РОДИМЫЙ КРАЙ — орган обще-казачьей мысли

В «Русской мысли» от 21.10.76 г. я прочи­тал «Кремлевский заговор по Авторханову» А. Гладилина. Не вдаваясь в спор о досто­инствах и значении книги, мне хотелось ос­тановиться лишь на заключительной части статьи, где автор, надеюсь, по молодости до­стигает вершины упрощенности и даже неко­торого подражания советский версии на дан­ную тему. (Совершенно безразлично, если один из столпов газеты еще раз употребит псевдо-магические слова о «запахе серы»).

В самом деле, А. Гладилин подвергает сом­нению такие слова Авторханова: «Красная армия не хотела воевать, народ жаждал по­ражения собственного правительства, видя в этом единственную возможность спасти себя и страну».

А разве это было не так?

Если г-н Гладилин получил сведения о довоенном периоде из советской литературы — ему следовало бы заново перечитать хотя бы «Поднятую целину». Разница лишь в том, что войны ждали не только «кулаки», как у Шолохова, но подавляющее большин­ство подневольного крестьянства, потому что жизнь труженников земли была более горше, чем та, что описана Ф. Абрамовым в его романе-трилогии.

Ждали войны многие и из городского на­селения, не говоря уже о тех, кого коснулся «меч» постоянной революции.

Война пришла не такой, какой ее представ­ляли в мечтах. Черные слухи о немцах нас­тойчиво ползли вглубь страны на плечах раненых, беженцев и все тех же арестантов, к которым шло теперь пополнение, имену­емое «изменниками родины».

Тем не менее, измученные люди еще на­деялись, что Гитлер одумается и многие во­евать не хотели. Большое количество плен­ных в первые месяцы войны объясняется не только внезапностью нападения или тем, что армия была обезглавлена Сталиным.

Советские статистики хрущевского перио­да определяли число мужчин призывного возраста, оставшихся на оккупированной территории в десять миллионов. Как это случилось?

Весною 42 г. мне, убежавшему из эшелона с военно-пленными, направлявшегося в сто­рону Германии, пришлось пройти от ж.д. Бо­бруйск-Минск почти до Мозыря. Всюду по деревням я встречал совсем молодых муж­чин. Из разговоров выяснилось, что братки белорусы, получив повестки военкомата, предпочли укрыться в лесу до прихода нем­цев. Много по деревням было также «при­маков», осевших здесь, чтобы переждать не­погоду, в прошлом году во время отступле­ния частей Красной армии.

После разгрома немецких армий под Мос­квой положение людей на оккупированной территории оказалось тревожным, не устой­чивым. Кое-кто решил отправиться обратно в лес к «хлопцам», как звали среди населе­ния партизан. (Там, где партизанские отряды, состоявшие в первые месяцы войны из раз­ного рода, не успевшего эвакуироваться, на­чальства или специально оставленного здесь да из скрывавшихся евреев, чувствовали се­бя в безопасности, мужчин призывного воз­раста по инструкции из Москвы забирали силой. Не желающих воевать — расстрели­вали.)

Другие вступали в полицию, в организу­емые некоторыми немецкими генералами и маршалами восточные формирования, сра­жавшиеся или в составе немецких дивизий или, как самостоятельные боевые единицы. Только в Восточном запасном полку находи­лось около тысячи добровольцев из местного населения.

А в это время оправившийся от страха Ста­лин и его клика, чтобы спасти свои шкуры, начали проявлять инициативу. Кровожадный зверь демонстративно надел маску этакого спасителя земли русской. Вчерашних под­опытных существ он называл уже братьями и сестрами.

Летом 42 г., когда я был в партизанах, при­летевший из Москвы в район Рудобелки ста­линский эмиссар распространял через комис­саров отрядов вести, что «партия признала свои ошибки. Все изменится к лучшему. Нужно только выиграть войну». Пускались слухи даже о роспуске колхозов.

Беспримерный по цинизму скачек в сто­рону произвел, конечно, впечатление на не­которую часть населения, но большинство отнеслось к сталинским заверениям недовер­чиво. (Должен заметить, что на первом этапе войны Москва охотно поддерживала парти­занские отряды и не идущие в ногу с гене­ральной линией партии. Такие отряды назы­вались «дикими». В конце войны испытан­ным методом, заброшенными в тыл специаль­ными агентами командиры таких отрядов уничтожались, а состав вливался в более крупные соединения, во главе которых стоя­ли верные Сталину люди. Сомневающимся советую прочитать книгу советского издания «Война в тылу врага» Г. Линькова.)

Так обстояло дело в действительности и А. Гладилин, вероятно, рассчитывает на желто­ротых юнцов, когда старается объяснить, что …«власовское движение родилось после того, как часть наших войск почувствовала себя преданной и брошенной на произвол судьбы, оказавшись перед выбором: или смерть или хоть какое-то существование». В данном случае он идет дальше «генерала от литера­туры» Арк. Васильева. Тот в своей книге «В час дня ваше превосходительство» по заказу своих хозяев показывает власовское движе­ние, как сбор разного рода элементов, оби­женных советской властью: дети кулаков (как и сам генерал Власов? по версии авто­ра), попов (как генерал Благовещенский), де­ти помещиков, репрессированных и т. д.

Подобная теория помимо воли Арк. Васи­льева не обеляет сталинскую диктатуру. Ес­ли принять во внимание, что в разного рода вооруженных силах сражалось более милли­она подсоветских людей — то каков же был размах террора?.. Ведь не следует упускать из виду, что большинство членов семей, про­шедших через чекистскую наковальню, раз­делило судьбу родителей. Да и среди выжив­ших не всякому удалось попасть в плен или остаться на оккупированной территории и вот почему.

В предвоенный период в воинских доку­ментах детей репрессированных (в эту кате­горию входили и люди, родители которых во время гражданской войны сражались на сто­роне белых, зеленых и других повстанческих отрядов стояли две роковые буквы: Р. Б. (Рабочий батальон). В плену людей подоб­ной категории было очень мало.

Среди множества военнослужащих РОА я знал лишь одного который питал лютую не­нависть к коммунистам. Он не скрывал, что уже отправил на тот свет около десятка партийцев и что счет еще не был закончен.

Во время раскулачивания на глазах у это­го человека, связанного, несколько местных активистов изнасиловали его жену. Всю его семью загнали ночью в товарный вагон для отправки в Сибирь. Жена при первой воз­можности бросилась под поезд. Его родители и дети умерли от холода и голода где-то в тайге, не далеко от Бийска.

Пусть всякий, кто может представить себя в его положении, бросит в этого человека камень!

Нет, господин Гладилин, не из-за густой баланды и желания выжить бывшие подсоветские люди вступали на путь борьбы про­тив ненавистной власти! Характерным при­мером являлись хотя бы остатки армии ген. Белова, заброшенной в тыл зимой 42 г. Эти люди еще не были истощены лагерями. Тем не менее многие из них вступили в батальо­ны «Березина», «Днепр», «Припять».

Есть еще примеры.

В ночь на 7-е ноября 41 г. в бобруйском лагере военнопленных случился пожар. (По одной версии — пожар устроили сами немцы. По другой — это сделали, засланные под­польной группой провокаторы). По выбе­гавшим из горящего здания пленным немцы открыли стрельбу. И все-таки многие из уце­левших после «варфоломеевской ночи» вступили потом в восточные формирования.

Летом 1943 г., когда немцы перешли к «пластической обороне», а давно обещанное создание РОА отодвигалось в неизвестное бу­дущее, под влиянием пропаганды участились побеги военнослужащих к партизанам. Тогда один офицер выстроил батальон на лесной опушке в районе Кличева и обратился к сол­датам и офицерам с короткой речью, смысл которой сводился, примерно к следующему:

«Я вполне понимаю вас. По многим причи­нам в данной обстановке вам трудно сра­жаться против своих братьев. Все, кто хочет, пусть сейчас положат винтовки на землю и уходят».

Первыми покинули ряды наиболее хра­брые. Скрылись за деревьями. Видя, что по ушедшим никто не стреляет, вышли из строя и другие. Примерно, пятая часть батальона ушла в лес. Большинство осталось и дезер­тирства в батальоне больше уже не было.

Всем участникам событий было ясно и тог­да и теперь, что создание РОА даже в 1943 г. в корне изменило бы ход войны. И если в чем можно упрекнуть генерала Власова, так это (Не считая безрассудного сведения счетов с немцами в Праге) — в его излишней прямолинейности в переговорах с командо­ванием Вермахта. Делить шкуру не убитого медведя можно было бы, имея в своем распо­ряжении двух-трех миллионную армию, но не раньше. В данном случае ему следовало кое-что позаимствовать бы у Ленина.

Да, как пишет и Н. Беттель «…в конце войны большинство народа сражалось с бла­городной доблестью и мужеством…» Но и Н. Беттель и А. Гладилин умышленно или по неведению умалчивают о двух важных при­чинах.

Все зависело от обстоятельств. Ведь и ге­нерал Власов мог бы закончить войну в чи­не маршала. Но оказавшись в соответствую­щих условиях, он, болевший за судьбу своего народа, не мог поступить иначе.

В разгар боев под Москвой мне довелось слушать речь одного батальонного комиссара. Хорошо говорил человек. Не по-казенному. Были тут и слова Долорес Ибаррури «Чем жить на коленях — лучше умереть стоя»… А в 1944 г. я встретил его уже… в отделе пропаганды при штабе 7-й немецкой усилен­ной армии.

И еще… Не нужно забывать, что мужест­венно сражались люди вольно или невольно.

В битве за Берлин первым спрыгнул с по­дошедшего танка и взбежал на ступени Рей­хстага сержант Петр Пятницкий. Он упал тут же, скошенный шквалом огня. Его фами­лия значится в истории Великой отечествен­ной войны. Но для его семьи и двадцать лет спустя он числился «без вести пропавшим». Напрасно советские журналисты, писавшее в свое время об этом случае, пытались уличить в нерадивости какого-то чиновника военного министерства. Никакого недоразумения здесь нет. Просто сержант Пятницкий, как и мил­лионы его собратьев был в плену (а может быть и в партизанах, да не ортодоксального направления) и выжил, возможно, из-за вмешательства в судьбу пленных того же генерала Власова. Затем «освободители» его, как и всех пленных (см. книгу «Пропавшие без вести») отправили в штрафной батальон и бросили на штурм Рейхстага.

Во всех крупных сражениях штрафные ба­тальоны играли не вспомогательную роль, но главную. Двадцать миллионов жертв гово­рят за то, что война выиграна не как поется в песне «малой кровью, могучим ударом», но главным образом, численным перевесом: грудью на пулеметы, наступление пехоты без предварительной разминировки.

Впервые мне довелось побывать у брат­ских могил в Трептов Парке (восточный Бер­лин) еще при Хрущеве. Сопровождавший нас полковник, помню, сказал:

— Здесь похоронено девяносто тысяч сол­дат и офицеров советской армии погибших в боях за Берлин.

Эту юдоль печали я посетил вновь более десяти лет спустя. Все так же по сторонам возвышались гранитные постаменты с баре­льефами, изображающими отдельные эпизо­ды войны или с высеченными на камне изре­чениями «мудрого вождя».

Я был удивлен до крайности, прочитав на обложке набора открыток, что здесь на клад­бище героев похоронено только более пяти тысяч человек. С грустью подумал, что если я вернусь сюда еще через десяток лет, число погребенных несомненно уменьшится. Тот­час мне вспомнился разговор с одним из французских офицеров, побывавшим здесь в майские дни сорок пятого года.

— Трептов Парк, — сказал он. — в то вре­мя был оцеплен войсками. День и ночь над парком и в окрестностях стоял смрад сжига­емых трупов.

Возвращаясь к статье А. Гладилина, я не могу пройти мимо последнего абзаца, где ав­тор упрекает Авторханова, что ему… «изменила его объективность исторического мы­шления».

Наряду с «незрелостью суждений» это один из атрибутов советской терминологии, широко употребляемой, когда нужно отмах­нуться от реальности. Вероятно, для А. Гладилина объективность заключается в много­кратном повторении самого слова. Как в том анекдоте, где дочь миллиардера пишет сочи­нение о жизни бедной семьи. (Жила-была бедная семья. Родители были бедные. Их слуги, повара были бедные. Дворецкий, шо­феры и садовник были бедные. Все были бедные).

В самом деле, на чем основано суждение критика об отношении народа к войне, о власовском движении?..

Имя этой основе — ЛИТЕРАТУРЩИНА! Прокукурекал а там хоть не рассветай.

К сожалению, он не одинок.

Когда теперь, тридцать лет спустя, при­ходится читать стеснительно-жеманные сочи­нения («Мы, дескать, боремся против дикта­туры чистенькими методами!) о власовском движении подобных литераторов, имеющих о нем скудные, искаженные сведения, мне всякий раз вспоминаются гоголевские пер­сонажи, сравнивающие Чичикова с капита­ном Копейкиным, забывая, что у последнего … не доставало одной ноги…

Как бы то ни было, мы живем в совершен­но другое время. Знаю: нет ТАМ настоящей свободы. А есть традиционно повторяющаяся комедия с выборами; сажают инакомысля­щих в тюрьмы, психбольницы и лагеря. Но все-таки, кое-кому удается протестовать про­тив беззакония или выехать за границу.

Но ТОГДА? В сталинское время?.. Да раз­ве может быть какое-то сравнение?

Я не стану заново приводить слова Ленина о том, как должен стремиться к освобожде­нию. Излишне напоминать также о путеше­ствии «вождя мирового пролетариата» в запломбированом вагоне, хотя пооктябрьским поколениям с пеленок неустанно внушали, что во всем нужно брать пример с вождей.

Разве была у нас хоть малейшая возмож­ность сказать что-либо против самого дико­го бандитизма в государственном масштабе? И разве можно было нам упустить разъединственный случай, чтобы за все страдания на­рода хотя бы погрозить оружием усатому ти­рану?..

Несмотря на трагический конец, власов­ское движение сыграло свою историческую роль. Теперешнее относительное потепление объясняется не добротой Брежнева и его Гаулейтеров. Кроме страховки на будущее (У нас, дескать, была свобода!) руководители Кремля крепко поняли: если деспот может удерживать власть самыми зверскими мето­дами, то и народ волен не останавливаться в выборе средств для борьбы с ним.

О войне, такой тяжелой для подсоветских народов, следует писать правдиво, не основы­ваясь на официальной, партийной истории, написанной доморощенными литераторами под диктовку преступников для скрытия их преступлений. Иначе они действовать и не могут. Выученники Ленина-Сталина, как и их наставники следовали всегда традиции крупных убийц: никогда не сознаваться!

Как говорили древние римляне «Все чело­вечное может быть свойственно человеку, но не быку».

Н. Нарымов

© “Родимый Край” № 125 НОЯБРЬ – ДЕКАБРЬ 1976