчас же управляющего…»
Минут через пять вошел в кабинет управляющий.
«Иванович! Завтра на заре — распорядился Саринов — нагрузить хорошего сена пятнадцать саней, к ним десять верховых охранников с ружьями и пиками, сани направить на хутор Березовку, там сложить в стога, вернуться, снарядить еще пятнадцать саней, направить туда же… Вот, пока все…»
«Слушаюсь Ваше высокоблагородие!…» и Иванович вышел.
После, побеседовав еще немного, разошлись, так как гость был утомлен, не спавши две ночи. При помощи своего человека разделся в отведенной ему комнате и быстро заснул. Проснулся почти около обеда, позвал своего человека, который помог обуться, одеться, словом привел себя в порядок. Хозяин, узнав что гость встал, пригласил его в столовую, где стол был установлен яствами и питиями. Сердечно поздоровались, хозяин сообщил, что помощь пошла и вечером будет на месте, послано на хороших лошадях, да и люди подобраны, так что задержки не будет. «Прошу за стол» — хорошо вкусно поели, видимо кухарка знала свое дело, а на счет того что выпить, то как хозяин, так и гость дело понимали, вспоминали далекие боевые годы, оставившие у обоих неизгладимый след. Беседы, за вином, ликерами, кофе, — досидели почти что до ужина. Григорий Степанович просил его отпустить, говоря что жена волнуется.
«Ничего, ничего, жена увидя, что корм привезен — успокоится — отвечал Саринов — да и вы тоже не предавайтесь горестям, пока я жив, всегда вас поддержу, в любое время приезжайте, трудно будет – посылайте нарочного, и кому нужна будет помощь, пусть обращаются к вам, а вы черкните и я помогу. Годы копил корма, пришла беда, надо помогать».
Григорий Степанович пытался благодарить, а тот и слышать не хотел: «За добро не благодарят, иначе оно не есть добро».
Но все же безпокойство за Надежду Петровну и желание видеть, как используется помощь, тянуло домой, и к конце концов сговорились, что послезавтра он в возке Саринова уедет, а его люди, лошади пусть поправляются на хороших кормах еще с неделю.
Следующий день прошел в угощениях приятных воспоминаниях о днях молодости. На другой день утром был подан возок, запряженный мощной тройкой, с расчетом доставить Григория Степановича домой в тот же день вечером. Сердечно распрощались, гостя усадили, закутали и тройка, кованная на все четыре копыта, понеслась по гладкой ледяной поверхности, конные охранники из людей Саринова ели поспевали, потом перешли на легкую рысь, чередовавшуюся с быстрым бегом. В возке оказалось не мало мешочков, связок со всяким добром, для Надежды Петровны — гласила приколотая записка.
Около 11-ти часов вечера приехали в Березовку, о чем всех известили уцелевшие от волчьего погрома собаки. Стража оба приказчика были на местах, помогли вылезти хозяину и доложили, что все благополучно. С их помощью поднялся хозяин на крылечко домика, где его встретила Надежда Петровна с прислугой, внесли ей подарки, людей и лошадей устроили на ночевку в хуторке, накормили, уложили спать, а утром возок уехал.
Утром Григорий Степанович осмотрел за-городь и все прочее, приказчики исправно следили и день и ночь за охраной, крепили загородь, из досточек хвороста понаделали кормушек, чтоб ни одна былинка корму не пропадала. И действительно заметно было что полумертвая живность за два дня повеселела. Через два дня приехал следующий обоз, сложили в стог, были еще гостинцы для Надежды Петровны, которая написала Саринову сердечную благодарность и сообщила, что помаленьку оживает живность.
День и ночь смены караулов ходили вокруг загороди, волки окружали Березовку, как в осаде со всех сторон, особенно страшно было ночами, когда они жутко, выкатывающе душу выли, грозная опасность прорыва где либо загороди не исчезала и тогда бы все погибло. Плохо спал эти ночи Степан Григорьевич, ночью не раз выходил из домика с двумя тремя охраны, обходил вокруг присматриваясь, прислушиваясь, а если находил какой-нибудь недостаток, нервничал, ругался, грозился избить виновного.
Через пять дней пришел третий обоз в пятнадцать саней. Голод был побежден, а голодные беснующиеся волчьи стаи заметно редели в поисках более легкой новой поживы. Да и лошади оправились и уже через месяц можно было снарядить свой обоз за кормами, к тому же лед немного оттаял, на нем образовались шероховатости и некованые лошади на нем держались. Ночью Григорий Степанович все же продолжал с приказчиками проверять охрану, злился и ругался, если находил непорядок, так как хотя со временем волки будто бы и отошли, но их нападение все же было возможно. Передохнули лошади, поехали еще, привезли еще с десяток возов, но на дальнейшее не рискнули, так как таяла ледяная корка, ломалась и лошади грузли в глубокий мягкий снег.
Многие обращались к Григорию Степановичу дать записку к Саринову, никому он не отказывал, Саринов охотно делился многолетними запасами кормов, и 46-ой страшный год, погубивший в безкрайней степи северо-востока Дона почти все поголовье скота, оказался безсильным в районе, где находилось имение Сариновых и на 80-90 верст кругом него. Но это была последняя помощь полковника Саринова, летом 1847 года он умер. Он был вдов, два его сына служили в гвардии. Наследники увеличили крепостной оброк и крестьяне категорически отказались заготовлять безплатно корма, не желавшим позаботится о нем. Но скончавшийся оставил о себе на долгое время добрую память, как среди своих крестьян так и на огромном пространстве вокруг, за его безкорыстную помощь в голодные зимы.
Ян. Богаевский
© “Родимый Край” № 109 НОЯБРЬ ДЕКАБРЬ 1973 г.
(Вашего голоса не хватает)
Loading ...Читайте также: