Прошло более 40 лет со времени очередного коммунистического преступления и мне хотелось бы о нем напомнить, как пережившему самому все описываемое.
После прекращения белого движения в 1920 году над казачеством Дона нависла черная хмара расправы. Каждую ночь «черный ворон» выхватывал свою жертву и увозил ее бесследно и навсегда. Страшный Дамоклов меч всегда висел над головой каждого и никто не был застрахован от его безпощадного удара.
Население Дона переносило этот жесточайший террор почти без сопротивления, оно было обезкровлено, пострадав больше всего в борьбе с большевиками. Во время белого движения в Донскую Армию входило почти все мужское казачье население, способное носить оружие. Армия эта отошла до самого моря. Очень много казаков, если не сказать большинство, по разным причинам не попали на пароходы для дальнейшего отхода. Вместе с Армией были и больные, раненые, жители с семьями, бежавшие от большевиков. Много из них было захвачено в плен и почти поголовно уничтожено. Немногие же разсеялись по всей России, главным образом по Кавказу, спасаясь, кто как мог.
Систематическое, и как бы втихомолку, но по особому плану вылавливание уцелевших казаков продолжалось до 1930 года: исчезали люди, то тут, то там каждую ночь. Но дальше уничтожение казачества приняло ужасающие размеры. Особенно был тяжел 1933 год, когда правительство СССР решило свой план закончить в ударном порядке, избрав новый метод уничтожения казачества путем раскулачивания через своих уполномоченных-чекистов. Во главе их стоял известный садист, убийца государя Николая 2-го и его семьи, Белобородов. Это он, находясь в Ростове н/Дону проводил колективизацию и кампанию по ликвидации «кулаков». В его же работу входило распыление и уничтожение казачества.
Для выполнения этой работы, его уполномоченные организовали в хуторах и станицах местные активы из всяких прохвостов, проходимцев, лодырей и с этими подонками началось уничтожение населения Дона. Эти активы бедноты состояли главным образом из переселенцев из центральных губерний России.
Все те, кто мало-мальски противился их варварскому методу ограбления или укрывал свое добро: зерно, муку и другое продовольствие, сохраняя его лишь для своего питания, немедленно арестовывались и высылались в концлагеря, а все их имущество конфисковывалось. Все отобранное сосредоточивалось в особых базах, и это чужое добро безхозяйственно расходывалось без учета и контроля.
В городах были открыты магазины, будто бы для местного населения, но купить в них что-либо, было невозможно. Объявлялось например, что сегодня будет в продаже то или инное. Народ собирался, толпясь в очередях. Магазины открывались не спеша, под предлогом приготовления товара к продаже. Но когда он открывался, только десятку, двум из тысячной толпы удавалось что-то купить: сырой из сурогата хлеб, ячменную крупу, квашенную с червями капусту или прочую испорченную дрянь. После же объявлялось, что все продукты распроданы и милиция немедленно разгоняла очередь с бранью и побоями. Такое издевательство повторялось изо дня в день…
Из-за недостатка продуктов питания начались грабежи и воровство, которым особенно отличались служащие и рабочие складов и магазинов. Прекратить его было не возможно. Расхищенные товары менялись или продавались на нелегальных базарах, на «черном рынке». Но все те, кто не успевали с них убежать при облавах милиции отправлялись в принудительные трудовые лагеря. Все это, недостаток во всем часто вынуждал людей идти на всякие преступления.
Служба или работа были обязательные для каждого, но они не обезпечивали в материальном отношении, не хватало даже на скудную жизнь семьи. Но работать было нужно, ибо «кто не работает, тот не ест», — это был лозунг сов. власти и он строго соблюдался. К работе принуждали, но за малейшее опоздание, опоздавший строго карался, вплоть до заключения в тюрьму или трудовой лагерь.
Карточки были введены только для городского населения рабочих районов. В хуторах и станицах их не было, ибо по мнению властей, люди связанные с сельских хозяйством должны были сами себя кормить из тех остатков продовольствия, что у них оставалось после сдачи продуктов государству. А норма сдачи по продналогу или разверстке всегда властями умышленно преувеличивалась. Несдача полностью или опоздание карались ссылкой в трудовые лагеря с конфискацией имущества.
В хуторах и станицах происходили еще большие трагедии. Их ограбленное сельскохозяйственное население буквально голодало и умирало с голоду. Весь скот, кошки, собаки все это было съедено. Трава, колючки, солома — все это терлось на камнях и из этих неудобоваримых для людей суррогатов, с примесью частиц отрубей или муки приготовлялось подобие хлеба. Не мало было случаев и людоедства: матери потерявшие рассудок поедали своих малых детей.
Голодный ужас охватил когда-то плодородную цветущую Донскую Область. Люди бежали куда попало, чтобы спастись от голодной смерти и от преследовании, но далеко не все это смогли сделать и не всем это удавалось.
На ЖД станциях валялись разложившиеся трупы людей из хуторов и станиц, так называемых «мешочников», которые, без билетов, на товарных и других поездах рыскали в поисках пропитания для своих семей и для себя. Ничего не найдя, ослабевали и умирали от голода, а дома их ждали их семьи, также пухли от голода и тоже умирали. Много хуторов опустело. Когда умирали последние, трупы их убирать было некому, уцелевшие, одичавшие собаки и другие звери их пожирали.
Но вот пришла весна, а выполнять правительственные задания посевной кампании было некому и не чем, ибо все было уничтожено. И только тогда власти, убедились до чего они довели народ, выполняя «план» по заданию. Узнав об результатах этого умышленного чудовищного уничтожения хозяйств и населения, Сталин лицемерно, как бы осудил, не в меру своих исполнительных опричников в «перегибе» его распоряжений.
Осенью того же года из центральных губерней стали направлять в каз. области бедноту, которую распределяли по станицам и хуторам. Беднота эта занимала опустевшие дома и пользовалась всем хозяйством вымерших и сосланных в лагеря смерти хозяев-казаков.
Наступила зима. Топливом пришельцы своевременно себя не обезпечили и стали вырубать фруктовые деревья в садах. За одну зиму почти все приусадебные сады были сожжены на топку.
Из этих переселенцев и остатков казачьего населения, еще зимой, готовясь к весне, власти стали усиленно организовывать колхозы. В них хозяйство началось по новому. Остатки казачьего населения были запуганы, терроризованы властями и новыми пришельцами. Последние стали главными хозяевами.
Хозяйничали они по своему, нерадиво и неумело, отчего результаты урожая были плохими, но что приписали вредительству оставшихся еще в живых казаков. За него судили и опять ссылка на Колыму и в другие места.
Искусственно созданный голод в Донской Области имел целью уничтожить все здоровое казачье население под видом кулаков, подкулачников и вредителей. Подкулачники — это тот здоровый элемент из бедняков и средняков, который осмеливался говорить правду о несправедливых действиях властей, но за эту правду они ссылались по лагерям вместе с кулаками. А кто же был кулаком? Это зажиточный хлебороб, который со своим семейством на своем поле работал от утра и до ночи, не разгибая спины…
Кое кто из остатков уцелевшего еще казачьего населения, предвидя террор при раскулачивании и коллективизации, запасясь поддельными документами бежали, побросав свои насиженные гнезда.
Старики, больные, дети раскулаченных изгонялись из своих домов и из хутора. Выселенные, в отчайнии и без надежды возврата уходили в балки и овраги. И там, как дикие звери рыли для себя пещеры-землянки, в которых спасались от стужи и ненастья. Многие, терзаемые безчеловечным обращением со стороны властьимущих, голодные, лишались рассудка и погибали, другие кончали самоубийством.
Не смотря на риск и угрозы властей, казачье население, остававшиеся до поры времени не раскулаченным, старались, по возможности помочь этим отверженным — несчастным мученикам — скудным питанием, одеждой и устройством им землянок-нор.
Все происходившее в связи с этим жестоким беспримерным в истории, террором, — страшнее моих бледных строк, я не в силах описать все то, что пережили казаки Дона в эти дни лихолетья.
В таком положении оказался мой отец, 80-летний старик, с больной невесткой и двумя ея детьми. Муж невестки, мой брат Яков, был сослан, как «кулак», в Казахстан на подстройку ЖД, где скоро умер с голоду. Шестилетняя дочь брата не вынесла холода и голода и в эту страшную зиму умерла в холодной сырой пещере в балке. Невестка весной была сослана в один из лагерей смерти вместе со своим 13-тилетним сыном и другими такими же несчастными людьми. Таким образом семья брата была полностью уничтожена… А сколько таких семей погибло таким же образом…
© “Родимый Край” № 108 СЕНТЯБРЬ-ОКТЯБРЬ 1973 г.
(Вашего голоса не хватает)
Loading ...Читайте также: