К лету 1920 года, в руках «Белого командования» оставался только Крым. В феврале 1921 г. вспыхнуло известное Кронштадской восстание матросов, к которому примкнули и пехотные части в этом городе, сформированные из украинцев и молодых кубанских казаков. Восстание было подавлено и весь гарнизон Кронштадта ушел в Финляндию. Финское правительство поместило его в специальных лагерях, с правом выезда на частные работы у крестьян.
В июле того же года появился в Финляндии и я и также был помещен в офицерский барак лагеря на островке «Туркинсаари», возле Выбора, где я встретился со своими молодыми кубанскими казаками. Из Москвы была объявлена амнистия и многие матросы, украинцы и казаки вернулись на родину. Оставшиеся казаки сообщили мне, что всех их было около 500 человек, а в лагерях и на работе осталось около 200 кубанских казаков и иногородних. Скоро и я выехал на работы под город Фридрихсгамм и отсюда началась моя работа по организации Кубанской казачьей станицы в Финляндии.
По личным письмам, у меня был составлен их список в 92 человека. Возле Фридрихсгамма образовался «центр станицы». Стремление всех было перебраться в Югославию, где жил Войсковой Атаман ген. Науменко со своим штабом и строевыми казаками, чтобы влиться в свои ряды. К этому мы готовились деятельно, даже пошили себе темно-синие суконные гимнастерки, диагоналевые бриджи, с войсковым кантом, белые папахи. Образовался приличный хор и хорошие танцоры лезгинки и казачка. В своем городе, при русской школе своей колонии дали несколько концертов с пением казачьих песен, с танцами и патриотичной декламацией стихов казачьего жанра.
Нам не удалось получить право въезда в Югославию, но Донской Атаман генерал Богаевский, проживающий в Париже, выхлопотал нам 50 безымянных виз для въезда во Францию на работы. Для оформления виз во французском консульстве в Гельсингфорсе (Хельсинки), я был вызван туда председателем русской колонии, полковником А.Н. Фену, бывшим воспитателем Пажеского корпуса в Петербурге. О наших патриотических выступлениях в Фридрихсгамме (теперь город Хамина) Фену знал от представителя ген. Врангеля, полковника М.Н. Архипова и просил меня дать концерт в Гельсингфорсе (перед отплытием на пароходе) в здании русской гимназии. Сбор от концерта пойдет на поддержку учащимся бедных семей. Я безоговорочно дал согласие. Вот как описал этот концерт-бал поэт Иван Савин:
«На подмостках, наспех составленных из разобранной сцены — кубанские казаки, случайно попавшие в Финляндию, случайно остановившиеся на день в Гельсингфорсе — пели наспех подготовленные песни, танцевали в родных, чудом сохранившихся, костюмах, с самодельными кинжалами — просто, наивно; как-то по-детски читали стихи про Россию, про Кубань. И переполнявшие большой зал зрители, в большинстве своем далекие, и от России и от Кубани, давно уже разучившиеся быть простыми, давно уже потерявшие детскую веру в правоту свою — они, грохочущими всплесками аплодисментов, сиянием глубоко раскрытых глаз, улыбкою дрожащих губ — встречали каждую песнь казацкую, каждое слово, пляску каждую. Было это так странно, неожиданно очень. Может быть, не один только я, идя на этот вечер-экспромт, думал — разве они расшевелят нас, уставших от слишком долгой чужбины, полумертвых?
Расшевелили. С глубокого чувства национального унижения сняли тяжесть. И огромной, сверкающей, ширококрылой птицей, закружилась над самодельными кинжалами, над грохочущим залом — душа русская. Та, которую ничем не убьешь, никогда не задушишь.
Бессмертная любовь к родине — России, вечная жажда ее, как старое вино, опьянили, зажгли, растрогали нас. Мы ошиблись, чудесно ошиблись. В каждом из нас никогда не умирала Россия. Вот почему, заглушённый безвременьем цветок русский, так ясно и радостно затрепетал в сердцах наших, когда понеслись со случайной эстрады песни о Родине.
Ласково любили в тот вечер Россию. Пели о ней не только те, с деревянными кинжалами, с золотыми сердцами! Пел о России пожилой полковник в третьем ряду… пел и, кажется, плакал, стоя аплодируя кубанцам. Пел о России гость кубанец, Д.А. Смирнов, певец с мировым именем. Пели о России сотни женских глаз, сверкающих во всех рядах гордостью и любовью. Пела о ней, рвалась к ней ждала ее молодежь, заполнившая задние скамьи, окна, сцену, лестницу.
В этот незабываемый, единственный вечер, они, случайные орлята Корниловских полков — они не случайно показали на бедной эстраде кубанскую станицу! За станицей, за белыми папахами, за молодецким плясом гармонии — во весь рост стояла Россия бывшая… И будущая. Ибо так верить в Россию, так ждать ее могут лишь те, кому еще суждено воскресить былое, самим прийти и других привести на родные поля.
За статной фигурой их батьки-атамана полковника Елисеева-Бидалаги, не вырисовывается ли высокий седой старик, слова которого мы все так ждем в этой гибельной тьме?
За хором казака Бидалаги не виднелись ли миллионы гордых сердцем и духом, готовых по первому зову Вождя нашего — начать новую последнюю борьбу за душу, за совесть, за жизнь русскую?!
Они будут, они придут. Надо только вот так ждать, как ждали мы все в этот чудесный вечер. Любить так, как любили эти случайные гости с деревянными кинжалами и со стальной волей. И верить надо так, как они — незаметно, крепко-крепко, по детски.
***
До революции 1917 г., Финляндия входила в состав Российского государства. В некоторых городах стояли русские гарнизоны. В районе Выборга были роскошные дачи петербургской знати. Вообще, в Финляндии жили многие россияне, в особенности в Выборге и Гельсингфорсе. Жили, как в собственной стране. Русская революция не потревожила их. Все жили в достатке, в собственных домах, с собственными предприятиями. К ним присоединились, влились к ним, и те из Петрограда, кто имел возможность избегнуть разгрома своей жизни после революции, своих достатков. Одним словом, многие, очень многие русские семьи в Финляндии, оставались жить там, не ощущая, ни бедности, ни последствий революции.
Нет сомнения, что многие из них никогда не видели казаков, в особенности казаков с Кавказа. И, конечно, никогда не слышали их чисто казачьих песен, танцев, в особенности кавказской лезгинки. Вот потому-то выступления этих молодых кубанских казаков, в песнях, в патриотических декламациях, особенно в плясках казачьих, сменяя один другого непрерывною цепью, все в одинаковых костюмах — темно-синие гимнастерки и бриджи при белых невысоких папахах — привели в восторг всю эту высоко интеллигентную публику, приглашенную на концерт только по билетам, что и объявлено было в местной русской газете «Новые Русские Вести».
Концерт окончен. Казаки окружены густою толпою восхищенных дам в бальных платьях. Молодой высокий стройный брюнет, просит нас следовать за ним Проходим коридор и вступаем в залу. Длинный стол, накрытый белыми скатертями, уставлен всевозможными холодными закусками. Молодой человек предложил казакам занять места за столом, сказав, что дамский комитет гимназии, угощает их ужином. Всех казаков со мною было 47. Трое женатых, всех село за стол 50 душ.
Казаки с Кубани вывезены красными в 20-летнем возрасте. Теперь им шел 24-й год от рождения. И по прежней жизни в своих станицах и у финских крестьян на работах, конечно, они никогда не видели подобной сервировки и немного растерялись, но — вошедшие за казаками дамы — быстро, весело, сердечно рассадили их по стульям, под ласковое щебетанье заполнили их тарелки разной закуской и не отходили от них, пока они ели — пили.
Распорядителем этого ужина был этот высокий стройный молодой человек, очень учтивый, как я заметил — с ласковыми печальными глазами. Уж после я узнал, что то был поэт Иван Савин, сотрудник местной русской газеты.
Казачий ужин прошел быстро. Начался бал — самый настоящий военный бал мирного времени, которого никогда не видели, эти мои неискушенные молодые «казачата» — так я их сердечно назову и которого я сам давно не видел и не участвовал в подобных удовольствиях, с самого начала 1-й Великой войны, т. е. с 1914 года, ровно 10 лет назад.
В танцевальном зале замелькали казачьи белые шапчонки, окруженные — то молодежью, то дамами, то пожилыми офицерами в штатском. Ими любовались все как невиданным и неведомым классом людей, как бы из другого государства. Освоились с обстановкой и казаки. Словно в антракте от бальных танцев — в зале понеслись вновь казачьи песни, гопак и лезгинка. Две молодые балерины, дочери адмирала Павлова, с казаками составили «парную лезгинку».
Незабываемый вечер. В описании его, Иван Савин, сказал только чистую правду.
Военный представитель ген. Врангеля в Финляндии, Генерального Штаба полковник М.Н. Архипов, бывший начальник штаба Мурманского фронта Северной армии ген. Миллера, в 1918-19 гг. проживавший с семью в Фридрихсгаме в своей довоенной квартире, прощаясь с казаками, дал мне копию письма, которую он посылает Кубанскому Атаману ген. Науменко в Югославию. Вот содержание письма:
«На днях, Кубанская казачья станица в Финляндии кончает свое существование и казаки, со своим «батьком-атаманом» полковником Ф.И. Елисеевым, едут на работы во Францию. По поводу их отъезда, мне нужно написать Вам несколько слов.
В марте 1921 года, волна Кронштадского восстания, выбросила на скалы Финляндии несколько сот кубанских молодых казаков. Что ожидало их впереди?… Суровый климат, лагерь, а для слабых духом — советская амнистия. Для более стойких — борьба за беженское существование разбросанными по чужой стране, без языка.
Спустя полгода, в наш город Фридрихсгам, пришел на лыжах беженец, работавший у финна-крестьянина в глухой деревне. Он был бодр и силен духом. В нем не погасла вера в правоту дела, за которую пролита кровь. Это был полковник Елисеев.
Прошел еще один год. В 1923-м, в районе Фридрихсгама скучковались кубанцы. «Казак Бидалага» (его псевдоним) — их центр, ядро. На праздники к нему съезжаются казаки со всей Финляндии, бравые видом, молодые на подбор, не потерявшие воинского вида, в белых папахах, в чувяках и ноговицах, скроенных их «батькой-атаманом», так они его называли. Их лихая лезгинка, бодрая песнь и патриотические стихи на здешних русских вечерах — веселят наши сердца. Казак Бидалага — первый среди них во всем. Сам рабочий, таская на плечах тяжелые доски вверх на штабеля на лесопильном заводе и, не зная усталости, ведет переписку с целой сотней своих казаков, иногда выезжая навещать некоторых. Он был старшим братом и атаманом.
Велика заслуга полковника Елисеева. Из беженской пыли, он создал стойких бойцов за Родину. С сожалением расставаясь теперь с казаками, с которыми мы здесь сроднились, я желаю им счастливо устроиться на новых местах, где они, я уверен, покажут себя теми же трудолюбивыми и честными работниками, какую добрую славу они оставили здесь, в Финляндии. Честь имени казака в чужой стране — они держали высоко». Подпись: Полковник М.Н. Архипов. 19 октября 1924 года гор. Фридрихсгамм. Финляндия.
Тогда, 18 октября нового стиля, был наш Кубанский войсковой праздник, и полковник Архипов, и поэт Иван Савин, и те россияне, кто был на так памятном концерте, и мои казаки — почти все умерли. Свидетелей и участников нет в живых. Остались только печатные статьи, коих не вырубишь топором. Пусть они послужат и поздравлением и назиданием казакам к Войсковому нашему Празднику, теперь 14 октября — «Как нужно проявлять Казачье Имя вне своего Отечества».
Полковник Ф.И. Елисеев
© “Родимый Край”№112 МАЙ — ИЮНЬ 1974 г.
(Вашего голоса не хватает)
Loading ...Читайте также: