Вспоминая взятие Азова казаками хочу привести из давно прошедшего прошлого Дона, имена некоторых казаков (и их деяния), игравших большую роль в начале Семнадцатого века на Дону).
Атаман Донского Войска Епифан Радилов. Старейший атаман Михайло Черкашин. Донские атаманы Иван Каторжный, да Дон. атаман Михайло Татаринов, да запорожцы Богдана Хмельниченко и Петра Марьяша, вместе с донцами ходивших на Сине море и не раз один, бравших Стамбул-Царьград турецкий…
Да Атаман Алексей Старой, да дьяк Посольского Приказа Гришка Нечаев, бежавшего на Дон от царской опалы.
В 1625 году Атаман Войска Донского Епифан Радилов снаряжая в Москву легкую казачью зимовую станицу (посольство) Атамана Алексея Старого наставлял его: «А в Москве не гневите Царя, не злите бояр, угождайте Святейшему Патриарху, да всяко чтите их, лаской склоняйте в Войску. Упаси Боже задираться вам! Да вражды с султаном не ищите, похваляйте во всем турецкого посла Фому Кантокузена.
А Михайло Черкашин, старейший атаман, говорил: «Ты помни, Алеша, главное — волю и наказ Войска»… Не любили казаки Радилова, зная, что льнет он к боярам…
А Атаман Старой был всем казакам казак. Плечистый, осанистый, дородный. Сафьяновые сапожки шиты по голенища золотом.
Синий бархатный кафтан и широкие, красного шелка, штаны. Кунья шапка, кунья опушка по кафтану. Серебряные пуговицы с позолотой. Кто на Дону не знавал атамана Старого! Его видали в горячих схватках с крымскими татарами, на Адзаке-Азовском море, на Черном море, в невольничей Кафе — Феодосии.
Вышел Старой из куреня Атамана, крикнул казакам: «На конь!» — прыгнул в высокое седло и помчался с десятью своими спутниками.
Белый конь атамана летел, как птица. А следом за атаманом мчались казаки: Терентий Мещеряк — отпетая голова, Афонька Борода — лихой наездник, Левка Карпов — станичный песенник, Степан Васильев, Федька Григорьев, Тимофей Яковлев, Иван Омельянов, Спиридон Иванов, Иван Михайлов — все славные рубаки: последним Салтанаш, азовский перебежчик — турчин…» (стр. 22-24).
Царские воеводы, поставленные в округах «на кормление» должны были помогать Дон. казакам при их сношении с Москвой, но редко кто из них это делал.
Когда зимовая станица достигла гор. Валуйки воевода сказал Старому: «Давай-ка грамоты, «отписку» с Дона». — «Отписка с Дону будет читана мною только Царю в Москве. Она за Войсковой печатью» — отвечал Старой. «После долгого препирательства воевода казакам помощи не оказал, подвод и корма не дал. «Пешком к Царю дойдем» — заявили казаки и продолжали свой трудный и опасный, по тем временам, путь. Наперед казаков воевода послал в Москву свою отписку:
«Государю-царю и Великому Князю Михайлу Федоровичу Гришка Волконский, холоп твой, челом бьет.
Сентября, Государь, в двадцать пятый день приехали к нам, холопам твоим, на Валуйку с Дону атаман Алексей Старой с товарищи одинадцать человек. А сказали, Государь, нам, холопам твоим, что посланы-де они к Тебе, Государю, к Москве з Дону от атамана и от казаков, ото всего войска, с великими вестями, а вести-де, Государь, писаны Тебе в отписке. А прочитать, Государь, им атаманы и казаки давать никому не велели. Шумели на Валуйке, подводы, которые им давали, не брали. А про посольское дело и про крымские вести словом ничего не сказали, а сказывают, Государь, за собою везут вести великие. Для скорых вестей мы им давали по две подводы да и проводника. А нам неведомо, Государь, с какими вестями и куда они едут. От войска з Дону с ними никакого письма нет. А от подвод наших атаман Старой, чтоб порухи ему не вышло, отказался. Атаман поехал на мореных конях. И ежели какая задержка выйдет у них на пути, не обессудь, Царь-Государь и Великий Князь Михайлович всея Руси». (стр. 28).
Ехал Старой и думал: «Припомнит ли ныне Великий Царь Михайло, как он, рядовой казак войска Донского Алексей Старой, под водительством атамана Феофилакта Межакова, под знаменами Минина и Пожарского, ходил на приступ Китай-города?» (28).
В Светлое Воскресенье казаки легкой станицы подходили к поклонной горе, навьюченные своими седлами. На седлах лежали пестрые сумы, снятые с коней нарядные уздечки. Позади всех казаков брел единственный, еще не подохший, карий конь Левки Карпова. Уже без уздечки, конь брел сам по себе… только потому что видел впереди себя широкую спину хозяина. Мохнатая голова карего коня уже клонилась к земле. Высокие ноги его бессильно подламливались. Он еле шел, дрожа. «Жалко Чардынца» сказал атаман… «Толкнуть его жалко… Придет время — сам упадет».
Левка слышал слова атамана. Защемило его сердце… Чардынец, словно в колыбели какой и теплой, качал Левку в седле. Своими быстрыми ногами он вынес — нет, выхватил — отважную казацкую голову из-под острой татарской сабли под Азовом. Чардынец бывал под Астраханью, гулял с Левкой Карповым на Тереке, скакал в Крыму под Красубазару. А теперь Чардынец не дойдет до Москвы, не вернется больше в Донские степи .. Упадет на дороге, и никто, из казаков, бредущих с ним, кроме Левки Карпова, не вспомнит его добрым словом. Конь упал при подходе к Москве… Левка услышал падение Чардынца, оглянулся, но не подошел к коню, только смахнул слезу горячую, крест положил три раза. Отдохнул казак на седле и опять зашагал следом за всеми.
На Дону не знали, что легкая станица, посланная к Царю, бредет к Москве терпя большие лишения…» (стр. 35).
Наконец станица добралась до Москвы и временно остановилась на квартире вдовы-казачки Ульяны Гнатьевны… У нее всегда приют находили казаки зимовых станиц. Она знала и дьяков и Гришку Нечаева и всем, чем могла, помогала казакам.
Знала она и Алексея Старого, атамана лихого…
Через нее Старой дал знать Нечаеву, что прибыла станица и… узнал, что казаки в царской опале. «Валуйские дела в приказ Разбойный переслали».
Ульяна сказала, что дьяк боится брать подарки.. Султан беспрестанно строчит, да Крымский хан все строчит жалобы на вас Донских казаков!» (34).
В это время Россия еще не была сильна. А ей приходилось вести войны и с поляками и литовцами… Часто и татары делали набеги на казаков и многих жителей (жен, стариков, детей казачьих) забирали в плен. Турки тоже не оставались безразличными..
Казаки, в отместку, не считаясь с Государями, ответные набеги делали… А главное считали, что для блага России и своего, Азак (Азов крепость) должны взять.
Наконец настал день когда Старой с казаками пошел в Посольский приказ, надеясь увидеть там Гришку Нечаева.
«Длинноволосый, тонкий, как щепка, Гришка Нечаев — человек умный, пронырливый — сидел в Посольском приказе и писал гусиным пером». — «Эх, атаман!» наконец сказал дьяк: «Не во время вас принесла лихая к Москве. Клубок тут запутался такой, что не разберешь, и не развяжешь. Жаль мне вас, казаки донские». — «А ты нас, Гришка не жалей. Царю докладывай». — «Опала будет вам. То грозит воевода валуйский, то сам султан войной грозится, то крымский хан!» «За порохом, аль за свинцом приехали?» «Дело у нас свое, тайное… поважнее пороху, будет» — Старой ответствовал». (60).
«О тайных делах, какие б они ни были, мне знать дозволено. У нас с Царем тут все едино. Напишет Царь — я помераю. Я напишу — Царь померает. Я сызнова пишу — и Царь тогда подпишет, свою руку приложит… ты смело говори мне». — «Нет, Гришка, тебе не можно говорить… Только самому Царю-Государю скажу…» Дьяк положил перо и глядя на Старого, сказал: «Я без бояр не пойду к Государю».
Бояре казаков не жаловали… Лишь Пожарский ценил казаков, как пограничное войско, нужное войско Государству.
Наконец, с обещанием подарков (чтобы никто не слышал) дьяк согласился написать челобитную Царю. После дьяк сказал, чтобы Старой ждал, когда всех казаков Царь позовет. (62).
Ждал Старой, все ждал… и, наконец, послал Ульяну может узнает что от Гришки… Пришла Ульяна не своя: Гришку по приказу Царя забрали в Разбойный приказ. Били, «пытали, как разбойника, перед окнами Посольского приказа, допытывались у дьяка, кто перстень дорогой давал, о делателях фальшивых денег… Ноздрю у Гришки вырвали палачи, длинными, похожими на рогатину клещами… Гришка тяжело дышал, ни слова не промолвил». (65).
Долго ждал Старой и, наконец, сам пошел в приказы. «Старой открыл двери Казенного приказа. Там сидел казначей с двумя шустрыми дьяками. За спиной у них, под железной решоткой, хранилась царская казна: сосуды золотые, серебряные, полотна, парча, штоф, шелк, атлас, меха. Отсюда Великий Государь жаловал всех платьем, дарил знатных людей шубами, дорогими. Отсюда же Царь выдавал казакам жалованье, жаловал сукном, камкой, тафтой на платье, сафьяном на сапоги, соболями на шапки. На Казенном дворе толпились дьяки, подъячьи разных приказов. Дьяки пришли сюда за жалованьем. Тут были дьяки, подъячии с Конюшенного приказа, Разрядного, Стрелецкого, Пушкарского, Посольского, Поместного и других». (68).
Когда к Старому обратились зачем он пришел в приказ, то он спросил, что не дано ли «нам, атаману, да казакам донским, царского жалованья». Дьяки ответили, что — нет. Что есть другой указ и взяв бумагу Старой начал читать…» Память Ивану Ивановичу Баклановскому, да дьякам Семену Дохторову, да Григорию Протопопову. Велети не давать государева жалованья донскому атаману Алешке Старому да казакам… (все перечислены по именам и фамилиям). Велети не давать им питья и еды до тех мест, пока они не будут близ мои очи. И велеть по сему моему царскому указу — атаманов, казаков, которые приехали к Москве, Алексея Старого с товарищи, поставить в Белом городе на дворе, быти у них приставу, а корму им до нашего указу государеву не давать, — для того, что они ходят на море и государева повеленья не слушают. Салтанашу, азовскому перебежчику, учинити допрос». «Молча Старой положил на стол бумагу и вышел из Казенного двора». (69).
Старой пришел домой. Сказал казакам о царской опале. Вскоре пришел и пристав и «водворили легкую станицу в Царьгород, прозванным Белым городом и… стало мутно и тяжко на душе: как в тюрьме-темнице». Но вскоре прискакал царский гонец, вошел в тюрьму и сказал: «Царь жалует вас, донских казаков и атаманов, своей милостью. Царь пожелал видеть вас всех своими очами». «Гонец велел казакам одеться понарядней…» — «Да мы и так зело все прибраны. Всем Доном одевали нас» — сказал Старой. Всем царским гонцом пошли казаки по Москве и шли «пока не уперлись в расписанные золотом и серебром в высокие двустворчатые двери Красного крыльца. Сабли приказано оставить: с собой не брать. Много людей толпилось на Соборной площади, у Красного крыльца, у Грановитой палаты, с шатровыми башенками и на крыльце. Толпились у Золотой палаты. А далее видны были шатровые верхи Столовой палаты, ворота Колымажные, и там тоже стояли бояре в горлатых шапках. Двери Красного крыльца не сразу открылись»… писал Григорий Мирошниченко, автор книги «АЗОВ». «Атаман снял шапку, перекрестился и пошел по ступенькам вверх. Перекрестились и все, шедшие за ним, торжественно притихшие казаки. Все вошли в Золотую палату и сняли шапки. Царь Михаил сидел против них на троне-царском кресле, блестевшем сверху донизу искрами серебра, жемчугом и драгоценными камнями. Одежда на Царе сверкала ослепительными огнями. От царской шапки, словно от солнца в яркий день, бежали во все концы алмазные огни. В руке Царя был скипетр, символ власти государевой. Царь приподнял скипетр, и на руке Его блеснули золотые перстни со смарагдами.
Печальный взгляд. Лицо худое, желтое…
Отбив низкие поклоны, сели бояре. Думный дьяк Иван Грамотин поведал Царю о донских казаках, которые-де, Великий Царь-Государь, никому не сказывают, с какими вестями важными пришли к Москве. И сказывают те казаки, что, окромя Царю-Государю, того не поведают. А бояре-де, Царь-Государь великий, на Москве все опасаются, как бы те, вольные, Донские казаки ненароком войны не накликали Московскому государству с турецким султаном…
Царь поглядел на атамана пристально, приказал подойти к нему поближе. Старой подошел к Царю, отвесил земной поклон. А когда выпрямился, то только тогда заметил телохранителей Царя: по обеим сторонам престола царского стояли, словно каменные, четыре рынды в белых одеяниях, поверх шапок крест — накрест висели золотые цепочки. Рынды держали на плечах серебряные топорики со сверкающими полумесяцами.
«Какие вести атаман Старой доставил» — медленно спросил Царь. «Старой глянул на бояр, смолчал». Царь голос свой возвысил. «Мы по совету всей земли сидим на троне, а мыслим заодно с боярами. И ты то знаешь. Ну, поведай атаман».
«Не можно Государь». Бояре пристально и зло уставились на казака. «Вели тебе, Царь-Государь, с глазу на глаз, открыть то дело наше» — низко поклонился Старой в ноги Царю и стал на колени. «Встань, гордый атаман! Встань! Велю тебе отписку дать при всех боярах. Да ежели что в ней дурно сказано, гляди!»… «Государь боится бояр» — подумал Старой. Атаман разодрал верх шапки своей, достал оттуда отписку и подал ее Царю. «Войско Донское пишет…» начал он, но Царь прервал Старого…
«Живы ли, здоровы ли донские атаманы и казаки?» — «Все живы и здоровы. Здоровья тебе желают, атаманы и казаки, Царь-Государь! Родителям Твоим здоровья на многие-многие лета! «Царь развернул послание, но читать не стал при всех собравшихся».
Затем Царь спросил — как доехали казаки, не чинил ли им кто препятствия в пути. Старой сказал, что было в Валуйке… Царь знал об этом… «поднялся с трона и вышел из палаты. Четыре рынды пошли за ним. Бояре, косясь на атамана, отвесили поклоны иконам в палате и тоже разошлись. «Думный дьяк сказал казакам — идти в Белый город и ждать царева повеленья».
По совету своей Матери Марфы Ивановны Царь пожаловал донцов обедом. Присутствовали: Святейший Патриарх всея Руси, отец Царя, Царь, князья и бояре… Не будем задерживаться на подробностях описания всего обеда… Царь пил здоровье всех Донских атаманов и казаков… Старой отвечал… во славу Русского Царя-Государя… «За атаманов! За славный Дон! За войско Великое Донское!» Он дал ему название «ВЕЛИКОЕ» и знамя дал.
«Пьем, Царь Михайло Федорович, за Дон! Дон наш велик, да крылья токмо малость нам оберают!» — сказал хмелея атаман.
Царь задержал чашу в руке. Глаза Его сверкнули. Хмель не отуманил еще Его головы. Он слышал явственно: «Крылья обрезают на Дону». Слегка качнулся Царь, но смолчал… и чашу выпил — без особой охоты. (стр. 77-78).
Дальше шел разговор о положении на Дону…. о турецком султане, о непослушании казаков и в свою защиту — их нападений на турок: о нападении татар и… довольно частом и, наконец, об обидах воевод, что чинили казакам при их проезде в Москву. Боярам эти разговоры не нравились… По приказу Царя дьяк принес грамоту и прочитал ее: «Царская грамота на Валуйку воеводе Волконскому…» в ней писалось о той неправде, которую сообщил воевода Царю о казаках Старого, о том как был ограблен воеводой «донской же атаман Федор Ханенев… с него оборвал: саблю булатную, цена пять рублев, да семь золотых, да пять рублев денег, да цепь золотую, весу пять золотых. Сам жаловался и оговаривал казаков…» и было приказано все это вернуть и привезти в Посольский приказ… Не нравилось все это боярам… «Дай пороху нам вдосталь, дай зелья царского, свинца, — и мы произведем проклятых турок. Азов добудем мы своим умом, силой несокрушимой!»
— «А смелую ты речь ведешь, Старой! Кой-когда и помолчать бы надо… О крепости азовской поговорю с тобой особо»… (78).
Шел разговор за рюмкой вина. Отпил Царь немного из особо наполненной чаши и переслал ее Старому. Атаман жадно глотнул из царской чаши и передал ее Левке, который отпил немного… и пошла чаша вкруговую по казакам… «Старой нарушив обычай пить «царскую чашу» последней, поднялся с другой чашей — в честь Царя. Он справил нижайший поклон и поднял высоко донскую чашу, которую привез с собой. Царю поднесли ее. Он выпил. А после того Царь слегка поклонился боярам и медленно пошел к выходу. «Оставшиеся князья и бояре продолжали веселье… «Последними ушли в Белый город казаки со своим атаманом… веселые, довольные. Шли по Москве и пели песни, как будто были в своем славном Черкасском городке».
На следующий день, по совету Царицы-Матери, хотя и упирался долго Царь, но согласился позвать Старого к себе для разговора. «Сила растет на Дону великая и опасная» — говорила Царица сыну Государю. «Помни, Михайло, куда бегут постоянно холопы со всех рассейских городков… на Дон. И там же на Дону — помни — даровое войско». Царь опасался недовольства бояр…
К Царю пришли Старой, Левка Карпов и Афонька Борода: приказано было их позвать. Главная задача поездки Старого к Царю было — «настойчиво доказать Царю, и боярам, необходимость завладения крепостью Азовом, как опорной базой турецких наступательных действий против нашей Родины».
К сожалению не можем, хотя бы и коротко, передать разговор Царя со Старым…
Разговор был очень острый: Царь требовал говорить Ему правду и все, что думают казаки. Старой коснулся и бояр… их нежелании заглянуть вперед, в будущее… и без повеления Царя казаки должны владеть Азовом и… возьмут его. Конечно, Царь все считал самоуправством, считался с турецким султаном («обманет он… большую силу готовит… с татарами, и скоро нападет на Русь»…) и верил ему.
Разговор не привел к добру. Казакам было приказано — «седни ввечеру быть на Боярской думе… держать ответ перед боярами за непослушание войска Донского Царю». Государь сам в Думу не пришел. Иван Грамотин думский дьяк говорил: «Государь ныне хворает и на думу не пожалует. А повелел Государь с шумом выговорить донскому атаману Алексею Старому с товарищами перед думой Боярской за его неправды всякие и за непослушание Царю всего Войска Донского».
Читал дьяк обвинительную грамоту, прерывали его бояре… кричали, палками стучали. Грозили Дону, Старому, казакам… Оправдывались казаки… Старой вспоминал прежнюю службу верную казаков еще во времена Царя Ивана Великого — Ивана Васильевича Грозного, когда атаман Михайло Черкашенин, ворвался, что буря, в Азов-город, и грамотой за то Царя Грозного наделен был…» (стр. 104).
Под диктовку Царя дьяк Грамотин писал: «Чтоб неповадно было другим атаманам и казакам ходить на море, приступать к Азову, ссорить Царя с турским султаном, сноситься с запорожскими черкасами, самоуправствовать и ставить ни во что царское повеление, и бесчестие и утеснение послам делать, — не миловать, казнить смертью тех, кто куда без ведома войскового атамана пойдет». (Напомним, что атаманом был послушный Епифан Радилов). «А лучших казаков и атамана Алексея Старова с товарищи: Левку Карпова, Тимошку Яковлева, Ивашку Михайлова, Афоньку Бороду, пять человек, сослать в острог на Белоозеро… Приставу Савве Языкову с десятником Сенькой Арцибашевым да десяти московским стрельцам быти в посылке до Белоозера»…
Затем шло письменное точное распоряжение Савве Языкову как везти, охранять… кому сдать казаков и., как вернуться в Москву обратно…
А Войску Донскому была послана грозная царская грамота… «чтобы донские атаманы и казаки, себе не чаяли, что мы, Великий Государь, не можем с ними управиться. Чтоб жили мирно с азовцами… и т. д. Грамоту сию привезут другие казаки легкой станицы Алексея Старова. Его же, Старова, с товарищи пять человек велели мы оставить на Москве до нашего указу, пока вы к нам не отпишете: для чего вы нашего повеленья не слушаете, по чьему велению вы так делаете?» Царская утайка о Старом и других казаках сделана, чтобы не взбудоражить Дон» (стр. 118).
При отъезде Старой передал остающимся казакам письмо на Дон. Пристав пытался письмо отобрать, но казаки пригрозили ему и письма не дали… Три года Старой был в ссылке…
В 1636 году Донские казаки казнили Фому Кантакузена, турецкого посла в Москву. А также, против воли Царя-Батюшки крепость сильную турецкую Азак (Азов) взяли.
Царю-Государю Михаилу Федоровичу и отцу его Патриарху Филарету сообщил об этом Станицы Зимовой Атаман Михайло Татаринов… и приказал Государь выдать Атаману и казакам его станицы на поденный прокорм жалованье государево ВЧЕТВЕРО больше прежнего выдач. Казакам, сказано было в бумаге царской — 21-му человеку «дать по два алтына на день». Атаману Татаринову «дать по четыре алтына на день», есаулу Петру Щадееву — «по два алтына и две деньги»…
Поденное питье… Татаринову — дать по четыре кружки вина, да по две кружки меду, да по две кружки пива на день». (Кружка — восемь рюмок). Петру Щадееву — три кружки вина, две кружки меду, две кружки пива». А казакам каждому — «по две кружки вина, по кружке меду, по кружке пива на день». (стр. 483).
С Казенного Двора: выдать атаману Татаринову и казакам «на приезд и отъезд» всяких подарков: «Татаринову — камки куфтери двадцать аршин, сукна дундышу — десять аршин. Есаулу — вдвое меньше, казакам: сукна английского, парчевые поддевки, кожи на сапоги и НОВЫЕ ТУЛЬСКИЕ САМОПАЛЫ…»
«Заговорили в Москве на все лады, во всех домах о том, что Государь повелел выдать в Воронеже казакам Татариновой станицы СТО ПЯТЬДЕСЯТ ведер вина, ПЯТЬСОТ ПУДОВ сухарей, СТО ПУДОВ зелья (пороху), ПЯТЬДЕСЯТ ПУДОВ СВИНЦА.
В прибавку дал еще Государь из казны: СТО пудов зелья, ПЯТЬДЕСЯТ пудов свинца да из своей личной казны, сверх прочего, ПЯТЬСОТ рублей прикупных денег на хлебные запасы!
Князю Алексею Михайловичу Львову, ведавшему Приказом Большого двора, и дьяку Максиму Чирикову было приказано послать в Азов для церквей богослужебные книги и изготовить ЗНАМЯ точно по заказу. «Середина камка кармазан, крущатая: около середины опушки из камки адамашки лазоревой; длина тому знамени — шесть аршин с четью, ширина — три аршина с четью. На знамени написать в середине орла большого, а в орле — клеймо, а в клейме — всадник колет змею. Подпись у того знамени: «Повелением Великого Государя, Царя и Великого Князя Михаила Федоровича, всея Руси Самодержца, и при Его государеве Сыне, при благоверном Царевиче и Великом Князе Алексее Михайловиче, писано сие знамя на Дон — донским атаманам и казакам, лета 7146 апреля в 16-й день». (1636 год).
Кроме того Государь разрешил всем казакам отныне свободно ездить в Соловецкий монастырь молиться Богу. «И что им доведется купить или свое продать — и с них воеводам пошлин не имети, вина у них не отбирать: что купят про себя, с тем пропущать без задержания. И кто на продажу к ним какой запас хлебный повезет, и тех по рассмотренью отпущать с запискою, смотря по людям».
И велел еще Государь, дав «память» в Ямской Приказ князю Андрею Васильевичу Хилкову, отпустить от Москвы до Коломны, и до Переяславля Рязанского, и до Воронежа донским казакам и войсковому атаману Татаринову ТРИДЦАТЬ ПЯТЬ телег для провозу добра, данного Государем: особо — телегу под книги, особо — две телеги атаману, особо — подводу есаулу, каждому казаку — по подводе. На все телеги и подводы давалось по одному проводнику.
А в Царской грамоте Донскому Войску было написано: «Нашего Царского повеленья на Азовское взятье к вам не бывало, то вам самим ведомо. И вам для того надобно, нам, Великому Государю, службу свою с великим раденьем показать и государству нашему от войны помочь чинить, чтобы православных крестьян в плен и расхищенье не дати. И впредь бы писали к нам о всем с нарочным, с легкими станицами, почасту, чтоб нам о всем, что на Дону делается, и про всякие вести было ведомо…» (стр. 490, 491… «Азов», Григорий Мирошниченко. Изд. Советская Россия).
Напомним, дорогим станичникам, что в ответ на царские грамоты Донские казаки писали «отписки»… Вели глубокую и сильную разведку и о всех «бусурманах» точные сведения сообщали…
Сообщил и выписал Максим Бугураев
(США)
© “Родимый Край” № 115 МАРТ – АПРЕЛЬ 1975 г.
(Вашего голоса не хватает)
Loading ...Читайте также: