СРЕДИ ЗЕЛЕНЫХ И КРАСНЫХ. – Вл. Ст. Мыльников


У «бело – зеленых»

(Продолжение)

Сразу же после переговоров с красным комендантом города Майкопа капитаном Вирченко, на самом деле связь с Майкопом была налажена и, регулярно, каждый день нами получались самые ультрасекретные сведения поступающие в красную комендатуру.

Где какие передвижения войск производи­лись, особенно на северном Кавказе, их сос­тав, количество — все это нам передавалось немедленно. Слухи о том, что в Крыму го­товится десант для высадки на Черномор­ском побережье вызвали большой подъем духа у молодежи. Стали уже поговаривать о том, что штаб корпуса скоро будет переве­ден из станицы Царской в Майкоп, так как при создавшемся таком удобном положении — взять город — это — раз плюнуть. Ко­нечно, Крыжановский разделял их мнения и этого не скрывал, но советовал быть осто­рожным и не торопиться. «Взять Майкоп мы сможем в любой момент, но сможем ли мы его удержать?.. Ведь, в случае, если нам придется его оставить, то мирное население может подвергнуться репрессиям и постра­дать, так как открытого боя с неравными силами противника дать мы не в состоянии потому что красные смогут получить подкре­пления в очень короткий срок, а нам их по­лучить неоткуда. Поэтому — желательно бы нам соединиться с отрядом генерала Фости­кова для совместного действия».

Сведения, получаемые от Вирченко, немедленно же передавались в штаб ген. Фостико­ва действовавшего в горных станицах и ау­лах Баталпашинского и Лабинского отделов. Это был совершенно самостоятельный отряд, которому генералом было дано имя: «Армия Возрождения Россини».

Вскоре после появления «слухов» о десанте, Вирченко сообщил, что десант на самом деле высадился на Таманском полу­острове, и что красное командование в пани­ке посылает туда подкрепления. Сразу же Крыжановский посылает гонца к генералу с письмом в котором, сообщая ему радостную новость, просит Фостикова назначить ему немедленно-же свидание, для совместного обсуждения создавшегося удобного положе­ния. Встреча состоялась на следующий день в ауле Ходзь, куда полковник Крыжанов­ский прибыл с группой офицеров. Ген. Фос­тиков явился так-же со своим конвоем в блестящем одеянии, офицеры — при пого­нах, так-же импозантны, как и сам генерал. Контраст получился громаднейший, по срав­нению с Крыжановским на котором было на­дето какое-то полосатое пальтишко ничего военного не напоминавшее.

Объяснив генералу положение, состав и все, что касается его корпуса, седовласый полковник предложил генералу план, выра­ботанный им накануне и одобренный молоде­жью на офицерском собрании в станице Парской а именно: «Перебросить объединенные силы обеих армий, примерно 20.000 или 25.000 пехоты, и 5.000 Конницы в горы мимо Майкопа по горному хребту в предгорья. Конницу бросить на самый Екатеринодар а пехоту оставить в горах как резерв. Внезап­ным натиском постараться взять Екатерино­дар, предварительно прервав железнодорож­ные пути при помощи 2-х отрядов находя­щихся неподалеку от Екатеринодара и быв­ших в распоряжении Крыжановского. В случае же неудачи переплыть Кубань, и отойти в горы под прикрытие пехоты. Выступать нам нужно немедленно же. Нельзя упускать драгоценное время для соединения с десантом». Выслушав речь Крыжановского Фос­тиков этот план отклонил, ссылаясь на то что, мол, «казаки не пойдут далеко от своих станиц, а пускай сами Таманцы займут Ека­теринодар а «Я» им поднесу все горы, от Майкопа, до самых Минеральных Вод сво­бодными». Под конец этого собрания коман­диров, конники, со слезами на глазах умоля­ли его: «Бросьте нас из под Майкопа на Екатеринодар, мы сами перережем железно­дорожные пути вокруг и наделаем много неприятностей красным». Фостиков катего­рически отказался продолжать разговор на эту тему.

Вполне естественно, что, видевший виды и умный полковник, считая амбицию генерала за крайнее сумасшествие, с его доводами не согласился, так что на этом они и разошлись. Последующие дни прошли в переписках и переговорах между тем и другим штабом; а время шло своим чередом. Его не остановишь. Удобное положение не было использовано и подходящий момент упущен. Через некоторое время Таманцы были от­биты и десант ушел обратно в Крым. Мы чуть не плакали, когда Вирченко сообщил нам о поражении десанта и вскоре после этого и сам он с группой верных ему людей покинул Майкоп и прибыл к нам в станицу Царскую. Между тем армия, присланная красными для ликвидации десанта была на­правлена на Майкоп для борьбы с безпокоющими их отрядами партизан, т. е. для на­шего уничтожения.

Примерно в это время в Царскую приплел­ся посланник из Крыма генерал Муравьев, измученный долгой ходьбой. У него было се­кретное поручение для ген. Фостикова, в си­лу которого все отдельные отряды должны подчиняться старшему в чине то есть гене­ралу Фостикову. Эффект этого секретного приказа не заставил себя ждать. Спустя не­сколько дней после того, как ген. Муравьев, после двухдневного отдыха в станице Царской был препровожден в штаб генерала Фостикова, Крыжановский получает приказ предоставить в распоряжение главнокоман­дующего всеми партизанскими отрядами на северном Кавказе генерала Фостикова т. н. Корпус полковника Крыжановского для на­чала совместных действий против красных. Такова, дескать, воля верховного главноко­мандующего генерала Врангеля. Это и было секретное поручение генерала Врангеля дос­тавленное ген. Муравьевым с месячным за­позданием. Поручение это, как видно, имело целью координировать действия объединен­ных мелких и крупных партизанских отря­дов с высаживавшимся на Тамани десантом присылаемый им на помощь, главным образом оружием и боеприпасами, которых нам недоставало. Мы ждем. В распоряжение Крыжановского было оставлено всего 300 человек для прикрытия Майкопского фрон­та, лишь для того, чтобы отвлекать против­ника от Станицы Лабинской, против которой готовился главный удар. Нам присылают два орудия, их тянут три пары волов. Значит — ни упряжки, ни лошадей. Проверяю. При­цельные приспособления отсутствуют, откатники показывают — что масла в компрессо­рах почти нет, и у нас нет артиллеристов. Снарядов тоже нет. Проходит день. Местные жители подвозят нам тридцать шрапнелей. «Где вы их хранили?..» «А в речке…» Ос­тается только лишь махнуть рукой. Подби­раю, среди молодежи моих будущих «артил­леристов», заказываю местному ковалю ключик для отвинчивания шрапнельных го­ловок, выводим орудия в лес, на полянку, где и качалась просушка шрапнелей на солн­це. Не успели просушить и нескольких го­ловок, как прискакавший ординарец зовет меня к полковнику. «Красные выбили нас из Тульской. Нужно их сейчас же выбить от­туда. Вы с орудиями немедленно выступа­ете к Тульской». «Полковник, — орудия и все прочее в таком состоянии, что вряд ли Вы получите от них какую либо пользу…» «Мне нужно два — три выстрела. Понима­ете какое моральное впечатление это про­изведет на красных, да и на наших!..» Слу­шаю! Через час мы выступаем. Становимся на лесной полянке, невдалеке от станицы. Мне виден только крест на станичной церкви. Станицу я приблизительно знаю, да и расположение ее представляю довольно хо­рошо. Ориентируюсь. Но мне ведь все равно нужен только звук выстрела, а на большее я при состоянии моих орудий, рассчитывать не могу. Ординарец докладывает: «Красные поставили батарею на площади». Нам уже слышны были их выстрелы, три или четыре. «Попробуйте!» говорит мне полковник. «Постараюсь сделать — что смогу». Даю направление каждому орудию, подкручиваю их подъемным механизмом как Бог на душу положит, приказываю привязать к шнурам вожжи, и отойти в сторону, чтобы не побило людей, если сорвутся орудия и командую: «Огонь»!.. Представьте себе мое удивление: обе шрапнели «пошли». Выпускаю еще шесть снарядов и говорю полковнику: «Что мог, сделал. А теперь нужно поберечь сна­ряды». А ведь снарядов-то было — всего на всего — тридцать.

Через полчаса ординарец докладывает: «Батарея противника, сбитая нашей артил­лерией, спешно отходит в Майкоп. Наши занимают уже окраины станицы, но их силь­но беспокоят пулеметы, что стоят на «Жел­той Круче». Прикажите артиллерии их сбить!..» Местность мне хорошо известна, но… Навожу орудия, подкручиваю. «Огонь!» Выпускаю четыре снаряда и умолкаю. Ждем результата.

Ординарец сообщает: «Пулеметы против­ника убежали, сбитые нашей артиллерией. Мы занимаем станицу». Я прекрасно пони­маю, что это все дело случая при крайней трусости противника. Но полковник благо­дарит меня и крепко жмет мне руку. «Впер­вые вижу такого артиллериста: без прицель­ных приспособлений, без наблюдательного пункта, без прислуги в течении часа сбивает батарею и пулеметы противника. Доложу ге­нералу». В свою очередь, крепко жму руку полковника и думаю сам себе: «я-то тут со­вершенно не причем, а вот его величество случай — делает такие вещи, что и не при­думаешь». Мы въезжаем в станицу. Это было 24 или 25-го августа, тот знаменатель­ный день, дата, назначенная Фостиковым для начала всеобщего наступления. Крыжа­новский получил приказ двинуться на Май­коп, а сам Фостиков всеми силами атакует Лабинскую.

В Тульской нам не удалось даже и пере­ночевать. Красные, спешно покидая станицу не подумали, или не успели прервать теле­фонную связь с Майкопом, что дало нам воз­можность перехватить очень важные, для нас, сведения, а главное, распоряжение о движении войск для того, чтобы окружить и запереть нас в районе станицы Царской и монастыря. Кроме того, целых две армии прибыли для ликвидации непокорных и что Фостиков занявший было Лабинскую, не сможет устоять против броневиков и блин­дированных автомобилей. Пришлось нам принимать экстренные меры, для того чтобы опередить противника и уйти. Лишь благода­ря безлунной темной ночи нам удалось не­заметно для противника покинуть Тульскую. К концу дня, пройдя уже монастырь, мы приближались к станице Даговской, когда аван­гард погони настиг нас и густо оросил пуле­метным огнем. Нам, все же удалось вывести из-под огня наши трехдюймовки и пустить по нападавшим пол дюжины шрапнелей, по­сле чего, при наступлении темноты перейти в брод реку и уйти в горы, направляясь в сторону станицы Андрюковской, куда, по слухам направляется «Армия Возрождения Россини» после своего поражения в Лабинской и Владимирской. Пройдя какой-то пере­вал и уже спускаясь в бассейн Малой Лабы, мы услышали дальнюю пулеметную стрель­бу. Над нами вдруг появился аэроплан, сбро­сил в нас (вернее — мимо нас) две или три бомбы и пачку прокламаций, в которых при­зывал казаков «опомниться» и переходить в ряды Красной Армии. Встречаем обещанный взвод артиллерии присланный в мое распо­ряжение с прислугой, но почти без снаря­дов. При чем сообщают: «Донцов посылаем к донцу».

Можно ли представить мое удивление и восторг, когда я увидел, среди прибывших артиллеристов многих из своих ребят, с ко­торыми сдавался под Шапсугской и с кото­рыми расстался в Екатеринодаре. Встречу нашу, и радость ребят просто описать не­возможно; несмотря на, можно сказать, на­ше безвыходное положение в нашем стане пушкарей был великий праздник. Рассказы­вают: «Сформировали из нас батарею, хо­тели на поляков послать. А тут — волнения. Ну, нас сюда и послали. Первый бой. Нам через речку отступать, а вахмистр наш, Иса­ак Захарович, нам подмигнул. Как мы — в речку — первый унос на дыбочки, второй — вправо, коренники — влево, а орудия значит — ни с места. Комиссар с револьве­ром в руках побегал, побегал, а тут — ку­банцы. Ну, он и дал ходу, а мы, значит, и сдались».

Дойдя до дороги идущей от Андрюковской в горы, в Черноречье, мы соединились (1-го сентября) с отступающими войсками, идущими вперемежку с беженцами. Кавале­рия, пехота, телеги нагруженные всевозмож­ным домашним скарбом все это двигалось в горы, запружая и без того узкую, каме­нистую дорогу. Оказалось, что под Андрюковской генерал Фостиков дал третий и по­следний бой преследовавшим их красным, но недостаток патронов не позволил ему задер­жаться в станице и, конечно, другого выхода не оставалось, как дорога в горы.

При нашей встрече между Фостиковым и Крыжановским произошел довольно круп­ный «разговор», и вскоре после этого гене­рал куда-то пропал, заблаговременно прика­зав авангарду итти через Черноречье и Пе­ревал Псеашка к морю. Приказано было бро­сить орудия и перейти на вьюки. Больно бы­ло расставаться с орудиями, но что-же поде­лаешь?.. С питанием плохо, целую ночь ва­рим пшеницу — единственное, что у нас ос­талось. Но сварить на всех не успеваем, так как нет достаточно посуды. Жуем недова­ренную пшеницу, от которой во рту получа­ется кусок теста — как резина. Среди кубан­цев растет недовольство. Когда я прохожу с моими донцами мимо них, слышны замеча­ния: «Это вы, донцы, начали борьбу против коммунистов. Не будь вас, не было-бы и бе­лых, и жили бы мы теперь, хоть и при коммунии, но спокойно. Не пойдем дальше!.. Там нас припрут к морю, и всем — конец. Останемся на Кубани!..» Были отдельные по­пытки уговорить, и даже силой задержать тех, кто хотел итти дальше. Это — следствие брошенных с аэроплана прокламаций. Было приказано не препятствовать тем, кто желал возвратиться домой. Многие, особенно среди беженцев — возвращались, что еще усили­вало неразбериху на узких дорогах.

Черная Речка. Какое-то недоразумение, что-ли?.. Вода в ней — чистая — как слеза, да и течет-то она по руслу, покрытому поч­ти белой галькой, а вокруг, по склонам чуд­ный лесок-роща, откуда выглядывают рос­кошные березки. Но тут не время любовать­ся природой, какова бы ни была ее красота. Перед нами почти отвесный подъем и его не­обходимо преодолеть. Перевал глухой. Проходить его можно лишь в конце лета, когда стают снега. Время теперь как раз подхо­дящее, и мы подымаемся. На следующий день достигли того пункта далеко-далеко внизу видна т.н. Красная Поляна, то есть Город Романовск.

Впереди идет партизанский отряд извест­ного своей храбростью есаула Попереки. За ним следует пехотный полк. Они должны, до нашего прихода занять Красную Поляну. За­мечаю впереди странное явление: прямо по стенке отвесной скалы тянется ниточка лю­дей и лошадей. Подходим ближе. Доходит очередь и до меня. Представьте себе карниз, подчас не больше одного метра. Слева вверх идет отвесная стена. Справа — такой-же отвесный обрыв, где-то далеко переходящий Е осыпь, а совсем внизу — сосны, которые кажутся отсюда не больше спичек. Вдали, чуть-чуть виднелось Черное Море, что да­вало нам некоторую бодрость.

Вхожу на карниз, держа уздечку коня «двумя пальчиками», невольно смотрю на­право и ловлю себя на том, что левым плечем прижимаюсь к стенке. Конь храпит и просто трется левым боком о стенку. На по­следнем из этих карнизов имеется еще по­ворот, а потом он переходит в очень крутой спуск. Вот где — один человек, или два мо­гут задержать, не пропустить целую ар­мию!.. Быстро спускаемся вниз и скоро вхо­дим в Красную Поляну, где нас уже ждет наш авангард. Говорят, что Фостиков с дру­гой группой людей пошел другой дорогой, через другой перевал. На следующее утро отряд есаула Попереки должен выступить первым для того чтобы расчистить нам путь. Приказываю людям следить за выступле­нием этого отряда и говорю, что мы пойдем сейчас-же за ним. Рано утром мы выступаем по довольно хорошему шоссе, которое идет отсюда на Адлер, и растягивается длинной змейкой. Но вот впереди слышны, как будто выстрелы, и мы останавливаемся Подъезжаю вперед. Направо — крутые скалы налево — маленький парапет и крутой обрыв в речку. Шоссе поворачивает в этом месте влево, по­том сразу вправо, а дальше идет сквозь ко­роткий тунель. Красные заняли позицию пе­ред тунелью, и всех, показывающихся из-за угла, снимают пулеметом. Первая попытка наша сбить красных стоила нам несколько человек убитыми и ранеными. Поперека вскакивает на коня: — «А чи ныма, хлопци, охотныкив?..» «Та то-ж я пиду!.. — Та я то-жь!.. — А ты, Мытро? — Та вжеж!..» Собирается группа всадников человек в пятнадцать-двадцать. Есаул оглядывает их, снимает папаху и широко крестится. Затем натягивает папаху покрепче на голову, вы­хватывает свою шашку — кубанку и, с криком: «За мной!..» вихрем исчезает за поворотом. За ним несутся его люди… Через 15 минут я, со своими ребятами прохожу туннель. Слева, глубоко внизу видны тела сброшенных и сбросившихся в обрыв крас­ноармейцев. Справа, около скалы, лежит еще один — которого еще не успели убрать. Удар шашкой был нанесен выше правого уха. Пол черепа чисто срезано, и эта половина дер­жится теперь только на узкой полоске щеки. Наши потери минимальные. Сам есаул — даже не поцарапан.

Выходим к морю. Одни части занимают Адлер. Другим приходится стать на хуторе Веселом. Я оказываюсь во второй группе.

За хутором, сейчас-же проходит речка Псоу, которая представляет собою границу со сво­бодной республикой Грузией. Есаул Попере­ка, со своей сотней выдвигается в направле­нии на Сочи. О его гибели мне рассказывали так: еды было мало, а вина много, и когда со стороны Сочи подошли два бронеавтомо­биля, есаул выпил перед этим уже не одну бутылку вина и, вероятно поэтому, атаковал их в конном строю. Во время атаки переско­чил с коня прямо на крышу одного из бро­невиков и, стуча эфесом шашки по крыше кричал: «Отворить, усих зарубаю!..» Его сняли с другого броневика пулею в живот. Много хороших казаков погубило вино, да наверное многих и еще погубит.

Сообщают, что уже давно послано несколь­ко гонцов в Крым и что должен был бы уже поступить оттуда ответ. Рассказывают так­же, что группа Фостикова наткнулась в го­рах на сопротивление и что сам Фостиков, бросив людей во время боя, бежал в Грузию. Во всяком случае, его группа здесь, а его самого нет. Полковником Старицким назна­чается совещание командиров частей, на ко­торое случайно попадаю и я. «Генерал Фос­тиков отлучился от своей части, ничего не сообщив о своих намерениях, и не оставив кого-либо его заместителем. До сих пор нет о нем никаких известий, и поэтому мы со­брались здесь, чтобы обсудить вопрос, кто же примет на себя возглавление всеми на­ми». Единогласно выбран был главой всего нашего отряда полковник Крыжановский. Уже подписан был соответственный протокол как в залу, где происходило совещание вхо­дит адъютант: «Генерал Фостиков въехал со стороны Грузии в ваше расположение, и через несколько минут будет здесь. Не веря своим ушам все бросаются к окнам и вот в этот то момент показался со стороны Гагр на своем вороном коне сам главнокоманду­ющий Генерал Фостиков.

?.!.? Сцена — напоминающая сцену Гоголевского «Ревизора». Положение выясняет­ся. Генерал Фостиков дает разъяснения, что якобы он был в Грузии для переговоров, от­носительно участи своих частей. Офицеры, бывшие с ним в горах и, — вероятно — зна­ющие истинное положение дел при переходе перевала, кажется «Умпырь», когда Фости­ков исчез, насмешливо улыбаются, но — молчат. Наконец из Крыма на миноносце приходит генерал Шатилов. Поступает рас­поряжение: «Подождите недельку, самое большее 10 дней. Эскадра уже собирается и привезет вам провиант, оружие и все необ­ходимое. Держитесь!..»

Держимся голодные, а самое главное — без патронов. Проходит 7, 10, наконец 14 дней. Тщетно смотрим на море, а эскадры все нет как нет.

Передают приказание: «Сегодня ночью отходим на Грузинскую территорию». Гру­зины согласились нас пропустить, но только не тут же по шоссе а через горный пост №310, куда мы и должны направиться. Блу­ждаем целую ночь под проливным дождем по так называемой нейтральной зоне и, толь­ко к полудню следующего дня выходим на пост №310. Перед нами гребень, в гребне узкий проход. Стоят грузины — пост. Нам отдается приказ «Винтовки сдать. Казакам сохранить холодное оружие. Офицерам спря­тать револьверы так, чтобы их не было вид­но». Проходим пост, заворачиваем круто на­право и опять идем к морю. Выходим на шоссе и скоро проходим через Гагры. На улице в Гаграх слышу возглас: «да вы дон­цы?..» Вступаю в разговор. Сообщают: «Тут в Гаграх ваш… (называют фамилию одного из членов Круга сильно левого направления) — большую роль, при социалистическом правительстве Грузии играет, вот тут жи­вет». На всякий случай — запоминаю. Про­ходим Гагры, сворачиваем к морю и выхо­дим на мыс. Это — так называемое имение Игумнова, где нас и интернируют. Со сторо­ны суши нас охраняет грузинская пехота. По берегу цокают по гальке, кажется, два гру­зинских эскадрона. Вот теперь только под­ходит, наконец, наша эскадра, как говорят, разбросанная бурею и, поэтому запоздавшая. Вот вспомогательный крейсер «Алмаз», вот — транспорта, а тут, кажется и подводная лодка. Ведутся переговоры. Скоро узнаем, что грузины наотрез отказались дать нам возможность погрузиться на пришедшие транспорта и что в Гаграх уже сидит красная делегация, требующая нашей безусловной выдачи и угрожающая Грузии в противном случае чуть не войной. Вернее всего — нас выдадут. Нужно что-то предпринимать на свой страх и риск. Обсуждаю созревший план с вахмистром и несколькими своими ребятами. Ночью прохожу через грузинскую охрану, а поутру стараюсь добраться до того члена Круга, о котором мне недавно рас­сказывали в Гаграх. С некоторыми препят­ствиями мне это удается. «Я такой-то. У меня на руках около ста человек донцов, кото­рым всем угрожает верная смерть, если они будут выданы красным. Мы стремимся в Крым. Нельзя ли достать лодку — фелюгу, которая нас туда доставила бы. Отдадим ло­шадей и снимем с себя все, до последней нитки… Может быть имеются еще какие-нибудь возможности спасения? Вы — донец. В ваших жилах такая же кровь, как и у нас.. Помогите!..» Выслушал. «А зачем, соб­ственно говоря, вы хотите уезжать в Крым? Я имею достоверные сведения о том, что Крым падет, падет через 2-3 недели. Оста­вайтесь здесь. Я смогу вас устроить отдель­ной сотней при грузинской армии». «Очень вам благодарен, но я знаю, что казаки на это не согласятся. У каждого из них имеют­ся в Крыму сослуживцы, братья, и они стре­мятся в Крым». Мы говорили довольно долго. Мне кажется, что мне удалось его убедить, но, быть может, я и ошибаюсь. «Мой окончательный ответ, что можно сде­лать, я дам вам завтра вечером». И он ука­зывает мне способ, каким я получу его ответ. С наступлением темноты иду обратно. Но мой обратный путь проходит несколько не­удачно. Добираюсь до своих с острой болью в плече и в боку, куда попал приклад, ка­жется какого-то грузина. Пробую задремать. Часов в 8 меня зовут в штаб. Являюсь к пол­ковнику Старицкому, начальнику штаба и заместителю г. Фостикова (последний уже на транспорте). Происходит такой разговор: «У вас надежные люди, на которых вы мо­жете вполне положиться?» «Так точно, гос­подин полковник. — Вы и ваши люди наз­начаетесь на разгрузку шаланды с провиан­том, которая придет в 10 часов к берегу. Гру­зины это разрешили, в виду того что наши люди голодают. Имеют ли ваши люди холод­ное оружие, и хорошо ли оно отточено??? — Так точно, господин полковник, но разреши­те спросить… — Ориентируйтесь на месте. Можете идти».

Иду и думаю: «Надежные люди… разгру­жать провиант… хорошо-ли отточены шаш­ки?..» Что-то непонятное. В назначенный час вывожу людей к берегу. Грузины пропу­скают нас даже на гальку и становятся за нами. От транспорта отходит шаланда. Ведет ее маленький портовый буксир «Доброво­лец». Он ловко разворачивается, и тыкается носом в грунт, но до берега не доходит. Свер­ху на шаланде видно несколько ящиков с консервами и два-три мешка муки. Людей на шаланде только двое. С шаланды кричат: «Пришлите людей, что-бы сбросить сход­ни!» — «Четыре человека идут в воду, влезают по канату на шаланду, заглядывают во внутрь, и я вижу на их лицах изумление. «B чем же дело?..» Люди скрываются в шаланде, но скоро вылезают и при помощи двух, стоявших прежде на шаланде людей, сбрасывают в воду большие, широкие сходни. «Да в чем-же дело?.. чорт возьми!..?»

Ответа я не получил. Вдруг из шаланды вырывается пехота, засученные по колена штаны, через плечо патронташи, в руках — винтовки. Ураа!!.. Это — наши, погружен­ные прошлой ночью, поворачиваюсь и кри­чу: «Бей охрану!..» Выстрелы, крики. Бли­жайший к нам офицер — грузин успел сесть на коня, но мой вахмистр вскакивает на круп лошади сзади, хватает офицера за шею и начинает душить. Конь бьется, и оба па­дают. Несколько казаков с шашками окру­жают грузинскую охрану и кричат: «Сда­вайтесь!..» Проходит 10-15 минут, и все кон­чено. Грузины обезоружены. Наши потери — несколько легко раненых. Из шаланды еще тянется наша пехота. Иду сообщить пол­ковнику Старицкому. О благополучной раз­грузке «провианта». Перед нами стоят не­сколько грузинских офицеров. «Видите — крейсер «Алмаз» и подводная лодка навели орудия на Гагры?.. Видите?..!.» Полковник показывает на море.

Наша пехота раскидывается в цепь. Тянут пулеметы. Одной из наших частей раздаются привезенные винтовки. Полковник продол­жает: «Мы начинаем сейчас грузиться и уй­дем. Но, если вы что-либо против нас пред­примите, то орудия начнут обстрел города, а я прикажу пехоте его занять и не оставить в нем камня на камне. Грузинским офицерам возвращаются их лошади, и они скачут в Гагры. Мне потом передавали, что по возвра­щении из Гагр, они говорили полковнику Старицкому: «Гаспадын полковник… Нэ можым нэ стрылять. Красная дылыгацыя сыдыть на тэбэ в окно смотрыт. Разрышы стрылять. Мы в тэбэ попадат нэ будэм». На что им было отвечено: «Стреляйте! Но смотрите, если хоть один снаряд упадет близко — сами будете виноваты». Действи­тельно, какая-то горная батарея стреляла, но она взяла перелет с версту и долбила в море по дельфинам, а мы грузились спокойно. По­грузились. Идем. Плывут мысли. Что-то нам готовит Крым? В начале, до нашего отхода в Горы, у Фостикова можно было сосчитать 30-40 тысяч. Выехало нас в Крым всего лишь несколько тысяч. Остальные исчезли на Кубани. Вспоминаю, как красные издева­лись над нами: «На шкуре (ген. Шкуро) не удержались, а на хвостике и не уцепитесь!..» Не уцепились…

 

На этом горьком замечании обрывается дневник есаула. Но, как бы ни было горько это замечание, весь его подвиг и подвиг его соратников не был тщетным. За героями-партизанами, действовавшими в ты­лу у красных в 1920 году появились герои последующих дней безпрерывной борьбы с советским строем. И до того времени, покуда не падет ненавистная власть коммунистов в Москве, не прекратится эта героическая борьба, окончанием которой может быть только лишь одно — спасение Родины и ее возрождение!..

Вл. Ст. Мыльников


© “Родимый Край” №121 МАРТ – АПРЕЛЬ 1976


Оцените статью!
1 балл2 балла3 балла4 балла5 баллов! (2 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ... Loading ...




Читайте также: