НОВОРОССИЙСКАЯ КАТАСТРОФА И ПЛЕН Продолжение — (№ 116). –
Выхожу на улицу, уже поздно, чтобы куда-либо идти, да и слишком много было сегодня переживаний. Нужно многое обдумать. Нужно где-либо переночевать и, конечно, направляюсь на фабрику Петрова, где меня принимают хотя и не особенно приветливо, но все же разрешают переспать в канцелярии. Обо многом следует подумать. Нужно сказать, что мое приличное обмундирование я берег, и оно было упаковано на повозке с офицерскими вещами, но эта повозка, когда мы пошли на погрузку в Новороссийске, где-то «затерялась». Теперь на мне походные, давно не чищенные сапоги, брюки защитного сукна без лампас и гимнастерка без погон. Ввиду того, что я уже пару недель сплю не раздеваясь, все это приняло вид не совсем важный. К этому следует добавить, что по выходе из Новороссийска я перестал бриться и теперь у меня бородка с бакенбардами, не видевшие парикмахера, и значит, общий вид довольно непрезентабельный, хотя подходящий для отпущенного красноармейца. Однако, какую же роль я буду играть, явясь в Кубчерсовнархоз? Ворочаюсь на столе до полуночи и никакой подходящей роли не могу придумать, но вдруг мелькает мысль: ведь мы же с Нефедовым были у какого-то сотника, слушали музыку и т.д., как же я о нем все это время совершенно забыл? Пойти к нему и по крайней мере спросить у него совета, ведь он местный житель. Встаю рано и отправляюсь на розыски… Улица вот эта, а вот и дом!.. кажется этот. В этот момент из того самого дома выходит человек. На нем хороший штатский костюм, шляпа, и под мышкой туго набитый портфель. Да ведь это он!.. «Здравствуйте, Василий Михайлович», — говорю я, загораживая ему дорогу. Хотя не сразу, но он меня узнает и мне кажется, что у него в глазах мелькает мысль, как бы от меня отделаться, но он подавляет эту мысль, и мы начинаем разговор. Покажите-ка мне Вашу бумажку!.. Ага!.. бывший служащий Красной Армии!.. Да это же великолепно, это очень облегчает дело… Вот что!.. Принять Вас у себя я не могу, но у меня есть племянник в таком же положении как и Вы. О нем я сейчас забочусь. Вот к нему и пойдите. Мы проходим несколько кварталов, он звонит в парадную дверь очень приличного дома. Дверь открывает очень приятная, пожилая дама, а из-за ее спины выглядывает пресимпатичная физиономия молодого человека. «Знакомьтесь!.. Это моя сестра… а это мой племянник». Наскоро он излагает дело и, обращаясь ко мне, говорит: «Давайте-ка мне Вашу бумажку, я посмотрю, что можно еще с ней сделать. Вы оба не показывайтесь на улице, а вечерком я зайду. Ну до свидания!..» и он исчезает. «Поручик Александр Сергеевич Мацнев», — рекомендуется молодой человек. — Вот великолепно?!.. Значит Вы останетесь здесь и… значит… к делу. Несколько недель не мылись?.. Вошки есть наверное?.. Голоден как волк? Знаю по себе, всегда таким приезжал с фронта. Мама, дай пожалуйста смену моего белья, папины пиджак и брюки». «Но позвольте!.. Зачем же я буду Вас утруждать?» «И ничего не утруждаете. На улицу Вам выйти нельзя, так как и удостоверение-то Ваше у дяди, а раз останетесь у нас, значит… во первых надо помыться!..» Пока я препираюсь с поручиком, приносят целый ворох белья и платья. Поручик хватает все это, берет меня за руку и тянет. «Но позвольте!.. Не удобно же!…» Относительно того, что делать неудобно я расскажу Вам после, когда-нибудь, неприличный анекдот, а пока!?..» И он буквально вталкивает меня в ванную комнату, кладет на стул платье и все подобное и… закрывает дверь. «Снимайте с себя все, мы отдадим все это выстирать, почистить и погладить», — слышится уже из-за двери. Это же не поручик, а какой-то вихрь… и вместе с тем, как легко давно не мывшегося человека уговорить помыться. Через час мы сидим в комнате поручика за столом, на котором уже наставлена масса вкусных вещей, а посередине графинчик водки. «Скажу по себе», — говорит поручик. — «Когда я приезжаю с фронта, то… целая, жареная утка — это вроде завтрака, а поэтому не стесняйтесь, налегайте . Наливая четвертую рюмку, он предлагает: «Знаете!.. давайте выпьем на «ты», мы кажется так подходим друг к другу». Из поручика прямо брызжет жизнерадостность. При всяком, даже рискованном положении готов пошутить и посмеяться. Дальнейшие наши приключения показали, что мы в действительности подошли друг к другу. Вечером зашел дядя и сообщил, что дело наше налаживается, а по его уходе Шура сказал: «Способный у меня дядя. С начала войны оказался незаменимым работником при Войсковом Штабе; в чинах далеко не пошел, но пороху не нюхал. Теперь тоже устроился и нас конечно устроит, я в этом не сомневаюсь. Целую неделю я катался как сыр в масле: ел, пил и спал на кровати, на белых простынях — да какое же это блаженство?.. Приняли меня здесь, как самого близкого родного. Когда вспоминаю теперь, после многих-многих лет барышню, имени которой даже не знаю, и семейство Мацневых, то склоняю свою седую голову и думаю: когда предстанут они перед Престолом ВСЕВЫШНЕГО, то смело могут сказать: «Жили по заветам ТВОИМ, О ГОСПОДИ! «Возлюби своего ближнего, как самих себя».