ВЕРБНОЕ ВОСКРЕСЕНИЕ В 1918 ГОДУ В СТАНИЦЕ НЕЗАМАЕВСКОЙ КУБАНСКОГО ВОЙСКА. – П. П. Иваницас


В апрельском № «Казака» за 1972 г., органе Кубанской Войсковой Канцелярии, выходящем в США была статья священника отца Федора Горба, посвященная памяти кубанского кобзаря Александра Ефимовича Пивня по случаю 100-летия его рождения и 10-летия его кончины. Великое спасибо отцу Федору за добрые слова о нашем поэте. Из этой статьи я узнал, что А.Е. Пивень был как то в моей станице Незамаевской (в то время меня еще на свете не было) на именинах у матушки отца Алексея Пригоровского и был ошеломлен тем, что услышал на граммофонной пластинке, привезенной о. Алексеем из Москвы. Не известный ему певец, украинец Малько исполнял отрывок из его поэмы: «Горилка як гарна дивка, хоч кого з ума звыдэ», но не указав имя автора и выдавая это произведение, как свое собственное. Александр Ефимович автор поэмы был взбешен, но присутствующие отнеслись к этому довольно равнодушно. Тогда он принес и прочел всю свою поэму, готовую для печати, которая очень всем понравилась

Отец Федор писал об нашем кобзаре, а я продолжу его очерк рассказом про отца Алексея, семью которого я знал отлично и о некоторых событиях гражданской войны, происшедших на моих детских глазах. Отец Алексей был настоятелем Св. Александро-Невского прихода в станице Незамаевской, имел трех дочерей и сына Бориса. Жили они в собственном доме, на церковной площади, с правой стороны от их дома было училище, а на других углах площади — больница, двор легендарного пластуна генерала Гулыги, почта, дом моего деда, станичное правление, жили Яблоновские, Баевы и т. д. Отец Алексей был высокообразованным человеком и в Епископском округе (Епархии) считался одним из лучших богословов. Ежегодно ездил в Москву и последний раз там был в марте 1917 года. Он был слишком умен, чтобы не понять, что происходит там и поэтому постарался, как можно скорее вернуться в свою станицу. Отречение императора Николая II от престола лишило его душевного покоя. Своему сыну Борису учившемуся в Москве в гимназии, он также посоветовал, как можно скорее вернуться в отчий дом.

По возвращении из Москвы о. Алексей рассказал прихожанам о виданном. Его проповеди стали особенно выпуклыми и заостренными. К ним стали прислушиваться и соседние станицы. Казаки верили ему, а зараженные бациллой ленинщины видели в нем опасного человека.

Но вот рухнуло традиционное казачье управление и на улицах появились полотнища кровавого цвета. К этому времени вернулся из Москвы сын Борис. Как полагается сыночка и братика встретили радостно. После хорошего обеда о. Алексей спросил свое чадо о событиях в Москве и его впечатлениях.

Боря бойко рассказал о деятельности большевиков, но страшно осуждал анархистов и процитировал их песню: «Цыпленок жареный, цыпленок вареный, цыпленок тоже хочет жить, его поймали, арестовали, велели пачпорт показать! Я не советский, я не кадетский, а я народный комиссар!…»

«Да здравствует Нестор Махно, герой Гуляй Поля и вдохновитель всех анархистов» — шутливо продолжил о. Алексей.

На это Борис ответил, что лишь апостолы социализма Ленин и Троцкий, стоят на правильном пути.

«А кто тебе сказал что они на правильном пути? — спросил отец сына.

«Эх, старина ты, старина!» — ответил тот.

«Раньше ты меня называл папой…»

«Теперь новые времена, а религия — опиум для народа» — выпалил Борис.

Стараясь быть спокойным о. Алексей сказал мягким голосом: «Боря, ты ошибаешься. Ты — еще мальчик, что бы утверждать или защищать свои убеждения, для этого нужно иметь большой жизненный опыт. Политиканство и революция погубят Россию и ты будешь свидетелем этого, сейчас ты меня не понимаешь, а когда разберешься — будет поздно».

В то время вся станичная жизнь сосредоточилась около церкви. Храм всегда был переполнен молящимися, просящих Бога взять Россию под свое покровительство. Отец Алексей в проповедях с амвона рассказал о запломбированном вагоне, в котором Генеральный штаб Германии перебросил своих агентов для ведения пропаганды в ея пользу: «долой войну, мир — без контрибуций и аннексии», снабдив Ленина и Троцкого для этого дела 25-ю миллионами золотых марок.

Начались великие потрясения, началась гражданская война… Белые отсиживались, или как говорят, залечивали свои раны в Мечетинской, Гуляй-Борисовке, Лежанке и даже в Плоском — пограничном хуторе между Донским и Кубанским Войсками. Красные же циркулировали на своих бронепоездах и кое-где делали вылазки, чтобы доставать продовольствие и фураж.

В Вербное воскресение 1918 г. из станции Сосыка, через хутор Упорный и станицу Веселую к станице Незамаевской подошел красный отряд Гришина, выпустив несколько снаряд из орудия, расчет его был на панику. Сам Гришин, уроженец хут. Плосского с донской стороны вошел в станицу с частью отряда, а другую оставил, как прикрытие своего единственного орудия, поставленного на «Веселянской» дороге в 4-ех километрах от станицы. Красные подошли к станичному правлению, в котором кроме «тыждневного» Герасима Павловича Иваницаса никого не оказалось, так как все были в церкви. Тогда Гришин приказал своим выгнать из церкви всех казаков на площадь, и он там им расскажет про Ленина и Троцкого и про красную революцию.

«Товарищ — обратился к Гришину «тыждневный» — Вы, трошки пидождите, скоро Божья служба кончится, тоди люди повыходят и вы побалакайте с ними. Сегодня вси в церкви, вылыкий праздник, вход Іисуса Христа в Ерусалим…»

«Так ты, старина, говоришь, что сегодня вход в Ерусалим, раньше нам дуракам говорил об этом поп в школе и мамка на дому. Я же тебе скажу, как командир красного отряда, если твои атаман и поп не прикажут станичникам выполнять мои приказания, то ты увидишь, как я немедленно отправлю их в твой Ерусалим. Понял?

«Я ны совсим розумию, що вы кажите — ответил дед — по обличию вы похожи на козака, а балакайте по кацапски…»

Гришин ехидно улыбнулся: «Дурак ты дед, не только хохлы-запорожцы казаки, я сам с Дону. Таперь революция. Рабочим, крестьянам, солдатам, казакам — все, а буржуям — дуля. Понял старый хрен — дуля! Пролетариям фабрики и заводы, а нам казакам и крестьянам — земля и воля. Так сказали Ленин и Троцкий. Во имя социализма, равноправия бей тунеядцев, помещиков, буржуев, кулаков, золотопогонников…»

«Чи то правда, що Ленин и Троцкий и их пидрушни — жиды?»

Гришин призадумался, строго посмотрел «тыждневному» в глаза: «Старина, ты что, политикой занимаешься?»

«Шо яка там полытика, я вас пытаю…» «То, о чем ты спрашиваешь, я и сам не знаю» — ответил Гришин.

Посланные Гришиным товарищи побоялись войти в переполненный храм их могли не только обезоружить, но и «приколоть» к стенке. Хотя и в развалку, но мирно они вошли в притвор, вызвали титора и передали, что их командир требует к себе атамана и священника.

Проповедь о. Алексеем была уже сказана. Служба подходила к концу. В притворе красные начали шуметь, курить, хулиганить. Молившиеся были возмущены до предела, среди них прошел ропот.

Дыхание красной революции повеяло над моей станицей. Моя бабушка Секлития Зотовна Тесля, говорила «пришли антихристы, беда будет православным». Была она знахаркой, высасывала змеиный яд, заговаривала кровь, привораживала дивчат к их поклонникам и жила по принципу, если муж жену не бьет, то он ее не любит. На красных антихристов накликала чуму и проказу, приговаривая «наши придут — они вам покажут». Во мне она души не чаяла, мне было три года, мой дедушка умер от водянки в начале 1918 г., потом заболела мама тифом, папаня был где-то у белых.

В церкви о. Алексей вышел с крестом и облобызавшись с каждым просил прощения и прощался сам, говоря, что пришел ему конец. С атаманом станицы Иваном Сергеевичем Ничай под конвоем красных пошли они в станичное правление. Шли они гордо, с ними пошло несколько казаков и иногородних.

Гришин сидел в кресле атамана и закручивал козью ножку, когда они вошли в кабинет. Зализывая обрывок газеты, Гришин, приняв вид начальника объявил, кто он такой и стал рассказывать, что такое ленинская революция, что такое свобода и какие радости ожидает рабочий народ при республике. Но этому мешают белые и для окончательной победы над ними ему нужно сто коней, столько же седел, 500 пудов муки, столько же овса или ячменя, нужно сало, мясо, одежда, обувь и закончил что «Вы оба ответственны за исполнение моего приказа!» Приведенные молчали…

В этот момент один из товарищей вбежал в комнату и что-то прошептал Гришину на ухо. Тот вскочил как ужаленный бросился к окну и увидал, что выгон «Голопузивка» пересекается сотней всадников. Выскакивая из кабинета он крикнул: «Товарищи, заберите этих двух паразитов».

О приходе в нашу станицу красных стало известно нашим и из Плоской вышло две сотни казаков, одной командовал наш станичник есаул Иван Петрович Быковец, а другой Улагай. Они хотели захватить красных в клещи и затем уничтожить. Сотня Быковца, перейдя мост через р. Ею с северной стороны станицы, шла по дороге к станице Веселой, по которой пришел отряд Гришина, а сотня Улагая должна была пройти восточные окрестности станицы и отрезать дорогу на Калниболотскую и Тихорецкую. Но были ли плохие проводники или предатели у Улагая, но сотня вышла на выгон, который отлично виден из станичного правления. Гришинцы это заметили и выскочили из станицы, как пробка из бутылки водки, когда казак шлепнет ее по дну. В 4-х верстах их орудие открыло огонь шрапнелью по преследователям. Сотня остановилась, наблюдая за левой стороной станицы, откуда должна была выйти сотня Улагая. И действительно вскоре она показалась и сообщила, что идет преследовать красных и что у них заметно какое-то замешательство, какая толкотня. Обе сотни бросились на большевиков. Гришинцы, сняв с позиции свое орудие помчались по дороге на станицу Веселую.

Когда сотня Улагая подошла к тому месту, где была замечена толчея красных, то там нашли два трупа, то были зарубленные великомученики атаман станицы Ничай и протоиерей отец Алексей Пригоровский У последнего были выколоты глаза, а на груди и на спине шашкой высечены звезды и кресты. Борода была опалена.

Станица сделала для них царские похороны, похоронив их в церковной ограде, с памятниками и железной оградой. Такую честь оказывали героям турецкой войны и знатным казакам.

Велик Бог земли русской, пусть Он примет наших первых станичных великомучеников и запишет в синодик, как они живот свой положили за други своя. Все святые в земле русской просиявшие пусть примут их в поселениях своих, пусть они помолятся о наших грешных сынах, примкнувших к красным…

Бориса же на погребении не было…

Г. Квинбиян. (Австралия)
П. П. Иваницас


© “Родимый Край” №111 МАРТ — АПРЕЛЬ 1974 г.


Оцените статью!
1 балл2 балла3 балла4 балла5 баллов! (Вашего голоса не хватает)
Loading ... Loading ...




Читайте также: