На плацу перед станичным правлением пожилой казак вкапывает большой столб. Мы, ребятишки, как бесенята, кружимся тут же.
«Дядя Яков, а на чего его тут ставят?» — спрашиваем мы у казака.
«Будут фонарь с часу запаливать, машинист с Майкопа приедет» — отвечает дядя Яков.
И вот настал день, когда вся станица потекла к правлению смотреть, как будут «запаливать фонарь». Смотрим, действительно приехал машинист в очках, зажег фонарь, который начал сильно сипеть.
«Сичас, как рванет, всех поубивает» — сказал кто-то. Бабы заголосили кое кто засмеялся, а машинист стал спокойно крутить ручку, пока не поднял доверху.
Посмотрели, посудачили, разошлись по домам. Остались ребятишки, лет 6-8. Володька Якуниных и говорит:
«Кто первым камнем стекло разобьет, тот первый джигит будет и на других ребятах джигитовать будет…»
Стали кидать. Я с первого камня разбил фонарь. Выскочил дежурный из правления, услышав звон разбитого стекла.
«Ах вы с… с…», и за нами, мы в раскидную. Кого то он поймал тот как заорет: «Это не я, ей Богу не я, это Егорка…» Я благополучно добрался до дому, а на другой день крутился на базу, помогая или вернее мешая деду. Входит сиделец:
«Здравию желаю, Григорий Степанович, тут — говорит — повестка Егору Савичу Н…ву».
Я тут же стою, и ухом не повел. Думаю, что это за Егор Савич?
Но дед поворачивается ко мне и говорит: «Ну Егор Савич, атаман вызывает вас в правление…»
Тут я все сообразил и кинулся прочь. Поймали и повели через всю станицу в правление. Бабы народ любопытный, выходят со дворов:
«За чего его тяните, дядя Тимоха?»
«Фонарь разбил» — важно отвечает сиделец, как будто и в самом деле поймал важного преступника. Сраму я набрался по самое темячко. Привели к атаману.
«Ты разбил фонарь?»
«Нет, не я…»
«А еще и брешешь. Всыпать ему пять плетей через штаны…
Тут же дежурный меня слегка постегал и отпустил. Я часа два бежал вокруг станицы, стыдно было идти по улицам. А дома дед всыпал мне уже по настоящему, ведь за фонарь пришлось ему заплатить. Фонарь починили, да толку было мало. Пока ты под фонарем — лужи видны, а как зашел в проулок, то со слепу прямо в лужи и лезешь. А грязь у нас была подходящая…
Было это в конце сентября. Скоро — 1-ое октября — Войсковой Праздник. Я спрашиваю деда:
«Дед, а почему Войсковой Праздник»?
«А потому что Матерь Божия прикрыла нас в Азове своим омофором».
«А что такое омофор?»
«А вот всыплю тебе плетей, тогда узнаешь».
Деду явно надоели мои отчего и почему, да и сам он очевидно плохо разбирался в этом деле. А я не настаивал — еще слишком живы были воспоминания о недавней порке…
Эх! И хорошо же в станице весной… Сплошные сады, яблоки, груши, вишни, персики, кизил… Как зацветет все это, аж дух захватывает, а тут еще и акация, и сирень, и жасмин. Молодые казаки ходят и качаются, девки прячут рожи, все покрылись прыщами, кони ржут, коровы мычат, кобели стаями гоняются за суками. За заборами и плетнями бьют молотки, стучит железо, станица готовится к весеннему севу.
Вот по широкой станичной улице идет казак. На нем Черкесска, погоны с тремя лычками, вид важный, деловой.
«Куда Бог несет Василь Савич?» — спрашивают встречные.
«Паром пропивать»…
Все сочувственно и понимающе улыбаются: ну дело, есть дело.
А дело в том, что у нас через Лабу летом ходит паром. Поздней осенью его оттягивали на берег, а весной, когда лед таял и шла половодная вода, паром этот разбивало в щепы об берега. Значит каждый год надо было строить новый. Старики же каждый год требовали от атамана построить мост и, я уже не помню, почему атаман это дело оттягивал. Казаки настаивали, спорили и не хотели иметь парома, но хитрый атаман все же добивался своего.
«Да чего будем на сухую спорить? Дежурный, принеси-ка ведерко водки, да сбегай к бабке Михайловне, у нее еще осталась кислая капуста с яблоками…»
К вечеру казаки старики (это 35-40 лет) идут попарно и играют песни, по правде сказать — орут, кто погромче.
«Ну как, господа старики, мост строить будут?»
«Паром…» — звучит лаконический ответ.
***
Сумерки тихо опускаются на станицу, шум затихает, все становится тише и тише. Вдруг где-то тихо и неуверенно прошелся по клавишам гармонист, вот в другом конце станицы, вот в третьем…
«Ах! пойдем милой, пострадаем…» — размывается какая-нибудь девка.
«Настюша, пусти почивать…» — дрожавшим от страсти голосом просит шепотом молодой казак у гладкой девки, притоптывающей в такт песни.
Сердца, полные любви, да и как не любить в 18 лет, весной, да еще у себя в родной и такой пахучей станице…
Старым я доживаю свой век заграницей, а как вспомнишь, только слезы польются по рябому лицу…
Эх! Кубань… Родимый край…
Г. Новиков
© “Родимый Край”№112 МАЙ — ИЮНЬ 1974 г.
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Читайте также: