РОДИМЫЙ КРАЙ — орган обще-казачьей мысли

Дождавшись темноты и переправившись вброд через какой-то приток реки Белой мы потянули пушки на какой-то перевал по дороге ведущей если не ошибаюсь, через Сахрай. (Ночью не разберешь, куда ноги не­сешь). Шли всю ночь. Наутро, едва начал брезжить свет подошли мы к какому то не то хутору, не то к станице, мы, грешным делом, даже думали, что это и была Баговская, не могу сказать так как после трех бессонных ночей я, как и все наши «горе пушкари» спал — как убитый до тех пор пока нас не разбудили для того, что бы трогаться в дальнейший путь. Сколько вре­мени я спал, я и де сих пор не знаю.

Теперь передаю слова Савченко. «Подпол­ковник Миронов заканчивает эвакуацию Штаба и госпиталя из станицы Царской. На­ши дозоры сообщают, что первые эскадроны красных приближаются к Царской. Следом за ним галопом прискакивает казак и сооб­щает, что большевики густыми лавами идут на Монастырь. Во что бы то ни стало нам нужно достичь Монастырь первыми. Перед заходом солнца подходим к Монастырю. Наш единственный Кубанский «полк» де­лает все что может для того чтобы задер­жать противника… Он уже отбил семь атак. Тут мы слышим, что где-то со стороны Даховской идет бой. Мы — отрезаны. У нас уже нет ни тыла, ни флангов. У нас не ос­тается никаких шансов, что бы выскочить из такого положения. Находим лесную до­рогу-тропу. Углубляемся в гущу леса. Нам нужно обмануть противника. Для этого оста­вляем небольшой заслон, чтобы отвлечь противника, в другом направлении, а сами углубляемся все глубже в чащу девствен­ного леса. За нами следуют сотни мажар с беженцами. К нам подходят запоздавшие и те, кто отвлекал противника. К несчастию не всем удалось присоединиться к нам, так как у нас не было возможности предупредить всех о катастрофе. Так, например, батальон капитана Иванова находившийся в районе станицы Ханской, наверняка был обречен. Он даже не мог знать о том что случилось. Темной ночью продвигаться с мажарами не было никакой возможности. Пришлось за­ночевать тут же. Крыжановский приказал ни в коем случае не зажигать огней. Таким образом, растянувшийся на две версты кара­ван провел ночь в абсолютной тишине. На­утро, чуть свет тронулись в дальнейший путь. Многие из беженцев свернув в сторо­ну, для того что бы дать нам дорогу, решили остаться: «Хай убивають». Другие, думая, что красные в лесу их не найдут, а потом переждав они смогут спокойно или тайно, возвратится домой. «Будь що будэ, а на то его Святая Божья Воля».

С трудом пробираемся по узкой, лесной дороге. Зачастую приходится прокладывать себе путь, вырубывая молодые деревца и кустарник мешавший проходу мажар. Не слышно больше никакой стрельбы, ни даль­ней канонады. Эта мертвая тишина застав­ляет нас надеяться, что и Фостикову, с его главными силами удалось увильнуть от пре­следующего их противника и он тоже сидит где-нибудь в глубине леса как и мы.

Вторую ночь провели на большой поляне. Расположились двумя отдельными лагеря­ми, один для беженцев, другой — для воен­ных. Вокруг нашего расположения были по­ставлены пикеты и дозоры. Крыжановский строго настрого запретил военным посещать беженский лагерь. Войска должны все время быть на чеку, быть готовыми на случай по­явления внезапной опасности. Сидим в лесу и не знаем, что с нами станет завтра. Удаст­ся ли нам выбраться отсюда и куда?.. Всякий, «повесив нос» обдумывает по своему создавшееся положение, как мы дошли до этой «мышеловки». С грустью на душе ждем распоряжения Крыжановского о даль­нейшем движении вперед или назад.

Солнце уже поднялось довольно высоко, а мы все ждем возвращения посланных раз­ведчиков. Лишь в 11 часов, узнав от прибыв­ших гонцов кое-что, а главное, о местонахо­ждении нашего интендантства, Крыжанов­ский дал нам возможность продолжать наш дальнейший путь.

Что же произошло за это время в стане Главнокомандующего «Армией Спасения России» Генерала Фостикова?..

Вся пехота, собранная в один «Кулак» начала в назначенный час 24-го августа опе­рацию против станицы Лабинской. На пра­вом фланге, сам Фостиков со 2-м Хоперским полком и отрядом князя Крымчамхалова. На левом же фланге находилась вся кавале­рия, командуемая генералом Муравьевым (бывший кавалерийский корпус Крыжанов­ского).

Смелой и решительной атакой пластуны заняли Лабинскую, но не надолго. Через час красные получили крупные подкрепления пехотой и кавалерией, при содействии блин­дированных автомобилей, снабженных кру­пными пулеметами, а также и многочислен­ной и мощной артиллерии и тотчас же пере­шли в контратаку. Не предвидя появления блиндированных автомобилей и ураганного артиллерийского огня, пластуны, не имея возможности оказать соответствующего со­противления, вынуждены были отступить и оставить станицу.

Преследуя по пятам пехоту, большевики в то же время нажимали на фланги. Скоро в войсках Фостикова оказался недостаток патронов и снарядов. Некоторые части, на беспрерывную стрельбу противника не смо­гли отвечать им ничем другим, как гробовым молчанием.

К вечеру, красные уже, наступая на беспомощных фостиковцев, продвигались по всему фронту не встречая никакого сопроти­вления, (как это было сказано выше и пред­видено Крыжановским). В последующие дни 3 армии Красных: 9-я, 6-я, и 10-я буквально «наводнили» Зеленую Кубань.

Фостиков поспешно отступал. Так же, как и у Крыжановского, сотни мажар со всевоз­можным скарбом, женщины, дети, зачастую подгоняя стада живности — следовали за ним. Вся эта орава направлялась в сторону станицы Засовской, поднимаясь по правому берегу реки Лабы.

25-го августа на заре Фостиков попытался атаковать Красных в районе станицы Воз­несенской, но ураганный огонь артиллерии и пулеметы блиндированных автомобилей заставили его отказаться от этой безумной затеи. Пользуясь темнотою ночи Фостиков решил перейти Лабу в брод и отступить на станицу Мостовую, Майкопского отдела. Красные не переставали его преследовать. Тогда, предполагая, что у Крыжановского все обстоит благополучно он отправил свои обозы, штаб и все прочее в станицу Даховскую, решив и самому перекочевать во владения Крыжановского — этого — самим Богом, с давних пор хранимого полковника. Направившись в его сторону, по дороге ему донесли, что Крыжановский уже покинул Монастырь.

Потеряв связь с Монастырем он изменил направление и повел свою пехоту в горы, в сторону станиц Псебайской и Андрюковской.

Муравьев в то же время отступал между двух вышеуказанных групп, имея Фостико­ва справа, а Крыжановского — слева. Таким образом три колонны Зеленых отступали параллельно друг другу, абсолютно не зная положения каждой из них и не ведая напра­вления их соседей.

29-го августа, на третий день нашего лес­ного, зеленого пелеринажа, наконец то мы нашли наше интендантство и смогли что-нибудь покушать.

Для того, что бы хорошо освоить, и понять то, что случилось в районе Монастыря и станицы Даховской, необходимо временно оставить рассказ Савченко вместе с Крыжа­новским и его Штабом, вернуться несколько назад и повторить часть того, что было ска­зано выше.

Ввиду того, что полубатарея есаула Мыль­никова после обстрела, и занятия станицы Тульской, покинула ее с наступлением тем­ноты она, благодаря ночному походу, про­шла Монастырь в числе первых, вместе с первой группой беженцев, отступавших из станиц Абадзехской и Севастопольской. Под­ходя к станице, перед самим заходом солнца она была обстреляна сильным пулеметным огнем авангарда красных, посланных для то­го, что бы перерезать нам всем дорогу и. та­ким образом начать операцию окружения всех «зеленых банд». Невзирая на этот об­стрел, Мыльникову все же удалось вывести в сохранности оба орудия из под огня про­тивника. Учтя создавшееся положение и, выйдя из зоны огня, из под самой станицы Даховской он открыл ураганный огонь по нападавшим из обоих орудий дабы заставить замолкнуть пулеметы нападавших. Цель бы­ла достигнута. Пулеметы замолкли, но были ли уничтожены сами нападавшие, об этом лишь один Бог мог знать.

Когда Крыжановский, со своим Штабом, подходя к Монастырю услышал канонаду со стороны Даховской, он, так же как и все бывшие с ним офицеры принял этот ураган­ный огонь, за огонь целой неприятельской батареи и поэтому решил, что станица Даховская занята большевиками и, значит путь их прерван. Действительно, стрельба полу­чилась настолько густой, что ее вполне мож­но было принять за стрельбу из четырех орудий. Кроме того, ни сам Крыжановский, ни бывшие с ним офицеры не могли даже подумать, что быки, впряженные в орудия могли бы, в такой короткой срок пройти расстояние от Сульской, до самой Даховской. Это и было причиной того, что не видя дру­гого выхода, они повернули в лес, по малень­кой лесной дороге идущей по направлению на станицу Баговскую, и там им пришлось заночевать.

Станица Даховская находится в котлови­не, в долине рек Белой и какого-то ее при­тока, поэтому Мыльников решил вывести орудия на довольно значительную высоту для того, чтобы не быть захваченными вра­сплох.

Выходит так, что пока мы спокойно отды­хали на каком-то хуторе, в это самое время наш отряд блукал по лесу не зная и не ведая, что с ними случится завтра. Но вер­немся к рассказу в. ст. Савченко:

Снова пускаемся в путь, как автоматы с поникнувшей головою, чувствуя глубокое безразличие ко всему. Чувство нашего бессилия угнетало нас все более и более и обескураживало людей до крайности, многие уже потеряли веру во что бы то ни было, ос­тавалось лишь одно — инстинкт самосохра­нения. С такими мрачными мыслями, нако­нец достигли станицы Баговской. Это было 30-го августа. Красных в станице не было. Рано утром через станицу прошла кавалерия Муравьева. Судя по рассказам жителей большевицкие патрули появились было в станице сразу же по проходе Муравьева. Зайдя в некоторые хаты на окраине стани­цы, они тотчас же удалились. Крыжановский приказал не шляться по станице и не за­ходить в дома, а расположиться на площади тремя группами: беженцы, обозы и строе­вые. Раненых же поместили в школьных пристройках. Приказ этот остался гласом вопиющего в пустыне. Очень немногие были склонны исполнять этот приказ, так как по­сле пяти дневного блукания по лесным до­рогам, без пищи и, главное без уверенности в том, что выйдя, наконец, отсюда и подой­дя к станице, не попадем опять в лапы боль­шевикам люди, и не только беженцы но и многие из самих зеленых потеряли веру в начальство. С большим трудом Крыжановскому удалось подобрать несколько человек для того, что бы поставить пикеты и дозоры со всех сторон. Он уже не мог положиться, как это было раньше, на своих казаков, до сих пор бывших храбрыми и дисциплинированными.

Не долго пришлось нам пробыть в стани­це Баговской. Не успели отдохнуть и сде­лать перевязку нашим раненым, как дозор­ные прибывшие галопом сообщают, что красные подходят к станице. Командиры ча­стей с трудом собирают своих казаков для того, что бы хоть немного задержать против­ника, дабы успеть эвакуировать станицу. Большевики — лавами подходят к станице, уже с двух сторон высоты, у самой станицы, ими заняты. У нас остается лишь один един­ственный путь еще свободным, это дорога на станицу Псебайскую по направлению в горы. По этой дороге длинной вереницей тянутся беженцы вперемежку с мажарами, скотом и нашим обозом. Идет погрузка раненых, те­лег не хватает. Пока разыскивали и запря­гали лошадей или быков, среди раненых происходили душераздирающие сцены. Они умоляли не покидать их, не оставлять на произвол судьбы. Полковник Миронов, На­чальник штаба, распоряжался погрузкой ра­неных до последнего момента. Он и с ним сущие делали все, что могли. Но вот, у самой станицы, заглушая продолжавшуюся до это­го перестрелку, раздается «У-рра»!!! Боль­шевики, опрокинув нашу слабую защиту, входят в станицу. Последними мы (Савчен­ко) вместе с последними казаками, защищавшими подходы к станице вышли из стани­цы, так и не успев закончить эвакуацию ра­неных, их осталось около двух десятков.

В полнейшем беспорядке движемся по до­роге на Псебайскую. Каждый старается обо­гнать других и не быть настигнутым напада­ющими красными. Начинает темнеть. Вечер. Продолжаем итти почти наощупь. Темень такая, что невозможно различить ни дорогу, ни того, кто идет рядом с тобою. Позади нас, где-то далеко раздаются ружейные выстрелы, потом и пулеметные очереди. Что это означает?.. Красные хотят нас напугать?.. Или, или уже расстреливают тех, кто не успел уйти, покинуть станицу. Вспоминаем бедных раненых которых нам поневоле при­шлось оставить на милость победителя. Не в них ли пускают изверги пулеметные очере­ди?!.

Вдруг!.. Промеж телег, навстречу нам пробирается всадник. «Стой! Кто идет?!» — Да я, знаете, ехал в Баговскую, да слышу стрельбу… — Да ты кто такой?.. из какой части?.. Красный или зеленый?..»

«Я из Штаба генерала Муравьева». Казак вручает Крыжановскому письмо такого со­держания: «Старшему в станице Баговской. Дата ошибочная). 4 часа 50. Просьба указать мне ситуацию: Где находится неприятель? какие станицы он занимает? и, как располо­жены его части?.. Где находится наш Штаб? наши госпиталя, наше интендантство и обо­зы нашей Армии?.. Какие приказы были да­ны на сегодня?… Я нахожусь на даче Пуденкова, в 8 верстах от Баговской на юго-запад. Подписано генерал Муравьев.

Полковник Крыжановский письменно от­ветил, что он абсолютно не знает ничего об общем положении и ситуации, связь с г. Фостиковым потеряна и, что он не получает ни­каких приказов. К этому он добавил, что он направляется на Псебайскую, и советует Муравьеву сделать то же самое.

На следующее утро мы с ним встретились не доезжая до Псебайской. К нашему вели­кому сюрпризу с ним был и Фостиков.

Как видно, приняв во внимание, что все три отряда соединились вместе, он тут же, не дав отдохнуть утомленным и почти демо­рализованным частям, направил все наши силы, соединенные в один, скажем «кула­чок», на Псебайскую, занятую красными. Эта операция, так же, как и предшествовав­шие не имела успеха, если не сказать боль­ше. Неприятельский аэроплан, кружась над нашими головами не мог не заметить плачевное состояние того, что называлось «Ар­мией спасения и возрождения России» и, конечно, не замедлил передать это больше­викам. Вскоре, атакованные с 2-х сторон безпатронники, будучи не в состоянии отвечать на безпрерывные очереди многочисленных пулеметов, не говоря уже об артиллерии, вы­нуждены были отступить, так же как и части находившиеся в районе станицы Андрюковской, по единственной дороге, ведущей на Черноречье. Появившийся снова красный аэроплан довольно низко над нашими голо­вами, сбросил на нас несколько бомб и пачек прокламаций. Эти прокламации обещали ам­нистировать всех зеленых из простых каза­ков предлагали им зачисление их в строй красной армии, но они требовали выдачи ге­нералов и прочих сволочей и золотопогонни­ков. В прокламациях говорилось также, что «Врангель окончательно разбит и уже не оказывает сопротивления, Польша заключи­ла с ними мир и что, остается ликвидировать лишь «Хвостикова» но, теперь и его песен­ка спета». Заканчивались же прокламации словами: «казаки — труженники, сдавайтесь и ведите к нам ваших вождей и предате­лей».

Псебайская оказалась последней нашей попыткой сопротивляться в пределах Ку­бани. В тот же день мы прошли ее границу и вышли в горы, населенные, если не счи­тать горных козлов, туров и всякой горной дичи, одними лишь различными кавказски­ми туземцами: Абхазцами, Кабардинцами, Имеретинцами ютящимися в редких горных аулах и занимающимися главным образом разведением скота, пользуясь необъятными, богатыми и даровыми пастбищами.

У кого из этих бедных племен найдем мы убежище?.. Прокормить целую голодную армию, конечно, ни одна из них не сможет, а поэтому, растянувшись на несколько верст длинной лентою, вперемежку с беженскими мажарами, продолжаем мы наш путь в неиз­вестность. Куда? Один Бог знает куда!

Между Крыжановским и Фостиковым произошло «объяснение», перешедшее в крупный разговор между двумя полководца­ми. Дело в том, что седовласый полковник осмелился указать храброму генералу на его крупные ошибки в ведении его опера­тивных действий. Фостиков ответил ему отрешением его от командования своим корпусом. Таким образом Крыжановский, превратился в простого беженца. Все это произошло «в походе», не останавливаясь, так как нам было необходимо не укорачи­вать расстояние между нами и преследую­щими нас большевиками.

Но оставим переводить с французского то, что писал в. ст. Савченко. Так до сих пор и не знаю на каком хуторе мы так хорошо отдохнули. Это должно быть, или хутор Васильевский, или же Бургунджа, но вели­колепно помню, что мы проспали, как го­ворится, «Царство Небесное». Во время на­шего отдыха произошла радостная встреча есаула Мыльникова с его артиллеристами, теми самыми, которые были в его взводе, с которыми он сдавался в плен к большевикам после защиты грузившихся в Новороссийске, и они же избавили его от расстрела в ста­нице Шапсугской. Будучи зачислены в красную армию, они были посланы на фронт, где Поперека и Фостиков все время «шалили». Ну, там они и сдались кубанцам вместе с их орудиями. Приняв их в свою армию, Фости­ков использовал их взвод артиллерии как таковой, для того чтобы показать мощность «Армии Спасения России» до тех пор, пока не были расстреляны последние снаряды, бывшие при орудиях. Ввиду того, что ору­дия без снарядов не могут принести какую бы то ни было пользу, артиллеристам было приказано войти в состав кавалерии вместе с упряжками. Спустя некоторое время эти орудия были отправлены Крыжановскому на быках. После же неудачного наступления на Армавир через станицу Лабинскую, все артиллеристы-донцы, а их было около соро­ка человек, во избежание могущих быть столкновений с кубанцами, которые не очень симпатизировали им, были отправле­ны к донцу т. е. к есаулу Мыльникову.

На этом то хуторе, на котором мы, — хотя и под открытым небом, так хорошо отдохну­ли, а главное — выспались, и нашли, наши донцы артиллеристы, среди которых был вахмистр Смоляков со своим взводом, их бывшего командира, с которым у них было так много общих воспоминаний о ста­ром, не так давно прошедшем. Радость этой встречи придало бодрости и нам, молодняку, при виде такого хорошего отношения каза­ков к их любимому начальнику.

Не имея никаких приказов свыше. Поте­ряв контакт с Крыжановским. Не имея ни­каких сведений о том, что происходит во­обще у зеленых, как у Крыжановского, так и у Фостикова, кроме того, что ему передали донцы об отступлении Армии Спасения Рос­сии по направлению к горам, есаул Мыльни­ков решил углубляться в горы, куда уже на­правлялись беженцы, шедшие вместе с на­ми. Сколько времени крутили мы по горным дорогам?.. Сколько перевалов было нами пройдено, об этом я абсолютно ничего не смогу сказать. Да я думаю, что и сам Мыль­ников не был бы в состоянии это пояснить. Скажу лишь, что мы, уже приближаясь к дороге, идущей из станицы Псебайской на Черный Яр, услышали, влево от нас, на до­вольно приличном расстоянии сильную пе­рестрелку, и бухание артиллерии.

Вскоре над нашими головами показался большевицкий аэроплан, сбросил две или три бомбочки, разорвавшихся где-то в лесу, примерно в сотне шагах от дороги и сразу же повернул и ушел в том же направле­нии, откуда и прилетел. Хотя он и не причи­нил нам никакого вреда, но нам стало ясно, что мы открыты красными, так же, как и наши орудия.

Принимая во внимание, что наша дорога шля гораздо правее той, по которой отступал Крыжановский и, что узкая, каменистая до­рога представляла большие трудности для продвижения орудий в упряжке из быков, хотя и в высшей степени выносливых, но очень медленных, то, когда мы достигли большой дороги, к нашему удивлению она была уже сплошь забита отступающими беженцами, вперемежку со всадниками и, как видно принимавшими участие в послед­нем бою Фостикова под Андрюковской и Псебайской. Навстречу нам стали попадаться мажары беженцев, решивших повернуть оглобли и возвращаться по своим станицам. — «Пойдэм до дому!.. Хай будэ що будэ! Всэ одно помырать!.. А на всэ — Божья Во­ля» — От них мы узнали истинное положе­ние. Дело, окончательно проиграно и наде­яться уже не на что. Единственный путь для нас — это путь в горы, а дальше?… ник­то, ничего не может предвидеть. Авось да удасться куда-нибудь попасть. А куда?.. Один Бог только знает.

Так рассуждая, поджидали мы возвраще­ния есаула Мыльникова, поехавшего на по­иски кого-нибудь  из начальства, дабы уз­нать, есть ли какие-либо приказы свыше. Встретившие его конники указали команди­ра их полка Войскового Старшину Живцова. Найдя командира полка, и представив­шись ему, Мыльников задал Живцову ряд вопросов, на которые тот охотно ответил и рассказал ему то, что знал о трех пораже­ниях Фостикова, и вдобавок сообщил ему, что приказано расстаться с артиллерией, так как нам теперь предстоит пройти очень трудный подъем, зачастую — почти непро­ходимыми трущобами и отвесными скалами, так что лишь вьючные животные с трудом смогут преодолеть этот путь. Вернувшись к нашему бивуаку, Мыльников тот час же распорядился послать вахмистра Беликова со всеми его людьми вперед, для отыскания удобного места, где можно было бы сплавить, приведя их в негодность, оба орудия, Фуфаев с Мироновым и с замками также отправились с ними вперед. Свернув с доро­ги, и выбрав подходящее место на берегу какого-то притока реки Лабы, мы вчетве­ром: Мыльников, поручик Мацнев и мы с Беляевским, перенесли снаряды (их остава­лось около полдюжины) на самый берег и, выкопав небольшую канавку на уровне во­ды, зарыли снаряды с таким расчетом, чтобы течением воды залило все следы нашей похоронки.

Продолжаем подъем по дороге, по которой тянутся безконечные вереницы беженских мажар, вперемежку с конниками Живцова. Погода чудная. Солнце освещает панораму, неподдающуюся описанию пером. Впереди нас — вдали, видны, почти конические вер­шины гор, покрытые лесом. Между зеле­нью деревьев и кустарника высовываются озаренные солнцем светло-серые скалы. Ни­же, уже ясно бросаются в глаза хвойные де­ревья. Внизу бурлит и шумит резвая и пе­нистая «Черная речка». Справа же от нас — настоящая березовая роща. Вперемежку с другими лиственными деревьями выдаются своей белизной чудные стройные, величе­ственные березовые стволы. Над дорогой, почти над нашими головами нависли ветви, густо покрытые дрожащими листьями, мес­тами начавшими уже желтеть и, даже розо­веть. Все это представляет собою такой пей­заж, — что — залюбуешься!.. Но дальше любоваться пейзажами нам не удалось.

Справа в эту рощу вела еле заметная, за­росшая травой и мелким кустарником до­рожка и на ней уже расположились наши донцы-артиллеристы. Лишь только мы подъехали к ним, вахмистр, выйдя вперед и переговорив с Мыльниковым, распорядился, и тут же, не выпрягая быков, по десятку казаков впряглись в каждое орудие, для того, что бы помочь быкам вытянуть их на гору.

Крутой подъем привел нас на небольшую полянку. Справа от нее начинался крутой, почти отвесный обрыв, верхняя часть кото­рого была покрыта кустарником и мелкими деревьями, но пониже, виднелись на более отлогой ложбине и крупные деревья, и, даже — вековые дубы. Выпрягаем быков, пуска­ем их на полянку, покрытую травой. В ру­ках у одного из артиллеристов появляется большой молоток, которым он начинает ко­лотить по крючку-ерготу составляющему од­но целое с телом орудия и, служащим как бы душой орудия, так, как на него упирается замок. После долгих усилий: «ерготы» ка­ждого из двух орудий были сбиты. Приве­денные таким образом в негодность наши два орудия были поставлены у самого обры­ва, почти вплотную к нему. Есаул распоря­жается. Все присутствующие сгруппировались у самих пушек. Раздается команда: «На прощальную молитву…» Стоявшие у первого орудия, сразу же после короткой «молитвы», толкают его, и оно с неимовер­ным грохотом летит вниз кувыркаясь и переворачиваясь вверх тарамашками в тарта­рары, как говорят, ломая и вырывая кустар­ник и попадавшиеся у него на пути деревья. Второе орудие последовало по тому же пути. Примерно в сотне метрах стояло громадное дерево. Удар орудия, развившего колоссаль­ную скорость настолько сильный, что само орудие перепрыгнуло через корону дерева, предварительно вырвав его с корнем и, про­должая свой путь, как ни в чем не бывало, остановив свой бешенный бег лишь в глуби­не оврага.

Поручик Мацнев тут же у обрыва сделав характерный жест, как бы давая тон, по ди­рижерски поднял свою плетку и, запел: «Ты Кубань, Ты наша родина, Вековой наш богатырь. — И все хором — Многоводная раздольная, и т. д. После двух куплетов Ку­бани, выступает один молодой донец-артил­лерист, стал у самого обрыва, на том самом месте, откуда только-что были спущены орудия, поправил свой чуб выдающийся из-под папахи на бекрень и, имитируя Мацнева, хорошим тенором запел: «Всколы-ыхну-улся взво-олно-овался Право-осла-авный Ти­хий Дон. — И все без исключения, как бы влекомые каким то вдохновением, подхвати­ли — И п-о-о-слушно о-отозва-а-ался».

Это прощание с пушками произвело боль­шое впечатление на присутствующих. Взоры всех, (кое у кого они были довольно влаж­ными), были обращены вниз, туда, где ис­чезли наши испорченные орудия.

Вернемся несколько назад. Во время об­стрела неприятельскими пулеметами «ар­тиллерии Мыльникова» под станицей Да­ховской, возницы, они же являлись и хозя­евами быков, при первых же очередях, бро­сились врассыпную в чащу леса покинув т. о. своих собственных быков. С тех пор быки, впряженные в орудия стали, как бы «безпризорными». Вернее, они перешли под надзор артиллеристов. Начинает вечереть. Продолжать дальнейший путь, спустившись на дорогу, где двигались, перемешавшись и, мешая друг другу конные, пешие, войска и беженцы — было абсолютно бессмысленно, особенно ночью.

Решив, что наша полянка предоставляет нам идеальное место для ночлега, Мыльни­ков распорядился оставаться в этой роще до утра. Не знаю, кто так во время успел распорядиться, но — думаю, что это — вах­мистр решив использовать «безпризорных» для того, чтобы наше прощание — «тризна» по нашим орудиям не прошла бы незаметной, то есть на голодный желудок, (правда, мы уже привыкли к голодовке) было зарезано два быка. Так что «поминки» вышли на славу. Кто-то из донцов даже пожалел, что не было водочки, чтобы на прощанье — горло промочить. На утро, чуть свет, ос­тавшиеся в живых «безпризорные» были навьючены говядиной и мы пустились в дальнейший путь.

Покинув, не без сожаления нашу полян­ку, нашу рощу, и подойдя к дороге, нам пришлось пропустить не мало пеших и кон­ных. Многие беженцы побросали свои мажа­ры и перешли на вьюки, но были и такие, которые еще верили в Бог знает какое чудо, не желая расставаться со своим добром.

Здесь, при спуске с рощи и, перед выез­дом на большую дорогу мы присоединились к Штабу Крыжановского, шедшего по тому же пути что и мы. От них мы узнали при­чину, по которой мы их не дождались после боя под Даховской. Они же узнали от нас, что из под Даховской стреляла не батарея красных, как они предполагали, а именно наши две «негодных» пушки, обслуживаемые нами, зелеными «горе-пушкарями».

Лишь здесь нам стало известно, сколько трудностей пришлось им перенести, прежде чем, в конце концов выбравшись из леса, удалось добраться до станицы Баговской, откуда им пришлось в спешном, чтобы не сказать экстренном порядке «выскочить» и, прийти на соединение с отрядами Фости­кова и Муравьева. После этого мы шли уже вместе со своими.

К.Т. Баев

(Продолжение следует)

© “Родимый Край” № 122 МАЙ – ИЮНЬ 1976