После взятия крепости Эрзерума 4-го февраля 1916 года — Отдельная Кавказская армия, к сентябрю того же года, с победными боями, заняла обширную территорию в Турции, по линии: — Трапезунд на юго-восточном берегу Черного моря, потом, спускаясь на юг — линия фронта проходила западнее большого города Эрзинджана, почти европейского стиля с правильными широкими улицами, на долине северного берега многоводной реки Карасу (Черная вода) и протянувшись на юго-восток, южнее городов — Киги, Огнот, Муш, Битлис — тянулась до Персидской границы. Озеро Ван, с несчастным Армянским городом того же названия на юго-восточном берегу — остались на севере от линии фронта. В глубину, фронт достиг свыше 250 верст от Российской границы. По площади, занятый район в Турции, равнялся всему Закавказью.
Экспедиционный кавалерийский корпус генерала Баратова, оперируя в Персии — подходил к Месопотамии. На этой линии фронта, операции прекратились. Войскам дан отдых. Нашу 5-ю Кавказскую казачью дивизию, состоявшую из 4-х конных полков и 2-х полевых батарей Кубанского Войска, оттянули к Эрзеруму, в резерв, а потом отправили на продолжительный отдых на Российскую территорию, к крепости Крас. Шли отдельными полками через день; полки шли по этапам. Пройдя город Эрзерум, наш полк втянулся в горный массив, на котором под именем «Деве-Бойну», были самые сильные форты на восток, против России.
Пройдя массив, полк спустился в широкую Пассинскую долину и на ночлег расположился биваком на этапе Хасанкала. Здесь находилось богатое интендантство и центральный госпиталь 1-го Кавказского армейского корпуса. Это был уже глубокий тыл со многими военно-служащими и со многими сестрами милосердия. Неожиданно для нас, сюда, на ночлег, прибыла Отдельная Сибирская казачья бригада генерала Раддана, оперировавшая на юге, у городка Киги.
Не было сомнения, что этапный комендант, интендант и госпиталь знали, что на ночлег прибудут три полка казаков, чтобы приготовить корм для лошадей, а для казаков, съестные продукты. Для офицеров назначен вечер-бал… Такая приятная неожиданность для них — после 2-х лет пребывания на фронте, чтобы побывать в дамском обществе и потанцевать с сестрами милосердия.
Наша полковая молодежь 23-х летних под, есаулов и сотников, не женатых, числом десять — вошли гуртом в довольно приличную залу, слегка, чем-то, декорированную.
Выходя на войну, офицеры, как и казаки, должны были иметь две черкески — одну серую, строевую, а другую, «для выхода», любого цвета. У казаков же «выходная» черкеска, должна быть однообразного, темно-серого цвета. На вечер-бал, наша молодежь оделась в нарядные черкески.
Мы не знали, что на ночлег сюда прибыла Сибирская бригада, потому, я лично, был удивлен, и несказанно рад, что вдали, в углу залы, увидел трех однокашников по Оренбургскому казачьему военному училищу — Писарева, Баженова и Щеглова. Рослые, ширококостные, одеты как по мирному времени в праздничные гимнастерки защитного цвета, в темно-синие широкие бриджи с красными лампасами (цвета Сибирского Войска), в высокие сапоги со шпорами. Они изолированно стояли в ожидании «чего-то». В училище они были скромными юнкерами, классом младше меня. Как окончившие в Омске средне-учебное заведение — в училище они были зачислены без экзаменов, сразу в 1-й специальный класс и на 2-х годичный курс, вместо 3-х годичного.
Бросаю однополчан, спешным шагом направляюсь к ним. Наша встреча была настолько неожиданная после 3-х лет разлуки в 1913 году, что они, будто растерялись и «вытянулись» передо мною чисто по-юнкерски, не знаю — иль как перед подъесаулом (они были в чине сотника), иль — как перед бывшим взводным портупей-юнкером. Пожали крепко руки друг-другу, заговорили о родном обще-казачьем военном училище, об офицерах училища и… души наши стали вновь юнкерскими, как и прежде.
В Оренбургском училище, несмотря на общее наше казачье братство — только одноклассники были между собою «на ты» и то не всегда. Юнкера больше дружили по своим Войскам, не считаясь кто в каком классе, но крепкая и искренняя дружба, устанавливалась и с одноклассниками, не считаясь — кто к какому Казачьему Войску принадлежит по рождению. Юнкера Терского и Кубанского Войск, были совершенно однородны по психологии и крепко дружили между собою. На 1910-1911-й учебный год, на 120 юнкеров всех трех классов, кубанцев было 26, терцев 21, а Сибирского Войска 10.
В нашем выпуске 1913 года, при производстве в офицеры 40-а юнкеров 2-го специального класса — Оренбургского Войска было 13, Кубанского 14, Терского 8, Забайкальского 2, Амурского 1, Уральского 1 и Астраханского 1, и ни одного Сибирского Войска. Вот потому, эти три сотника, бывшие со мною только один год в училище, к тому же младшего класса, чисто по-юнкерски щелкнули шпорами передо мною. Для сведения, сообщаю:
«Для офицеров всех Казачьих Войск, кроме Кубанского и Терского, для юнкеров Казачьей сотни Николаевского кавалерийского училища в Петербурге, Новочеркасского Донского Войска и для Оренбургского — шпоры были введены в начале 1911-го года».
Это был вечер без буфета, без спиртных напитков, а только танцевальный скромный бал, на котором мы и кружились в танцах с сестрами милосердия до 12-ти часов ночи.
Утром, следующего дня, ранний подъем и наш полк выступил дальше на север. Вновь крутые горы Российской границы у Караургана. Наша дивизия уж не вернулась в Турцию. После февральской революции 1917 года, она была переброшена в Финляндию.
ПРОЩАЙ ТУРЦИЯ… Прощай полуголодный Турецкий фронт, с крутыми горами. Прощайте дорогие братья-казаки, погибшие геройской смертью и похороненные там, Прощайте!.. Вы уж никогда не увидите своих богатых цветущих станиц на своей Кубани и никогда не увидят вас милые красавицы-женушки, теперь молодые вдовушки. И никогда не увидят вас сгорбленные от постоянного труда и горя родимые Матушки, всегда теперь с заплаканными глазушками. Теперь уж никогда не увидят вас ваши седобородые отцы, пославшие вас на войну в интересах своего Великого Отечества. И никогда, и никто, не увидит и не узнает, где находятся ваши безвестные могилы… И лишь турок, или курд — вспашут на них свою пашеньку, выростит на ней хлебный злак и не будет знать — что под его нивою, похоронены убитые в боях казаки…
Полк в Сарыкамыше (Желтый камыш). Это уже Россия. Самый дальный городок в Закавказье. Вокзал. От него идет единственный железно-дорожный путь на Карс-Тифлис-Баку и на нашу Кубань. Полк расположился биваком, за городом. Отдав все распоряжения, командир полка, полковник Эльмурза Мистулов, со всеми офицерами, прибыл в гостинницу «Москва», на дружеский обед. Так приятно было сесть за длинный общий стол на 30 персон с белыми скатертями, сервированый «по-настоящему» — с закусками, с напитками, с дивным борщем и со сладкими блюдами.
После обеда, командир и все старшие офицеры покинули залу, но осталась вся молодежь, продолжать удовольствие. Вызван хор трубачей. Неожиданно появился 1-го Лабинского полка, подъесаул Коля Бабиев. Наши полки действовали вместе в Алашкертской долине. Офицеры подружили между собою, а мы, молодежь полков — в особенности. Меня удивило то, что на войну он вышел в чине сотника и в должности командира сотни, мы же выступили на войну хорунжими и теперь мы в чине подъесаула, как и он. Бабиев был взбудоражено весел. Потом я узнал от него лично в 1918 году о его воинском несчастье, которое задержало его производство в есаулы.
Неожиданно для нас, в столовую вошла большая группа офицеров Сибирской казачьей бригады, которая как оказалось, следовала за нашим полком. Были только есаулы со своими младшими офицерами. Встав на ноги — мы приветствовали их. Сибирцы аппетитно обедают с водкой, изредка, и не громко, перебрасываются между собою короткими фразами. Пообедав, старшие офицеры их ушли, осталась лишь молодежь. Бабиев, сидя со мною рядом — хочет веселиться, главное — петь песни и танцевать лезгинку со мною «на пару», еще тогда, когда офицеры-сибирцы сидят за своим столом совершенно изолировано. Как старший в чине среди своей молодежи, как полковой адъютант, от которого зависит инициатива, а в данном случае, за их столом сидят мои три однокашника по училищу — я встал и обращаясь к Сибирцам, громко произнес:
«Господа офицеры!.. Гора с горою не сходятся, но два казачьих стола, Кавказский и Сибирский — должны быть вместе».
Момент, вскочила на ноги молодежь обоих полков и образовался единый стол. Полились обще-казачьи песни, юнкерские, Кавказская Аллаверды. Бабиев неудержимо хочет танцевать лезгинку, чтобы показать Сибирцам нашу удаль. Пронеслись с ним вместе. Сибирцы, ревниво и громко, просят «казачка». Бросив короткий жест своему штаб-трубачу — грянул танец. Сибирцы немедленно же бросились в него. Танцевали они его отлично, с притоптыванием и вприсядку. Нетерпеливый и завистливый Бабиев, смотрю — он уже подоткнул полы своей черкески за пояс, обнажив свои широкие бриджи с серебряным галуном — он хочет танцевать и «казачка» и — опять «на пару». Я уступил. Он был гость. Незабываемый день.
На утро следующего дня, наш полк выступил к крепости Карс. Куда выступила Сибирская казачья бригада — нам было не известно и мы ее больше не видели.
Бабиев, войну закончил в чине войскового старшины. В гражданской войне, в самом начале 1919 года, из полковников, он был произведен в генерал-майора, в должности начальника 3-й Кубанской казачьей дивизии. В 1920-м году, в Таврии, убит в бою в чине генерал-лейтенанта. Похоронен в Крыму. Что стало с его могилой — неизвестно. Ему было не свыше 35-ти лет от рождения.
Полковник Ф.И Елисеев
© “Родимый Край” № 125 НОЯБРЬ – ДЕКАБРЬ 1976
(Вашего голоса не хватает)
Loading ...Читайте также: