РОДИМЫЙ КРАЙ — орган обще-казачьей мысли

20 марта. Сочи. — Утром ездил в штаб Корпуса, чтобы получит сведения о положении наших частей, о дальнейшей из судьбе, ибо мы «питались» лишь слухами. Коман­дир Корпуса ген. Стариков еще раз отпра­вился в Крым, чтобы там, на месте, добить­ся распоряжения о присылке пароходов для спасения нашего Донского Корпуса.

Его заместителем теперь был ген. Кали­нин. Почти все время гражданской войны он был с нашими частями в 1-ом Донском Корпусе на севере Донской Области на уча­стке Поворино-Балашов-Камышин. Его на­чальником штаба в 1-ом Корпусе был гене­рал Н.Н. Алексеев, Генерального Штаба. Умный и талантливый ген. Калинин, обла­дал большой «инициативной энергией», ко­торую применял всюду, где видел недостат­ки «приказа свыше». И теперь зная, что ген. Стариков в Крыму у ген. Врангеля, только что принявшего командование от ген. Деникина, добивается присылки пароходов на Черноморское побережье, он, по своей личной инициативе, вместе с ген. Гиреем отправился в Грузию для переговоров с гру­зинским правительством. Но успеха он не имел. Конечно, здесь было достаточно сил, чтобы перейти границу и идти до Батума, но английское командование ультимативно это­му воспрепятствовало.

Из-за недостатка фуража для лошадей, большинство которых было в полном исто­щении, их приходилось просто бросать, по­этому при каждой части было много «спе­шенных» казаков. Несмотря на то, что пе­реходы были медленными, все же пешие не могли поспевать за своими частями, и посте­пенно отставали и так сказать «терялись». У нас донцов, все пешие были при обозе и не «терялись», но у кубанцев их было особен­но много. Чтобы привести в какой-то поря­док всю эту «спешенную» массу, было при­казано формировать пешие батальоны, кото­рые направлялись потом в пластунскую бри­гаду ген. Морозова.

31 марта. Сочи. — После неудачных пере­говоров с грузинским правительством было приказано двигаться дальше на Хосту и Адлер. Пройдя около десятка верст, полк остановился на ночлег Всю ночь проходили мимо нас тысячи беженцев-калмыков с се­мьями, со всем своим скрабом, истощенны­ми лошадьми, которые ели волочили ноги. Жалкое зрелище! В голове — мысли о без­надежном будующем!…

1 апреля. Хоста. — Вся масса войск и бе­женцев двигается дальше. Справа и слева от дороги часто расположены кубанские ча­сти. К полудню мы дошли до Хосты и, про­двинувшись за нее, там расположились, но не было места, чтобы поставить лошадей. Всю ночь оставались так, будто бы оста­новились временно.

2 апреля. Хоста. — Рано утром двинулись влево в горы, где было меньше войск и бе­женцев, и где мы могли более выгодно рас­положиться. Извилистая дорога поднималась в горы, покрытые густым лесом. Дальше в горах начинался туман. К вечеру пошел мелкий теплый дождик. Дошли до населен­ного пункта Верхне-Николаевки, где распо­ложились довольно удобно, а главное было достаточно фуража для лошадей.

5 апреля. Верхне-Николаевка. — Вот три дня мы на высоте гор, почти все время шел дождь, а внизу в Хосте сияло солнце. Здесь наши лошади имели возможность набраться сил, но мы сами, были от всего отрезаны. Жили слухами, часто вздорными, ибо ник­то не знал истинного положения дел. Но все чувствовали, что надвигается что-то грозное, опасное. Говорили, что красные уже около Сочи. Но вот приехал ординарец из штаба, сообщивший, что части кубанцев еще далеко от Сочи, верстах в 25-ти. Нам приказано снова возвращаться в Хосту.

6 апреля. Хоста. — К полудню, мы в Хо­сте, где нам приказано расположиться Все кубанские части и беженцы уже прошли в Адлер в 12 верстах приблизительно. За ку­банцами шел наш 4-ый Дон. Корпус, за на­ми в арьергарде 2-й Кубанский Корпус, затем пластуны ген. Морозова. Фактически боев на фронте не было: красные медленно наступа­ли каждый день, а наши части без сопроти­вления отходили. Если бы красные начали серьезное наступление, чтобы уничтожить нас, у нас было достаточно сил, чтобы его отразить и, конечно, с большими потерями для наступающих. Красное командование это отлично сознавало и не предпринимало операций боевого характера.

6-12 апреля. Хоста. — Вместе с женой поместился на вилле ген. Серебряникова, что умер несколько лет тому назад. Его вдова в отчайнии от всех происходящих событий. Близь этой виллы, небольшая церковь, в ко­торой молодой священник говорит очень содержательныя проповеди, но больше фило­софского «мышления», очень осторожно ка­саясь настоящего момента, когда люди дол­жны были, по его мнению, в своих страда­ниях находить утешение в молитве. Что с ним стало позже?

У нас настроение очень напряженное. Все понимали, что наше положение критическое, Грузия категорически отказалась пропустить через свою границу и дальше идти нам было некуда. В Штабе Дон Корпуса было собра­ние всех командиров дивизий, бригад, полков для обсуждения создавшегося положения, но всем было ясно, что только прибытие паро­ходов могло нас спасти. Горячие головы, вро­де полковника одного из полков «мамантовского» корпуса, предлагали с «силой про­бить границу» и продолжать отступление, даже с боями вплоть до Гагр и Батума. Все это, конечно, были «слова» и никто не при­нимал это серьезно.

А красные уже приближались к Сочи. Большая часть кубанцев находилась уже в Адлере, говорят что там они «имеют» свои пароходы на рейде, но этому никто не верил.

12-15 апреля. — Прошел 2-ой Куб. Кор­пус ген. Науменко на Адлер. Говорят, что дальше 2-ая Куб. дивизия и пластуны ген. Морозова, которые подойдя к Сочи, будут его защищать. В штабе Дон. Корпуса стало известно, что ген. Калинин послал радио­телеграмму в Крым, требуя присылки паро­ходов для погрузки и спасения Корпуса.

16 апреля. Адлер. — Приказано выступить на Адлер, к полудню мы были уже там, не останавливаясь, прошли дальше к грузин­ской границе и расположились в рыбацком поселке Новый Город. К вечеру слух: Сочи уже занято красными, арьергард ген. Моро­зова отошел к Манчесте в 8-и верстах от Сочи, где и занял позиции. Но главное, среди казаков пошли слухи что «начались перего­воры с красными о перемирии», то есть о сдаче большевикам.

17 апреля. Адлер, Новый Город. — Адлер — поселок горского типа на мысе того же названия. От Адлера вглубь гор идет дорога и в 2-ух верстах находиться живописный курорт с целебными водами.

В Адлере и окрестностях сосредоточилось все, что отходило от Екатеринодара: и вой­ска и беженцы. Не было свободного места ни для людей, ни для лошадей. Вся эта масса копошилась, куда-то двигалась, не зная ку­да, и не зная, что делать. В самом Адлере вся площадь была забита людьми, которые что-то продавали, меняли. На рейде всего один пароход «Бештау», на берегу рыбацкие лод­ки охраняемые караулами от кубанских час­тей. Лодки часто отчаливали и шли к па­роходу и снова возвращались… Видно было, что отдельные офицеры-кубанцы грузились на «Бештау».

В штабе Дон. Корпуса стало известно, что ген. Калинин послал еще радио-телеграмму в Крым с категорическим требованием при­слать пароходы для погрузки Корпуса. Слу­хи о каких-то переговорах с красными о «перемирии» уже слышатся всюду, даже в штабах дивизий и полков, но никто не знал ничего точно. Некоторые говорили, что эти слухи распространяют советские агенты, которые уже проникли в наши части. Осо­бенно это наблюдалось в кубанских частях, так как говорили, что в авангарде красных идет конная дивизия красных кубанцев, ко­торых было у Буденного и Думенко большой процент. И теперь они среди наших кубан­цев уговаривают их сдаться.

18 апреля — Адлер, Новый Город. — Все слухи о «перемирии», циркулировавшие по­следние 2-3 дня вполне оправдались. В Ад­лере, где находился Войсковой Штаб ген. Букретова, было назначено собрание всех представителей офицеров от каждой части для обсуждения вопроса о «перемирии» с красными. От Донского Корпуса были гене­ралы Секретев и Голубинцев. Оказывается, что ген. Морозов занимавший со своими пластунами позицию в Манчесте в 8-и верстах от Сочи получил от красных вчера 17 апреля «условия капитуляции», которые и были переданы Атаману Букретову для обсужде­ния. Штаб Войскового Атамана находился на площади Адлера в небольшом доме ничем не отличавшимся от других и называвшийся гостиницей. Сюда и стали прибывать офице­ры, представители кубанских и донских ча­стей, вместе со своими помощниками. Тут же на площади стояли лошади, около двухсот, приехавших. Зная уже важность собрания сюда же нахлынула масса казаков разных частей. Все это стояло группами в напря­женном состоянии в ожидании каких-нибудь сведений о принятом решении. Конвойцы Атамана Букретова строго контролировали прибывающих и допускали на собрание только офицеров, вызванных представите­лями частей.

Вся эта масса людей на площади напоминала митинг первых дней революции. Люди стояли кружками, говорили, спорили, обсуж­дали. Прошло около трех часов, когда пос­тепенно, по одиночке стали выходить офи­церы с собрания. Их немедленно окружали, спрашивали и получали краткие, отрывис­тые и неутешительные ответы, которые не­медленно разносились дальше, часто, в ис­каженном виде. Но суть их была идентична: «нужно сдаваться»…

Это слово «сдаваться» вскоре облетело все части. Произвело оно ошеломляющее впечатление на каждого из нас. Но особенно в отчаянии были калмыки, в их семьях поднялся плач, крики, ибо все они знали пред­стоящую им суровую участь, особенно в 80-ом Дзюнгарском калмыцком полку быв­шего Мамантовского Корпуса… День кло­нился уже к вечеру, но во всех частях про­должались обсуждения, что делать дальше, куда идти. И так всю ночь никто не спал, все были на ногах. Все уже знали точные усло­вия «капитуляции», передавали их друг другу, а ночью мой вестовой принес мне их отпечатанный текст. В нем говорилось:

1. Даруется амнистия всем, кто чистосер­дечно раскаивается в своем заблуждении и пожелает искупить свою вину в рядах Крас­ной Армии.

2. Не даруется амнистия тем, кто участво­вал в возстаниях, был их организатором, за­нимался расстрелами и грабежами.

3. Оружие и лошади отбираются, кроме тех кто пожелает стать в ряды Красной Ар­мии.

Если переговоры не дадут никаких резуль­татов, то наступление возобновится с удвоен­ной силой. Для ответа дается 24 часа и мир­ные переговоры оканчиваются 19 апреля, в ночь на 20-е апреля 1920 г. — Подписал на­чальник дивизии Егоров.

Поздно вечером я встретил моего прияте­ля офицера из Штаба Корпуса, который мне сообщил некоторые подробности совещания у Атамана Букретова. Наиболее серьезным был державший себя с большим достоинст­вом, начальник Штаба Кубанской Армии полк. Дрейлинг, говоривший, что красным нельзя верить и что о сдаче не может быть и речи, пароходы из Крыма должны притти в течении одного-трех дней. Это время мы мо­жем продержаться, хотя наши войска уже и не способны воевать.

Почти все присутствующие офицеры подтвердили, что никакой сдачи красным быть не может, у нас имеется достаточно сил, что­бы сдержать натиск красных, нужно лишь требовать присылки пароходов и ожидать их здесь.

Более решительные офицеры предлагали силой пройти грузинскую границу, отступить и тоже ждать прибытия пароходов.

Только ген. Шифнер-Маркевич, начальник штаба дивизии ген. Шкуро, произнес «пора­женческую» речь, в которой осветил в мрач­ных красках наше настоящее положение (что, конечно, все знали и без его доклада), добавив, что переезд в Крым не изменит по­ложения, там будет еще хуже, мы будем как бы в «ловушке», из которой никто не смо­жет спастись. Поэтому «нужно сдаваться и уговорить казаков оставаться».

Как бы сговорившись, Атаман Букретов после него произнес заключительное слово: «мы сдаемся, я приказываю уговорить ка­заков оставаться!» Это было неслыханное заявление, все присутствующие на совеща­нии были просто ошеломлены таким заявле­нием Кубанского Войскового Атамана и Ко­мандующего Кубанской Армией в данной время! Никогда во всей истории Император­ской Российской армии не было случая, что­бы командующий армией приказывал офи­церам уговаривать своих солдат сдаваться врагу!

19 апреля — Адлер, Новый Город. — Ут­ром мелкий весенний дождик, еще более ом­рачающий наступающий день. У кубанцев — волнения во всех частях и только у нас в Донском Корпусе напряженное, но и спокой­ное настроение. Все молча наблюдали за тем, что происходило вокруг, будто бы все это их абсолютно не касалось. Все знали серьезность положения. Но никаких вопро­сов, никаких требований к своим команди­рам о своей будущей судьбе, все по­нимали без каких либо пояснений. Мой вес­товой Мотивилин, рассказал, что в кубанс­ких частях уже побывали красные кубанцы с красными бантами, рассказывавшие о «хо­рошей жизни» в Красной Армии, о скором окончании войны и «возвращении домой»…

Им помогали, довольно «усердно» и сами командиры исполняя в точности приказание своего Атамана и Командующего Армией ген. Букретова: «уговорить казаков»!…

На фронте, если таковой еще существовал, близь Сочи и Мачеста, где находился штаб пластунов ген. Морозова было полное и от­крытие «братание» с красными. Конные красные кубанцы легко переходили через «демаркационную линию» без всяких препятствий и шли в Адлер, чтобы повидать своих станичников и «однополчан»!

Говорят, что красные привезли несколько кухонь в Манчесту и там давали «обедать» своим наголодавшимся врагам. Все это спо­собствовало полной дезорганизации и демо­рализации Кубанской армии, оставшейся без своего командного состава, ибо большинство начальников и командиров уже открыто пе­ребиралось на стоящий близ берега пароход «Бештау», готовый в любой момент к от­плытию. Были кубанские полки, в которых оставались лишь младшие офицеры из вах­мистров или урядников. А оставшиеся в не­которых частях командиры больше не имели никакой власти, ибо Букретов, после того, как парламентеры отказались ехать к крас­ным, передал все командование и ведения дел «сдачи» ген. Морозову. За всеми рас­поряжениями обращались к нему.

Уже после полудня некоторые кубанские части потянулись в сторону Сочи… Сдавать­ся! Но в то же время были некоторые части кубанцев, которые оставались на месте при всех своих офицерах: дивизия ген. Бабиева, расположенная близь нашего полка немного к северу от Адлера, «волчий дивизион» ген. Шкуро, Партизанский полк.

К вечеру «Бештау» был наполнен людь­ми до отказа, но погрузка отдельных офице­ров продолжалась до глубокой ночи. Видно было, что он может отойти в любой момент, но ожидал самого Атамана Букретова, нахо­дившегося в Адлере, в гостинице. Все распо­ряжения кубанским частям шли от ген. Мо­розова, который был фактически на службе у красного командования.

Все части Дон. Корпуса были подтянуты к Адлеру и за город, близь Нового Города. Порядок образцовый, все командиры на сво­их местах, все серьезны, молчаливы, ника­ких обсуждений создавшегося положения, как будто перед решительным боем. Все зна­ли, что приближается решительный момент, но у всех была какая-то крохотная надежда на какое-то чудо, на то… что все же парохо­ды должны прибыть. Не может быть чтобы мы были бы брошены так жестоко, безсердечно злейшему врагу, с которым мы бились и били его в течении 3-ех лет в неравной борьбе, истекая кровью…

Все офицеры и казаки Донского Корпуса знали и чувствовали, что все что угодно, но только не сдача. Дух Донского Корпуса не был сломлен и нравственная сила его бы­ла несокрушима.

20 апреля. Адлер-Новый Город. — Безпокойная ночь, я не мог спать, выходил нару­жу, бродил по берегу моря. Утром легкий туман, начал моросить мелкий дождик.

Мой денщик Мотивилин доложил мне, что в полночь Атаман Букретов, как бы тайно покинул Адлер и вверенную ему Кубанскую армию. Это сообщение он пополнил своими очень нелестными комментариями…

Около 6-и часов утра я направился вдоль моря к грузинской границе. Пройдя около версты, я стал возвращаться назад, и когда почти дошел до домика, где ночевал с женой, то на берегу стояли казаки моей сотни и дру­гих частей, оживленно говоривших и что-то показывающих на море. Когда я подошел к ним, они указали мне на какие-то черные точки в далеком море, как бы в каком-то тумане. Дождь стал затихать. Казаки стали просить меня дать биноколь, чтобы лучше разглядеть эти точки. Бинокля у меня не было, а про себя я подумал, что люди на­чинают «галюционировать» пароходами.

Но и я сам стал всматриваться вдаль мо­ря. Утро яснело, туман стал рассеиваться и темные точки все увеличивались и прибли­жались к нам. Так прошло около четверти часа и стало ясно видно, что это не одна, а три точки, постепенно увеличающиеся и принявшие контуры военных судов. Вскоре стало ясно видно, что это крейсер и два миноносца. Приблизительно в полверсте от берега они бросили якорь, спустили мотор­ные лодки, которые быстро направились к нам. Подойдя к берегу, английские матросы стали приглашать всех желающих переве­сти на корабли!

Так совершилось чудо, пароходы при­шли!…

От матросов я узнал, что будут погружены все, кто пожелает, но без оружия. Я прика­зал своим казакам бросать все и идти на по­грузку, сам я с женой попал на крейсер «Мальбрук», куда грузились как казаки на­шего Корпуса, так и желающие этого кубан­цы.

К 10-ти часам утра прибыл на рейд па­роход «Россия», на который стали грузиться полки Калединовский, Назаровский, и др. Казаки грузились на него с винтовками, пу­леметами, седлами, принимали и всех бе­женцев и калмыков с их семьями.

На «Мальбруке» нас поместили на носо­вой части под гигантскими парными орудия­ми, покрытыми чехлами из брезента, дали немедленно кофе и белый хлеб — для нас это было что-то невиданное…

К полудню за Адлером послышалась силь­ная пулеметная стрельба, нас переместили на среднюю часть крейсера, так как орудия приготовились к открытию огня. На мой во­прос английскому офицеру по-французски, могут ли они открыть огонь, он ответил, что им приказано «обезпечить погрузку ар­тиллерийским огнем».

На берегу — невероятное смятение. Одни кубанские части уже шли в Сочи «сдавать­ся», в других шли нерешительные обсужде­ния, что делать. Те, кто шли грузиться, тро­гательно расставались со своими верными соратниками — конями, были случаи когда, не желая чтобы их конь достался красным тут же пристреливали его на берегу. Мой верный конь, похожий на скелет, понуря го­лову, стоял тут же на берегу. Прошел он длинный путь службы, пять лет был на японской войне, участвовал в атаке на япон­скую батарею, потом служба в полку, войны 1-ая Мировая, гражданская, и вот теперь на берегу моря, брошен, покинут… Двадцать лет верной службы… Простился с ним, как с родным человеком…

С крейсера нам было видно, как на берег прибывали все новые части, как донские, так и кубанские, оставляли лошадей, брали са­мое необходимое — винтовки, седла и погру­зившись на катера шли к пароходу «Рос­сия». На берегу скопилось около десяти тысяч лошадей, если не больше

Прибывшие на пароход после передавали, что фактически красные агитаторы уже бы­ли там на берегу среди кубанских частей, продолжая уговаривать «нерешительных», некоторые части кубанцев оставались на своих местах, где их застала объявленная «амнистия» и оставшиеся командиры оче­видно ожидали каких-то распоряжений красных через ген. Морозова.

К вечеру весь Донской Корпус был погру­жен, так же как и беженцы.

Позже прибыл еще один транспортный пароход, кажется «Дон», но название его точно не помню. На него грузили всех, кто хотел и был готов к погрузке.

Красные уже заняли Сочи, их посты бы­ли выдвинуты за город к Новой Манчесте, за­нятой ген. Морозовым. По птичьему полету от Сочи до пароходов находившихся у Ад­лера было 20-22 версты, следовательно по­грузка шла под носом у красных, они могли обстрелять пароходы из пушек, но на это не решились. Но было ясно, что погрузка со­вершалась под прикрытием орудий англий­ской эскадры, которая своими 12-ти дюймовыми орудиями смогла «смести» всю при­бережную полосу Сочи, где были главные силы красных. Поэтому вся погрузка совер­шилась в абсолютном порядке, не было ни­какой паники, никаких препятствий в виде тех или инных «привилегированных» рас­поряжений, как это было в Новороссийске, по рассказам очевидцев, прибывшим оттуда и теперь спокойно погруженных вместе с нами. Никаких трагедий, ни драм самоубий­ства не было, ибо все, кто не желал сдавать­ся красным были погружены и перевезены в Крым.

В сумерки наш крейсер подошел к пароходу «Россия» на который мы были пере­гружены. «Россия» ушла в полной темноте в море в сопровождении военных английских судов. Говорили, что другой транспорт оста­вался у Адлера ночью и даже утром следу­ющего дня, продолжая погрузку, но я этого утверждать не могу. Около 7-и часов утра мы были на рейде Феодосии, где сошли не­которые офицеры штаба Корпуса и ген. Калинин, пароход наш снова вышел в море, продолжая путь вдоль берегов Крыма. Ни­кто не знал куда мы идем. Шли всю ночь, а на утро остановились на пустынном бере­гу. Это было около Ак-Мечеть на западном берегу Крыма, где были татарское селение, солеварные предприятия и рыбацкий посе­лок. Тут мы и выгрузились. Это было 22 ап­реля 1920 года.

Немедленно были приступлено к перефор­мированию всех частей в пешие полки, были образованы Калединский полк под командо­ванием полк. Чапчикова, 6-ой Ермаковский полк. Шмелева, 48-ой Донской под командой полк. Губкина, 80-ый Дзюнгарский калмыц­кий под командованием полк. Тепкина (он окончил Новочеркасское Военное Училище портупей юнкером на один выпуск раньше меня. Был отличным гимнастом и наездни­ком).

Менее чем через месяц эта наша пешая дивизия (лошадей у нас не было) походным, пешим порядком двинулась на Перекоп. При приближении к боевой линии фронта и зная, что придется столкнуться с красной конни­цей, один из командиров полков открыто заявил казакам: «если вы не хотите, чтобы вас красные порубили — достаньте коней…» И эти «зипунные рыцари» через пару дней, не имея седел, с набитыми соломой мешками, подтянутыми веревками все сидели на ко­нях, а через несколько дней под Ореховкой разгромили конный красный корпус Жлобы, лично спасшимся на автомобиле. Донцам до­сталась большая добыча всякого рода ору­жие, пулеметы, орудия, а главное кони с седлами и теперь наша дивизия стала дей­ствительно кавалерийской частью.

Вспомним, главными нашими силами в Крыму были Корниловская дивизия, дроздовцы, юнкера Атаманского Училища, насту­павшие на Каховку, защищаемую отборны­ми латышскими батальонами и Донская ди­визия и все это на фронте Каховка-Мелитополь-Бердянск на протяжении около 200 ки­лометров.

Донскую дивизию («Дивизия Скорой По­мощи») почти ежедневно приходилось пере­брасывать с одного участка фронта на дру­гой и потом снова возвращать обратно.

Но… было видно, что вся эта геройская борьба и самопожертвование приближалось к концу. Это была трагедия трехлетней же­стокой кровавой борьбы, когда горсточка защитников чести великой России и казаки, боровшиеся за вольность и свободу Тихого Дона дрались против всей России, захвачен­ной красной чумой. Эта борьба была безсмыслена…. И для героев есть невозможное…

В заключении я хочу подчеркнуть, что те донцы-герои, что единодушно возстали «за край родной, за честь отчизны, за казачье имя, за славу дедов и отцов, за свой покой и угол», как об этом написал наш великий патриот, писатель Крюков, и героически бо­ролись в течении трехлетней кровавой безпощадной борьбы, и теперь в самые трудные безнадежные дни, угрожавшие невероятной трагедией, — до конца оставались на своем посту без всякого ропота и сомнений, веря до конца своим командирам.

Нужно было видеть эту великую нрав­ственную силу в момент «развала и падения духа» в среде их окружающей на Черномор­ском побережье. Когда они видели воочию, что командующий армией и высшие коман­диры позорно бросили свои части (правда, не донские) и под покровом ночи удалялись на пароходе. А донцы, не принуждаемые ни­кем, покинув своих верных спутников коней, взяв винтовки и седла, садились на парохо­ды, готовые продолжать борьбу. И в Крыму они снова геройски ее продолжали, не склонив гордую голову перед жестоким вра­гом до тех пор, когда были принуждены на­всегда покинуть свою великую Родину и свой Тихий Дон.

Вечная память павшим героям! Слава ге­роям живущим!

 

© “Родимый Край” № 109 НОЯБРЬ ДЕКАБРЬ 1973 г.