РОДИМЫЙ КРАЙ — орган обще-казачьей мысли

В книге ген. Деникина (том 5) ничего не написано о трагической гибели 1-го Кубан­ского Корпуса. Вот что написал враг, на­чальник 20-ой пехотной дивизии красных В. Майстрах в своей книге «Маныч-Егорлыцкое-Новороссийск»:

«2-я и 3-я Кубанские пластунские брига­ды занимали позиции по обоим сторонам ЖД восточнее Песчаноокопской. Штаб Кор­пуса с двумя бронепоездами находился поза­ди на станции Белая Глина. 20-я пех. диви­зия должна была атаковать пластунов 9-го февраля, утром, с юго-востока. Пластуны оказали упорное сопротивление, отходя к Белой Глине. Бронепоезда застряли у взор­ванного моста. На них вышли 4-я и 6-я кавалерийские дивизии Буденного и броси­лись в атаку. Атака с бронепоездов была от­бита. Убит командир бригады Мироненко и один из командиров полков». Тогда Буден­ный вызвал конные батареи и они с откры­тых позиций стали бить по бронепоездам прямой наводкой. Держаться в них было уже невозможно. Ген. Крыжановский со всем штабом и прислугой бронепоездов, во­оружившись винтовками оставили поезда и стали отходить на юг. Все атаки красной конницы отбивались жарким огнем. Крас­ные — пишет Майстрах — хотели захватить всех живьем, но так как это им не удалось, то вперед были выброшены пулеметные та­чанки и в две-три минуты пулеметный огонь скосил почти всех. А бросившееся вперед красная конница порубила тех, кто был еще жив. Так погиб командир 2-го Куб. Корпуса ген. Крыжановский и с ним весь его штаб, команда бронепоездов, всего 70 офицеров».

Остатки пластунских бригад отступили на юг в станицу Кавказскую, где влились в наш Корпус, рассказав о своей жуткой драме. Из-за этих событий в Кавказской было не «700 сабель», как написал ген. Деникин (стр. 318, т. 5), а весь 2-ой Кубанский конный Корпус — около 3000 шашек и небольшая бригада пластунов. В Кавказской пополнилась Лабинская бригада сотней конных казаков, в Кавказскую бригаду влились казаки сосед­них станиц. Образовалось три партизанских отряда, каждый свыше сотни конных: Кав­казский, Успенский и Темижбекский под ко­мандой своих станичных офицеров. Попол­нились и пластуны Кавказской и Темижбекской станиц. Настроение окрепло. Казаки за­щищали теперь уже свои родные станицы. Полки отдыхали.

Вдруг 16-го февр., еще до рассвета стани­ца была обстреляна редким шрапнельным огнем. Все восемь полков, по тревоге вышли на выгон на запад от станицы. Оказалось что красные заняли в тылу Корпуса крупный ЖД узел Екатеринодар-Ставрополь, Ростов-Армавир и хут. Романовский. Как здешнему жителю, знающему местность, ген. Науменко приказал мне с моим 1-ым Лабинским пол­ком атаковать красных с севера, а другие полки поведут атаку с востока. Красные оставив ЖД узел стали отходить на север. Ген. Науменко бросил 1-ый Лабинский полк им вдогонку. Вот что он об этом всем пишет в своем корпусном «Официальном сообще­нии №7» от 19/2/1920: «Доблестные Лабинцы 1-го полка, под командой полк. Елисеева, направленные вразрез между двумя группа­ми красных, нанесли вправо удар, захватив несколько десятков пленных и несколько пулеметов, а затем повернув налево, отреза­ли отходившую большевистскую бригаду от пути ее отступления, и, поддержанные огнем бронепоезда «Генерал Черняев», захватили целиком 343-й и 344-й советские полки со всеми их пулеметами и обозами».

Развивая движение на север, 20 февр. Корпус с боем занял станицу Дмитриевскую, что в 25-ти верстах от Кавказской. В этом бою контратакой 1-го Лабинского полка от­брошена на север к станице Ильинской От­дельная конная бригада красных Куришке, прорвавшаяся в тыл Корпуса на 10 верст. Вечером, явившись с докладом к ген. Нау­менко получаю от него уже отпечатанный приказ по Корпусу: «Полковник Елисеев назначен временно начальником 2-ой Кубан­ской каз. дивизии».

На следующий день 21-го февраля, с рассветом, вдруг по Дмитриевской станице раз­дались звуки сигнальной трубы — «Трево­га». Согласно приказу по Корпусу, штаб ди­визии скачет по высокой земляной гребле через болотистую речку Калалы. За ним, го­ловная Лабинская бригада дивизии в колоне «по-три». Сила бригады чуть свыше 1.000 шашек. Три цепи красной пехоты уже под­ходили к северной окраине Дмитриевской, с десятками пулеметов на линейках. Поло­жение — критическое. Отступать — поздно. Густою массою коней, Лабинская бригада бросилась «в шашки». Жестокий огонь пе­редней цепи усилил аллюр коней по топкой прошлогодней жниве. Цепь сломлена, бро­сив винтовки на землю. Огнем заговорила вторая цепь. Пулеметные линейки, следовав­шие за третьей цепью, повернулись кругом и, во все силы своих лошадей, бросились на­зад, в станицу Ильинскую, что в 7-ми вер­стах то Дмитриевской. За ними повернули назад 2-я и 3-я цепи. Еще напор коней по топкой жниве и они тоже бросили винтовки, остановились. Конная бригада Куришки, скакавшая на их левом фланге за болотис­той Калалой, чтобы вновь ударить в тыл Корпусу — остановилась, повернула коней и стала отходить в Ильинскую. Захвачена была полностью вся дивизия, со всем коман­дным составом, свыше 2.000 красноармейцев. Все это произошло на глазах штаба Корпуса, наблюдавшего атаку Лабинцев на высоком кургане, на южной окраине Дмитриевской.

Как из прорвы шли красные полчища с севера по Кубани. 25-го февраля — вновь «тревога» на рассвете, но было уже поздно. Полки не успели выброситься вперед и под прикрытием огня пластунов — оставили Дмитриевскую. Штаб Корпуса, с 4-й Кубан­ской каз. дивизией и с пластунами, отошел на ночлег в станицу Кавказскую; мне же, ген. Науменко, со 2-й дивизией, приказал отступить в х. Лосев, где и заночевать. Ху­тор на северной стороне болотистой топкой непроточной речки Челбасы, так хорошо мне знакомой. Через нее примитивная гребля из хвороста, навоза и земли. С утра показалась конница красных. Дивизия переправилась через греблю и заняла плоские бугры. Крас­ные вошли в хутор, в дворах поставили ору­дия и открыли огонь. Я не мог ответить ар­тиллерийским огнем по-своему казачьему хутору, чтобы вывести из строя красные орудия. Полки несут потери. Убито 2 офице­ра. Командиры полков просят меня «сняться с открытых позиций, чтобы не нести ненуж­ные потери». По телефону в Кавказскую, звоню в штаб Корпуса о тяжелом положении дивизии. Ген. Науменко отсутствует. Мне от­вечает начальник штаба Корпуса, ген. штаба полковник Егоров, который хорошо меня знал еще по Манычу весною 1919 г. когда я командовал Корниловским конным полком в дивизии ген. Бабиева, а он был нач. штаба корпуса у ген. Улагая. Он благоволил ко мне, и тогда и теперь. Всегда был мил и хорош. А теперь, вдруг, строгим голосом от­вечает:

«Именем командира Корпуса, приказываю Вам, полковник Елисеев, (подчеркнул он) — во что бы то ни стало продержаться до тем­ноты на занимаемых позициях и только по­том отходить в х. Романовский. (12 верст от Посева). Штаб Корпуса, 4-я дивизия все ос­тальные части Корпуса отойдут к ночи туда же, в Романовский» — и добавил еще твер­же: «Вы будете ответственны по законам военно-полевого управления войск, если не исполните моего приказания». Сказал и по­весил трубку.

С наступлением ночи 2-я дивизия вошла в х. Романовский и расположилась в его се­верной части. Хутор, принадлежавший на­шей Кавказской станице имел до 40.000 жи­телей, рабочих и служащих ЖД «депо», крестьян и т. д. В нем было до 75-и каза­чьих семейств, управлявшихся выбираемым среди них хуторским атаманом. Теперь это город Кропоткин.

27 февр., на рассвете красная пехота по­дошла к Романовскому. Наша дивизия вы­бросилась на позиции. Все ровное поле к северу от хутора и до Кавказской (7 верст) было покрыто тремя длиннейшими цепями красных. Пулеметных тачанок — не пересчитать. На правом фланге цепей сосредото­чена конница, видимо Куришки. Со мной бронепоезд на ветке в Тихорецкую. Под его шрапнельным огнем красная конница широ­ким наметом бросилась за свои цепи. Вый­дя из достигаемости огнем бронепоезда, она повернула назад и густой массой, очень ли­хо, пошла в атаку на 2-ую дивизию, но не дошла до «шашечного удара» — 26 пулеме­тов на линейках 1-го Лабинского полка ее остановили и она повернула назад. Бросив­шись в преследование наши полки захвати­ли четыре пулеметных тачанки с прислугой. Мне тогда казалось «по молодости лет», что ударь мы тогда всем Корпусом вдоль цепей красных, можно было их смять и взять в плен. Но — зачем? Полторы дивизии крас­ной пехоты, захваченные Лабинцами в двух предыдущих атаках «брошены в Кавказской», как сказал мне сегодня ген. Наумен­ко. Вести с собой пленных было уже не к чему, они были бы обузой.

Прискакал ординарец от ген. Науменко с письменным приказанием: «2-ой Кубанской дивизии свернуться и отойти на ночлег в станицу Казанскую». Это был последний бой 2-го Кубанского конного Корпуса защи­щавшего ЖД узел на Тихорецкую-Ставрополь и Армавир. С его потерей прекраща­лась железнодорожная, телеграфная и вся­кая другая связь со всеми войсками, дейст­вовавшими под Ставрополем, Армавиром с Терским Войском. Это было 27 февр. 1920 г.

Так воевал 2-ой Кубанский конный Кор­пус.

На 28 февр., в станице Казанской Корпу­су и пластунам назначена дневка. Меня вы­звал ген. Науменко указавший: «В Казан­скую из Екатеринодара прибудет Команду­ющий Кубанской Армией ген. Улагай (он был назначен ген. Деникиным 14 февраля, вместо ген. Шкуро). Для его встречи, на станцию Милованово, от 1-го Лабинского полка вашей дивизии выставить почетный караул силой в одну сотню, а весь полк в конном составе, в резервной колонне, выстро­ить позади вокзала. Почетной встречей буде­те командовать лично Вы».

К назначенному часу, на правом фланге почетного караула, все 8 командиров полков Корпуса, вр. начальник 4-и Кубанской ка­зачьей дивизии полковник Хоранов и ген. Науменко. Подошел паровоз с одним пасса­жирским вагоном 3-го класса. В серой чер­кеске при черном бешмете, из вагона быстро вышел элегантный кубанский черкес, гене­рал-лейтенант Улагай. Подаю положенную команду почетному караулу и с шашкой «под-высь» иду к нему с рапортом навстречу.

2-я Кубанская казачья дивизия — это бы­ла его дивизия с лета 1918 года. Доблестно он водил в конные атаки свои доблестные полки. Они ими и остались в этом несчаст­ном для всех 1920-м году.

После официальной встречи, ему был под­веден конь под седлом. На нем он выехал перед строем 1-го Лабинского полка в 600 шашек при 26-и пулеметах на линейках (недавних трофеях полка). Много похваль­ных слов сказал ген. Улагай храброму пол­ку, закончив: «Верные, храбрые, благород­ные Лабинцы! Вашу кровь и стойкость — никогда не забудет Кубань!»

Но Корпус отступал, как отступал и весь фронт.

29-го февраля (был високосный год), Кор­пус выступил в станицу Тифлискую. На пол-пути, по сигнальной трубе, он был выстро­ен в резервную колонну и остановился. На высоком кургане у обрыва к Кубани, маячил штаб Корпуса. Сигнальная труба зовет к не­му всех старших начальников, куда и поска­кали широким наметом оба начальника ди­визии и восемь командиров полков.

Всем нам ген. Науменко коротко сказал: «Господа… Мы идем в Грузию. Там Кубан­ская армия будет реорганизована для новой борьбы. Казаки вольны идти со своими офи­церами туда, иль оставаться в станицах. Препятствий им ни в чем не чинить, о чем теперь же сообщить им перед строем» — закончил он. Это было, видимо, распоряже­ние ген. Улагая вчера, на квартире ген. На­уменко.

1-го марта, в Тифлисской дневка. В ней остались одиночные казаки Кавказской бри­гады. 2-го марта, Корпус выступил в стани­цу Ладожскую. Вновь дневка. 4-го марта, с северо-запада, обнаружилось наступление красной пехоты. Корпус, не принимая боя, по деревянному станичному непрочному мос­ту перешел на южный низкий берег Кубани, оторвавшись от противника. Никакой живой связи с соседними частями вправо и влево Корпус не имел.

«Мы идем в Грузию» — как объявлено. Настроение офицеров и казаком приподня­тое: там мы отдохнем, переформируемся и снова в поход. В полках нет никакого запа­са фуража для лошадей и довольствия для казаков, но начальники дивизий и команди­ры полков не сомневались, что в портах Чер­номорского побережья: Туапсе, Сочи, Ад­лер найдутся интендантские склады.

За рекой Белой обнаружили движение с севера 4-го Донского конного Корпуса в 18 тыс. шашек, а с востока — 4-го Кубанского под командой донского казака ген. Писарева. Оба эти Корпуса, также как и наш 2-ой Ку­банский, двигались к Гойтскому перевалу, разделявшему Кубанскую Область от Чер­номорских губернии. Перед перевалом, в ста­ницу Хадыжинскую вошел Кубанский Пра­вительственный Отряд, около 4-ех тыс. штыков под командой генерала Морозова. В нем два военных училища (Кубанское Алексеевское и Кубанское Софийское), Гвардей­ский дивизион, учебные части из молодых казаков, Артиллерийский дивизион, Кон­ный дивизион, пластунский батальон и бата­льон учащейся молодежи Екатеринодара. При нем — Войсковой Атаман ген. Букретов, избранный вместо умершего Атамана Успен­ского, Правительство, члены Рады. Здесь мы узнали, что вся Черноморская губерния на­чиная от Геленджика, что под Новороссий­ском и до самой грузинской границы занята зелеными еще с февраля (как указывает ген. Деникин стр. 252 т. 5).

1-ый Кубанский Корпус ген. Шифнер-Маркевича (тоже офицер Ген. Штаба, также как и генерал Букретов и Морозов) с остат­ками 3-го Кубанского Корпуса ген. Топорко­ва, отошедшим сюда с линии Екатеринодар — Усть Лабинская двинулись вперед для занятия Туапсе. Возглавлял их Шифнер-Маркевич. При нем ген. Шкуро. Топорков же с двумя полками отошел к Новороссий­ску, для погрузки в Крым. Там же Коман­дующий Кубанской Армией ген. Улагай.

12 марта занято Туапсе. Расширяя плац­дарм Шифнер Маркевич двинулся на юг к Сочи. По единственной шоссированой дороге к Туапсе двинулась к морю вся эта конная масса войск, с обозами, беженцами, калмы­ками с гуртами их рогатого скота, с надеж­дой быть переправленной пароходами в Крым или уйти в Грузию.

Оскорбительной несправедливостью зву­чат строки ген. Деникина (стр. 344, т. 5): «Кубанские войска, совершенно дезоргани­зованные, находились в полном отступлении, пробиваясь горными дорогами в Туапсе. С ними терялась связь не только оперативная, но и политическая». Это совсем не вяжется с его же отзывами о боевой доблести кубан­ских казаков на многих страницах его же труда, и что для Добр. Армии — «КУБАНЬ — ЗЕМЛЯ ОБЕТОВАННАЯ», а кубанцы на­дежные бойцы против красных.

В «Родимом Крае» в №№ 101, 102, 103 и 104 помещен мой очерк «Трагедия Кубан­ской Армии» на Черноморском побережье в апреле 1920 года. В настоящем очерке сооб­щаю сведения об отходе Кубанских Корпу­сов от Воронежа и Царицына до Черного моря.

Точной численности капитулировавшей Кубанской Армии и остатков 4-го Донского конного Корпуса установить невозможно. Начальник штаба этих войск на Черномор­ском побережье полк. Дрейлинг на военном совещании старших начальников в Адлера 16 апреля доложил что «на довольствии чи­слится 47 тысяч бойцов» («Трагедия каза­чества» стр. 481, т. 4). В последний день перед капитуляцией заботами ген. Шкуро у самой грузинской границы на английский крейсер «Арк-Ройяль» были погружены полторы тысячи его партизан и около 5-и тысяч донцов и переброшены в Крым. («Тра­гедия казачества» стр. 403, т. 4.).

Закроем эти страницы — и о том, что для Добр. Армии в период ее зарождения «Ку­бань была Земля Обетованная», и о приз­нанной доблести Кубанского Казачества, и о горечи нашего поражения, поражения всех Белых Армий в России 53 года тому назад.

За это время, за границей выпущено много книг высшими генералами и политическими деятелями, с разбором: — Почему Белые Армии не вышли победителями? Кто их чи­тал — пусть сам придет к заключению — почему?!

Много ошибок видели и мы, строевые ко­мандиры, и в политике и в распоряжениях высших штабов.

После всего пережитого, надо подчерк­нуть, что: — Казачий Войсковой Организм, психологически выкованный в течении мно­гих веков, а с ним и территориальное форми­рование строевых частей, под командой сво­их офицеров — этот Казачий Организм — был наиболее устойчивым, в особенности в гражданской войне, в которой, духовные си­лы воинов стояли выше технического воору­жения.

Закрывая эти страницы и для личного ус­покоения души, можно осознать: все, что случилось — есть «Движение сил неумоли­мой Истории», над которой не всегда властен человек и, даже, государства.

© “Родимый Край” № 115 МАРТ – АПРЕЛЬ 1975 г.