В ПАРАГВАЙСКОЙ КАВАЛЕРИИ (Продолжение № 122). – вятослав Голубинцев


Отступая к переправам реки Ыгватыми, революционеры в нескольких местах подож­гли пампу. Сухая трава запылала и к небу потянулись серо-коричневые клубы дыма. По этой причине нашему эскадрону при­шлось задержаться в пиниевом лесу. Дерево это весьма оригинально, высота его часто доходит до двадцати метров и почти до са­мой верхушки нет ни одной ветки. И только лишь на кроне появляются длинные сучья, распущенные выпукло на подобие раскрытого в обратную сторону зонтика. Пиния вместо листьев покрыта колючками и напоминает отчасти нашу сосну. Эти строевые деревья идут, главным образом, на постройку кора­бельных мачт и ценятся дорого. Вчера мы отбили у революционеров стадо быков и по­сему устроили пиршество. Офицерам было предоставлено чураско из самых жирных и лучших кусков филе, капитан Синуга по­слал в город за ромом, и, вместе с выпивкой, появились даже и смуглые красавицы пам­пасов. На утро меня отправили с первым взводом в центр боевого расположения. Так как пожар в пампе все увеличивался, то я приказал драгунам устроить для себя не­большое ранчо из пальмовых листьев и от­дыхая в нем на овечьих шкурах, чувствовал себя превосходно. Сегодня например, я весь день лежал на цыновке и слушал игру на гитаре и пение солдат. В полдень вестовой принес мне обед. Мне хочется описать наш теперешний стол, может быть европейцам он не особенно понравится, но нам офице­рам казалось, что на свете не существует лучших блюд. Итак, в качестве аперитива чарка парагвайского рому и на закуску ку­сок чудного ростбифа, с гарниром из мандиоки и пальмиты. Мандиока, это южно-аме­риканский фрукт, напоминающий по вкусу слегка наш картофель, а пальмита лаком­ство мало доступное даже для европейских миллионеров. Это сочная сердцевина краса­вицы пальмы, поджаренная в сале и похожая по вкусу на белые грибы. На дессерт я полу­чил ананасы, бананы и апельсины. А через час после обеда в моей хижине уже появи­лись лейтенанты Шеню, Смит и Карилье, раздался их обычный хохот и веселые анек­доты. В дверях вырос мой вестовой с чайником в руках и приветствовал нас ду­шистым чаем-мате. На рассвете следующего дня, эскадрон выступил по направлению к сахарному заводу Ацукареры. Пампа вся уже выгорела и была покрыта черным пе­плом. В единый миг наши всадники и ло­шади покрылись черной пылью и преврати­лись в негритянскую кавалерию. Завод и лежавший около него железнодорожный мост занимали инсургенты и поэтому майор Торрес спешил кавалерию и повел нас в пеший бой. Один только капитан Ирасабаль отделился со своим эскадроном от действо­вавшей группы и обойдя поселок и завод, неожиданно атаковал противника с тыла и овладел Ацукарерой. Революционеры око­пались на противоположном берегу реки и взорвав в двух местах чугунный мост, об­стреливали из пулеметов занятое нами мес­течко. Во всех направлениях по уличкам свистали пули, с дребезгом разбивались окна фабричных построек и ужас овладел мирными жителями. Обстрел был так силен, что проходя в пешем строю скрытно за домами по местечку, мы потеряли пять человек ра­неными в нашем эскадроне. К шести часам прибыл саперный батальон капитана Дельгадо и заняв наше расположение, дал воз­можность драгунам вернуться к коноводам. Несколько довольно неприятных дней мы простояли на сахарном заводе. Но вот ночью саперы с батальоном егерей капитана Фер­нандеса перешли в пяти километрах от Ацукареры вплавь реку Ыгватыми и с двух сто­рон обрушились на врага. После короткого боя, они обратили инсургентов в бегство и взяли в плен одного из офицеров их гене­рального штаба майора Ибарра. От него мы узнали о готовящемся соединении в городе Вилла Рика армии полковника Шерифе с войсками подполковника Брисуелло. Хотя он все еще шел по ужасной дороге из Концепсиона и совершал переход в пятьсот ки­лометров, потеряв в пути много людей от усталости и болезней, но все же его появле­ние должно будет поднять морально дух инсургентов. Пехота наша перешла починен­ный саперами взорванный мост, но коннице передвигаться по нем было невозможно и мы начали переправлять лошадей вплавь, что заняло целый день. Река в этом месте была очень глубокая и быстроходная, тече­ние так сильно, что легко уносит и закручи­вает в воронках всадника вместе с конем. Пришлось протягивать с одного берега на другой толстые веревки и по ним переправ­лять по отдельности каждого солдата с дву­мя лошадьми в поводу. Переправившись, на­конец, на противоположную сторону, наш эскадрон вошел в разграбленное инсурген­тами местечко Генерал Диац. Это был пер­вый за все время революции разграбленный поселок с изнасилованными женщинами и явно доказывал нам начавшееся разложение в войсках полковника Шерифе. Эскадрон переночевал в этом опустошенном местечке и ранним утром капитан Сунига отправил меня в разъезд на город Вилла Рика. Kaк ни странно, но мы не замечали по дороге да­же следов противника.

Вилла Рика по величине второй город по­сле Асунциона и полковнику Шенони каза­лось что инсургенты не уступят его нам без боя. Почти у самого города мы встретили не­сколько конных гаучо и те сообщили нам, что полковник Шерифе еще вчера вечером отступил из Вилла Рика по дороге на Каи Понте (Обезьяний Мост). Отправив срочное донесение капитану Суниге, мы с лейтенантом Шеню въехали на ликующие улицы осво­божденного города. Как первую правитель­ственную часть, нас буквально засыпали жители цветами. Боже мой, сколько смотре­ло на нас хорошеньких барышень в разукра­шенных платьях, масса цветов, яркий блеск солнца и над всем этим громкие крики «Вива» в честь победителей. Все парагвайцы теперь ясно понимали, что с падением Вил­лы Рики приближался конец авантюры пол­ковника Шерифе и его военной партии.

Вслед за нами в город вступили с музыкой пехотные батальоны, саперы, артиллерия и конница правительственной армии. Синею лентою вытянулся по улице морской бата­льон, сформированный из матросов с кано­нерских лодок, оставшихся в Асунционе.

Воспользовавшись свободной минутою, я отправился на розыски доны Марты супруги майора Гестефельда. Бедная женщина ожи­дала ребенка и по этому должна была ос­таться в городе. Знакомые ее, в первый момент, не хотели мне сказать где она на­ходилась, опасаясь преследования со сторо­ны правительства, но узнав, что я товарищ ее мужа, провели на ее секретную квартиру.

Бедную Марту я застал в слезах, она боя­лась за своего мужа и за самое себя, так как инсургенты распустили слухи будто бы пра­вительственные войска расстреливают всех пленных инсургентов и даже их семьи. Я успокоил, насколько мог, ее опасения уте­шил и выставил около ее дома для большей безопасности караул из наших драгун, при­казав капралу никого не пропускать сюда без моего письменного разрешения. Капи­тану Суниге я рассказал об ужасном поло­жении жены майора Гестефельда и он в свою очередь вполне со мною согласился и обещал поговорить с полковником Шенони о ее отправке в Аргентину.

Почти две недели мы простояли в Вилла Рика. Город этот хотя и был вторым по ве­личине в республике и в нем даже имелся трамвай, но блистал, к сожалению, полным отсутствием мощеных улиц. При появлении малейшего ветерка из пампы, улицы города покрывались пылью и жителям приходилось немедленно закрывать окна и двери, что в жару было не так приятно для их обитате­лей. Теперь сюда переехал штаб правитель­ственной армии и резиденция главнокоман­дующего полковника Шенони.

Наша пехота и артиллерия направились к Каи Понте и вели бои с окопавшимися на хороших позициях инсургентами. Каи Понте можно было сравнить с нашим Перекопом, это была последняя твердыня полковника Шерифе. Однажды меня вызвали в главную квартиру и начальник штаба, хорошо мне знакомый, капитан Эстигарибия поинтересо­вался у меня относительно того, что мне пе­редавала жена майора Гестефельда. Знал я о том очень мало или вернее вообще ничего не знал, так как и сама его супруга не веда­ла где он в данный момент находился. Но воспользовавшись удобным случаем, я по­просил у капитана Эстигарибии отпуск в Асунцион.

На следующий день вместе со мною поки­нули Вилла Рику капитан Сунига, лейтенант Смит и альферес Ортис. Веселой кавалька­дою мы направились в Асунцион. Несмотря на то, что мы выбрали самый наикратчай­ший путь, наше путешествие длилось пять дней. Причиною тому были безконечные друзья и знакомые, которых мы приобрели во время революции и которых, конечно, пришлось посетить по дороге. По приезде в Асунцион я был несказанно удивлен, встре­тив в первый же день, в гостях у доктора Риттера своего старого приятеля орловца Васю Волкова. Оказывается Рудольф Алек­сандрович выписал его из Буэнос Айреса как инженера механика и он теперь работал в военном арсенале. Я, конечно, перевез его к себе в Порто Сахонию и мы зажили там на славу.

Капитан Сунига получил от военного ми­нистра полковника Роха приказание фор­мировать новый эскадрон для скорейшего следования на фронт, а я получил сто добро­вольцев и должен был организовать новый эскадрон Эскольты и оставаться в Порто Сахонии для несения караулов во дворце президента, в банках и вообще охранять сто­лицу, в которой отсутствовали в данное вре­мя, воинские части.

В Асунционе я предался безудержному веселью, к нам стали приезжать знакомые барышни и дамы, снова ожили малиновые салоны в эскадроне Эскольты и европейский чай в пять часов сменил царствовавший до сего времени испано-американский кофе. Особенно шумно мы отпраздновали в сен­тябре мой день рождения, когда мне испол­нилось двадцать шесть лет.

Возвращаясь в офицерское собрание после шумного катания на лодках с приехавшими из города гостями, я заметил у подъезда авто­мобиль и поднявшись на балкон, попал в объятия к лейтенанту Шеню. Сейчас же на балконе был сервирован чай со сладостями, очаровательная брюнетка Аурелия Энсисо заняла место хозяйки, а ее подруги размес­тились ярким цветником вокруг прибывшего с фронта героя и старались поскорее узнать от него все последние новости. Но на сей раз, наш весельчак привез весьма печаль­ную весть о смерти майора Торреса. Вместе с эскадроном Эскольты он выступил для атаки на Каи Понте, желая неожиданной атакою отвлечь инсургентов от центрального пункта, на котором наша пехота собиралась нанести им решительный удар. Во время обеда эскадрон был окружен революционе­рами и после перестрелки им удалось взять в плен раненого майора. На выручку эска­дрону Эскольты подошел капитан Ирасабаль. Он атаковал инсургентов, разбил и обратил их в бегство. Но, все таки, револю­ционерам удалось отомстить майору Торре­су и храбрый офицер был ими расстрелян. Со всеми воинскими почестями он был по­хоронен в Вилла Рика. По древне-славянско­му обычаю я устроил вечером тризну по нашему погибшему командиру.

Цитра и несколько гитар заменили нам отсутствовавший хор трубачей, гости поднимали за столом тосты за нового командира Эс­кольты лейтенанта Сакро Дьяболо, а я бла­годарил гостей за внимание и пил вино за прелестных дам. После ужина по просьбе Шеню был устроен бал и мы веселились до утра. Так я провел в 1922 году свое день рождение в Асунционе.

В начале октября в столицу пришло ра­достное известие о взятии правительствен­ными войсками укреплений на Каи Понте. Во время боя погибло много офицеров ин­сургентов, искупивших, таким образом, под­лый расстрел доблестного майора Торреса. После разгрома остатки разбитой армии пол­ковника Шерифе ушли в Чако на бразиль­скую границу. Наступил победоносный ко­нец войны с инсургентами. Асунцион укра­сился национальными флагами и повсюду на площадях гремели оркестры военной му­зыки. Бравурные звуки марша «Кампамен то Сиерра Леон» носились над ликующим городом и напоминали жителям о походах последней победной компании. В эскадроне Эскольты мы также устроили «праздник победы» с присутствием наших знакомых дам и барышень. Собственные музыканты развлекали публику и лейтенанты Смит, Шеню, Ортис и Вася Волков носились по Тарасе в вихрях вальса с очаровательными сеньоритами, забыв все на свете и револю­цию и сражения и даже победу.

Октябрь месяц-разгар тропической весны. В садах и скверах цвели орхидеи, мимозы и мексиканский жасмин, улицы наполнялись благоуханием и тысячи колибри наподобие рубинов, сапфиров и живому золоту порхали среди цветов. Революция окончилась. Ин­сургенты, прижатые правительственными войсками к бразильской границе, должны были покинуть Парагвай, сдать оружие и превратиться в эмигрантов. Полковник Ше­рифе умер во время отступления и с его смертью прекратила свое существование военная партия. Опять ожила парагвайская столица и все радовались счастливому окон­чанию междоусобной войны.

Постепенно в столицу возвращались с фронта победоносные части правительствен­ных войск, устраивались парады, гремела музыка и жители забрасывали героев цвета­ми. Такого энтузиазма мне давно не прихо­дилось видеть, казалось весь Парагвай пел, веселился и танцевал. С окончанием рево­люции была объявлена демобилизация и ар­мия приняла свои нормальные размеры. Все призванные из запаса офицеры вернулись по домам, вновь сформированные части бы­ли распущены и на службе остались только кадровые служащие. Для Василия Волкова также наступил конец «вечного» праздни­ка в Порто Сахонии. Он должен был теперь оставить военную службу и вернуться в Ар­гентину. Мы устроили ему проводы в мали­новом зале Эскольты и Вася в последний раз танцевал с барышнями в парагвайской во­енной форме.

После революции время проносилось со сказочной быстротою. Вчера вместе с докто­ром Риттером я провожал Волкова на ар­гентинском пароходе «Берна». Друг моего детства, единственный близкий человек в Южной Америке, покидал нас навсегда и уезжал в Буенос Айрес. С его отъездом на моей душе сделалось как-то тоскливо и ску­чно. Мною овладело безпокойство, привычка к перемене мест, весьма мучительное свой­ство и многих добровольный крест, так ка­жется говорил в свое время Пушкин устами своего героя Онегина. Еще в самом начале революции я расстался с гардемарином Во­лодей Бабашем. Он уехал в Перу и писал мне из Лимы о прелестях жизни на берегах Тихого Океана. Недаром в казачьих жилах течет кровь царственных скифов, меня по­тянуло снова к привольной жизни, захоте­лось стать флибустьером и посмотреть но­вые страны, познакомиться с новыми людь­ми. Капитан Гарсия де Сунига получил по­сле революции в командование третий эска­дрон в городе Концепсионе на далекой окра­ине Парагвая; — эскадрон Эскольты принял капитан Ирасабаль; — лейтенант Шеню ушел в четвертый эскадрон в Энкарнасион, а лейтенант Смит был назначен сменным офицером в Военное училище Таким об­разом разлетались все мои друзья, да и сам я после двадцатидневного отпуска должен буду расстаться с комфортом эскадрона Эс­кольты для следования во второй эскадрон в Парагвари. Невольно пришлось задуматься над своим будущем. Лучшее что могла мне дать парагвайская военная служба, я уже от нее взял.

Три месяца я командовал фортом в Чако, охотился и вел дружбу с индейцами, затем прозябал в глухой провинции в городе Вил­ла Хаес и думал что умру со скуки и, нако­нец, восемь месяцев провел в боевой обста­новке на войне с инсургентами. Все это про­шло и теперь меня ожидает скучная служба в провинции, перспектива, так сказать, мало привлекательная и дешево оплачиваемая.

Недавно на празднике в Колумбийском посольстве я познакомился с директором танинной фабрики из Порто Састре. Еще, сравнительно, молодой человек с Железным Крестом на смокинге директор Ганс Депкер мне очень понравился и я в конце концов, согласился на его заманчивое предложение занять место у него на фабрике и оставить парагвайскую армию. Рудольф Александро­вич Риттер пробовал удержать меня в Асунционе, обещая должность командира жан­дармского эскадрона, но все это уже поте­ряло для меня свою ценность. Мне захоте­лось новых приключений и новых пережи­ваний. В военном министерстве я передал ге­нералу Эскобару рапорт с просьбою о за­числении в запас парагвайской армии. Гене­рал долго не соглашался принять рапорт и только лишь после настоятельных моих просьб, согласился на мою отставку. Послед­ние дни до выхода президентского декрета, я веселился с боевыми товарищами в Порто Сахонии. Несколько раз шумной офицерской компанией мы ездили в Сан Лоренцо. Каро­лина и вся семья капитана Суниги, услыхав о моем желании оставить парагвайскую во­енную службу, упрашивали меня не делать этого, но я продолжал быть непоколебимым в своем решении. Конечно в Порто Састро на реке Парагвае я вовсе не намеревался долго задерживаться, нет, мне хотелось там скопить немного денег и после поехать пос­мотреть Боливию. Но самые сокровенные мысли мои были направлены к берегам Ат­лантического Океана в Соединенные Штаты Бразилии, про которые мне так много рас­сказывали все мои парагвайские приятели. По их словам там имелись большие города с массою фабрик и заводов, хорошо оплачи­валась служба и вообще жизнь имела много привлекательного.

По случаю моего отъезда офицеры устро­или прощальный бал в малиновых салонах эскадрона Эскольты. Прибыли все мои зна­комые сеньориты, сестры капитана Суниги, их кузина Агнеса и красавица Энсисо. Ко­нечно на прощальном балу так же присут­ствовал и мой друг доктор Рудольф Алек­сандрович Риттер. Далеко за полночь гремел хор трубачей и я в последний раз танцевал с парагвайскими барышнями в мундире и при эполетах. За ужином пили шампанское и поднимались тосты за Парагвай и за слав­ную Русскую армию, представителем кото­рой я являлся. Мой приятель лейтенант Смит сорганизовал хор песенников и они исполнили модную песенку «Кампаменто Ита» в которой фигурировали все офицеры Эскольты в том числе и Сакро Дьябло. По­следний день был занят официальными ви­зитами, а вечером я успел еще побывать в Сан Лоренцо на Вилле Амарилии и попро­щаться с семьею капитана Суниги, а на сле­дующее утро, провожаемый друзьями и по­другами, я приехал в порт, где меня ожидал у пристани пассажирский пароход «Эль Креольо». На его борту я должен был на­всегда покинуть Асунцион. В последний раз драгуны перенесли из автомобиля на паро­ход мои вещи. Солнце ярко светило с безо­блачного бирюзового неба и казалось так же одаряло меня своими лучами. Офицеры и барышни с букетами в руках поднялись на пароход и стол в кают-компании буквально утопал в цветах.

Через десять минут «Эль Креолье» оста­вит Асунцион и отправится в далекий путь вверх по течению реки Парагвая к туман­ным границам Боливии и Бразилии. Я при­казал лакею подать шампанское и по гусар­ски отблагодарил провожавшую меня пу­блику.

Каролина подошла ко мне и чокнувшись бокалом, печально проговорила:

— Сакро Дьябло, вы счастливый, уезжаете в новые края, а я должна оставаться дома и ожидать скучную и безпросветную жизнь парагвайской замужней женщины. От всего сердца желаю вам побольше успехов в пу­тешествии!

Я поклонился и молча поцеловал ее ма­ленькую ручку.

Вот резко прогудела пароходная сирена, лейтенант Шеню поднял бокал и громко крикнул:

— Аль Сакро Дьябло салют!

Наступил момент моею расставания с па­рагвайскими друзьями, так сердечно приняв­шими в свою семью русского офицера эми­гранта. Особенно тяжело было мне разда­ваться с лейтенантом Рохелием Шеню. С ним я провел почти всю свою парагвайскую военную службу и за это время полюбил его как брата.

Стоя на палубе с букетом роз и бокалом шампанского, я смотрел на пристань откуда мне махали шарфами сеньериты и фураж­ками офицеры. Вот они Мария, Элиза, Селия и Каролина Сунига, кузина Агнеса, креолка Энсиссо, лейтенанты Шеню, Смит, Ортис, Мильгарехо, прощайте дорогие друзья! А из города доносились на пароход последние аккорды триумфального марша. Прощай Асунцион, где красавицы курят сигары, где царит безконечное лето, где поют и рокочут гитары, денно и ночно трещат кастаньеты! Прощайте милый доктор Риттер, Андрей Угрик с молоденькой супругою, прощайте лихие драгуны эскадрона Эскольты Прези­дента и с ними наш парикмахер и повар из Порто Сахонии. Неизвестно, удастся ли мне когда либо с вами встретиться.

Матросы подняли трапы и пароход начал медленно отходить от пристани. Мне стало грустно и я быстро вернулся в каюту. На столе лежала груда цветов. Белые розы и орхидеи, вот все что осталось от моих тро­пических подруг. Невольно припомнились проводы на Великую войну в далеком Орле. Блеск черных глаз и печальная улыбка в углах рта у той девушки, за которую я готов был тогда отдать свою жизнь, напомнили мне то, что я всеми силами старался забыть — мою родину холодную Россию. Гремели машины и пароход тихо покачивался на волнах. В иллюминаторе виднелись очерта­ния города, но вот он скрылся из виду и оба берега покрылись зеленью. Мои мысли на­рушил легкий стук в дверь и на пороге появился пароходный стюарт.

— Пожалуйте завтракать, господин капи­тан, — проговорил он, вежливо поклонив­шись. Я посмотрел в зеркало, поправил си­ний костюм и пошел в кают-компанию.

В Порто Састре я пробыл три месяца и это, пожалуй, было самое скучное время моей жизни в Южной Америке. Танинная фабрика, принадлежавшая аргентинскому тресту, находилась на берегу реки Парагвая среди тропических лесов и служащие явля­лись единственными обитателями Порто Са­стре. Для развлечений мы ездили на мотор­ной лодке в бразильский пограничный горо­док Муртинье, в котором кроме одного бара больше ничего не имелось. До Асунциона было очень далеко, пять дней путешествия на пароходе и туда служащие ездили только раз в год. Но зато жалованье я получал там майорское и старался поскорее скопить не­обходимую сумму денег для дальнейшего путешествия. Скука и полное отсутствие об­щества заставили меня, в конце концов, ус­корить отъезд. Несмотря на уговоры и про­сьбы дирекции, я все таки разстался с Порто Састре и совершил очень интересное путе­шествие на комфортабельном аргентинском пароходе до порта Корумбы в Бразилии.

Дорогою я отдыхал лежа в шезлонге, пил ледяной коктейль и любовался живописны­ми берегами. Оставив Парагвай, пароход вскоре попал в бразильские воды. Через пару дней я, наконец, приехал в первый большой речной бразильский порт Корумбу. Визами, которых у меня, кстати, и не име­лось, там никто не интересовался, матросы из таможни помогли мне перенести вещи на берег и, таким образом, я очутился на терри­тории Соединенных Штатов Бразилии. По­сле парагвайских городов Корумба показа­лась мне столичным городом. С какой радо­стью я входил в многочисленные кафе, зна­комился в кабаре с бразильскими красавица­ми и вообще чувствовал себя прекрасно.

Корумка лежала на высоком берегу реки Парагвая, имела много красивых зданий, парков и массу цветников. В городе был расквартирован егерский батальон, а в пор­ту стояла бразильская речная эскадра, нес­колько канонерских лодок и два маленьких миноносца. Гуляя по улицам, я обратил вни­мание на цветные афиши, возвещавшие жи­телям о прибытии в город знаменитого га­дальщика, предсказывавшего по картам на­стоящее и будущее, персидского принца Сади-Нога. Меня заинтересовала фамилия принца и я, таким образом, познакомился с ротмистром Ольвиопольским уланом Толмозовым, оказавшимся на редкость приятным собеседником. Желая во что бы то ни стало побывать в Боливии, я переехал в моторном катере реку и очутился в маленьком погра­ничном боливийском городке Порто Суарес и оттуда совершил в военном дилижансе утомительное путешествие до города Кочубамбы. Пришлось проехать шестьсот кило­метров по степи и останавливаться на отдых в маленьких трактирах, где приходилось также обедать и ужинать. На всем протя­жении этой утомительной дороги находился только один городок Санта Крус, напоми­навший собою парагвайскую провинцию. Должен сознаться, что Боливия мне не по­нравилась. Приехав в Кочубамбу, я погулял немного по пыльным улицам и насмотрев­шись на гулявшую публику, состоявшую в большинстве случаев из индейцев или кре­олов, я на том же дилижансе вернулся в Порто Суарес и оттуда поскорее в Корумбу.

Так как мои денежные ресурсы прибли­жались к концу, нужно было распрощать­ся с Корумбою и купив билет на поезд Се­веро-Западной железной дороги, отправить­ся в промышленный центр Сан Пауло. Путе­шествие заняло четыре дня, причем по шта­ту Мато Гросо (дремучий лес) поезда прохо­дили только днем, а по ночам поезда оста­навливались и пассажиры ночевали в гос­тиницах в небольших привокзальных горо­дах.

Все это происходило вследствие нападе­ний и ограблений на линии Северо-Западной железной дороге, правда происходивших в прошлом веке, но публика продолжала бо­яться путешествовать по ночам. В первую остановку я переночевал в городе Кампо Гранде в японском отеле и там за ужином меня приветствовал хозяин теплой японской водкою. Предпоследнюю ночь я провел в Трес Лагоас и неожиданно встретил там сво­его Константинопольского приятеля подпо­ручика Желкевского. На радостях встречи, мы отправились в ближайшее кафе, где за стаканом вина я узнал от него много инте­ресного.

Желкевский рассказал мне, что сидение в Галиполи многим наскучило, и вот часть до­бровольцев по инициативе капитана Ефрема Полякова и поручика Николая Шеркунова решили эмигрировать в Бразилию, а молодежь устремилась в Чехословакию, чтобы закончить в Праге свое образование. Прибыв в Бразилию, наши добровольцы быстро ус­троились на службу, причем капитан Поля­ков поступил инженером в железнодорож­ную компанию, а Шеркунов стал инженером строителем.

Желкевский приветствовал мой приезд и снабдил массою писем и адресов своих та­мошних приятелей. Но вот я прибыл в Сан Пауло, крупнейший город Южно-Американской индустрии с массою фабрик и заводов. Город напомнил мне Европу и имел вполне благоустроенный вид, широкие улицы и небоскребы. Здесь я впервые обратился к парагвайскому консулу для оформления своих бумаг. Консул онорарио (почетный) занимал в то время пост директора банка, был весьма удивлен моему появлению, соз­навшись что впервые видит перед собою па­рагвайского офицера и устроив мне все не­обходимые бумаги, снабдил деньгами и дал рекомендательное письмо к своему другу президенту штата Рио Гранде де Суль док­тору Боржесу де Медейрос с просьбою зачи­слить меня в свою штатную армию — бри­гаду милитар.

Этот штат был одним из самых богатых, имел свою собственную армию, промышлен­ность и экспортировал вино и мясо. Обра­дованный всем этим, я поблагодарил консула и не задерживаясь в Сан-Пауло поехал в Сантос, чтобы оттуда на пароходе следо­вать в Порто Алегре. Железная дорога Сан Пауло — Сантос считается самой красивой в Бразилии и, я бы сказал, во всем видан­ном мною мире. Мелькают мимо окон сема­форы, вышки стрелочников, пакгаузы и прочие станционные постройки. Эта дорога спускается к берегу океана с высоты семисот метров. Внизу белеют облака, а еще ниже где-то далеко, теряясь в зеленой пелене вид­неются домики и железнодорожные пос­тройки, причем из окон вагона они кажутся меньше спичечных коробок. Часть дороги цепная, шумят стальные тросы, поезд то и дело ныряет в темную пропасть многочис­ленных тунелей и затем глазам пассажиров открываются чудесные пейзажи на изумруд­ные горы Сиеры до Map.

Невольно приходят на ум мысли о вели­чии человеческого гения, сумевшего поко­рить природу и создать среди скал и горных ущелий железную дорогу там где раньше летали только лишь птицы. Но вот про­мелькнула красивая панорама спуска и по­езд миновал лежащую у подножья гор стан­цию Кубатон. Еще четверть часа и поезд проходя по равнине, усаженной массою ба­нанов, наконец прибывает в Сантос.

С вокзала я бегу в порт и покупаю билет на пароход Итапаси, компании Костепра принадлежавшей бразильским миллионерам братьям Ляже. Пароход отходит на юг в три часа дня. Есть время мне, наконец, немного отдохнуть. В кают-компапии я познакомил­ся с капитаном парохода Жозе Араужо, ко­торый оказался наредкость словоохотливым моряком и я в пути отдыхал в его обществе.

Побережье Бразилии, вдоль которого мы шли, надо отдать справедливость, очень кра­сиво. Миновав порт Паранагву в штате Па­рана, мы на короткий срок задержались в Сан Франциско и затем бросили якорь в от­крытом порту Флорианополиса, столицы штата Святой Екатерины.

На лодке я съехал на берег и погуляв не­много по улицам, пришел к убеждению, что город небольшой, но чистый и довольно сим­патичный. В одном из кафе я обнаружил хозяина грека из Одессы, разговорился с ним, узнав что в этом штате живет много немцев, и почти не заметил, как пришло время возвращаться на пароход.

За ужином в кают-компании я заметил нового пассажира с лицом скифа с византийской вазы. Скиф этот оказался русским инженером Аркадием Доментьевичем Черницыным, бывшим гардемарином, эмигрантом с 1905 года, занимавшим теперь крупное место в штатном правительстве. Стоит ли добавлять после этого, что мы сразу подру­жились и всю ночь проговорили в его каюте за бокалом вина до самого прибытия паро­хода в порт Имбитубу, куда он следовал, Черницын предложил мне сойти с ним на берег и показать мне тамошний знаменитый отель, выстроенный одним из братьев Ляже по модели отеля в Монте Карло, который ему страшно понравился.

Порт Имбитуба принадлежал так же Ком­пании братьев Ляже и служил для экспорта угля из шахт в Лавро Мюллер и Урусанги. Я согласился и мы сели в специально подан­ный на пристань вагон для доктора Черницына. По короткой дороге до отеля я заме­тил, что Имбитуба состояла из порта, отеля, прекрасных бунгало для администрации и около железнодорожной станции ютившихся нескольких деревянных домиков. Но отель сказался на самом деле прекрасным. Черни­цын любезно показал мне комфортабельные номера со всеми удобствами, огромный обе­денный зал и несколько больших гостиных. Когда я спросил его для кого все это выстро­ено, Аркадий Доментъевич ответил, что в Имбитубе проживает дирекция и большое количество служащих компании, все это лю­ди приехавшие из Рио де Жанейро и Энрике Ляже не хочет что бы они здесь скучали.

В этот момент я услыхал отходной гудок парохода и заторопившись попросил Черницына поскорее доставить меня в порт. Но Аркадий Доментьевич засмеялся, приказал гарсону подать нам еще по рюмке шерри бренди и поинтересовался у меня не надоело ли мне все время воевать.

«Довольно, мой милый, никуда вы отсюда не поедете! Здесь я сделаю из вас инженера землемера и вы, наконец, станете мирным гражданином!»

«Аркадий Доментьевич, а как же мои ве­щи, я оставил их ведь на пароходе!» взмо­лился я, глядя на Черницына.

«Не беспокойтесь, они уже находятся в вашем номере № 17».

«Аркадий Доментьевич, но ведь я измерял землю только переменным алюром на коне и знаю это ремесло с чисто кавалерийской точки зрения».

«Ничего, мой милый, теперь я познаком­лю вас с аппаратом Бекмана и вы быстро все­му этому научитесь; — скажите ведь вы окончили кадетский корпус, так же как и я и потому проходили геометрию и топогра­фию. Больших знаний я от вас и не потре­бую».

Стоит ли добавлять после этого, что штат Рио Гранде до Суль остался надолго ожи­дать меня, так как Аркадий Доментьевич взял меня на работу по проводке дорог на фазенду (имение) Санта Сецилия, принадле­жащую братьям Ляже, в 23.000 гектар, где быстро научил меня обращаться с измери­тельным аппаратом и, в конце концов в ко­роткий срок сделал из меня настоящего зе­млемера.

Через три месяца, почти закончив работу, Черницын вернулся во Флорпанополис, об­нял меня и улыбаясь сказал, что перегово­рил обо мне с главным директором компании доктором Альваро Катоном и тот согласился оставить меня в качестве администратора фазендой Санта Сецилия, так как я являлся единственным человеком знавшим границы этого огромного имения. Так началась моя жизнь в горах на берегу реки Рио де Пончо, в маленьком домике, в соседстве с многочис­ленными немцами колонистами. В конце каждого месяца я ездил на своем коне «Дох» в Имбитубу, для чего приходилось два часа спускаться по лесу с горы и затем около пяти часов ехать по степи вдоль оке­ана, что бы затем раздеться и приняв ванну в своем номере в отеле, выйти затем вполне прилично одетым к завтраку.

Моя работа на фазенде не была трудной, трасса новой дороги была уже проложена доктором Черницыным и я только следил за рабочими проводившими ее. Свободное время я проводил знакомясь с соседями нем­цами колонистами и часто ездил в местечко Аратингауба, где имелся единственный на весь округ продовольственный магазин и бар, в котором можно было выпить несрав­ненного по вкусу апельсинового вина. Но вот я решил заняться перепиской с друзьями и, в конце концов, наладил связь со своими од­нополчанами и в результате всего этого, вы­писал из Праги своего друга детства и одно­полчанина корнета Анатолия Роменского и приехавшего вслед за ним поручика Конс­тантина Иваненко. Роменского я сделал за­ведующим нашим хозяйством, а Иваненко превратился у меня в инженера и следил за постройкой дороги.

Карнавал 1-924 года мы шумно провели в Имбитуба-Отеле вместе с Черницыным и се­мьями дирекции и служащих нашей компа­нии. Было так весело, что мои «червонные гусары» заявили мне, что это был их пер­вый веселый праздник в их эмигрантской жизни. А Черницын угостил ужином с шам­панским и назвал нас своими «цыплятами». Мои приятели напропалую ухаживали на балу за красавицей Педриньей и Констан­тин Иваненко прямо сказал мне, что влю­блен в нее по уши и думает сделать ей пред­ложение. Черницын вполне во всем этом с ним согласился и обещал также найти невесту для Роменского, красивую польку из Флорианополиса по имени Юля. Тогда я решил так же написать в Новочеркасск сво­ей кузине Дусе, воспользовавшись появив­шимся в России «нэпом».

На мое письмо мне ответила ее младшая сестра Милица, сообщив мне, что Дуся вы­шла замуж и живет в Воронеже, а она, Ми­лочка, закончила в этом году ростовский университет. Обрадованный подобной ново­стью, я предложил ей руку и сердце и при­гласил немедленно приехать в Бразилию. Милица дала свое согласие и заявив в уни­верситете, что желает пробыть год в Сор­бонне, получила разрешение выехать во Францию. В Париже она нашла своих род­ственников и при их помощи быстро получи­ла визу и купила билет на доллары, выслан­ные мною из Имбитубы.

Директор компании доктор Альваро Катон был настолько любезен, что дал распоря­жение в Рио де Жанейро нашему представи­телю встретить приехавшую мою невесту и устроить ее на наш пароход, отходящий в Имбитубу, а его супруга дона Зита решила на первое время до нашей женитьбы поместить ее в своем доме. Но я не утерпел и как только получил телеграмму о прибытии Милицы в Рио де Жанейро, то сразу поехал за ней и привез ее сам в Имбитубу.

После нашей свадьбы мы верхом поехали на фазенду и там были встречены торжест­венным банкетом, устроенным в нашу честь Роменским и Иваненко. С того момента я ограничил свою жизнь домашним кругом. Костя Иваненко решил не отставать от меня и женившись на Педринье, уехал в Итажаи, где родственники жены устроили его ин­женером в порту. Черницын так же испол­нил свое обещание и женил Анатолия Ро­менского на Юле, причем свадьба их проис­ходила в нашем доме.

Так счастливо закончилась эпопея «чер­вонных гусар» в Имбитубе. На следующий год у меня родилась дочь Елена, которую мы крестили в Флорианополисе в семье на­ших друзей федерального судьи штата доктора Энрике Лесса, причем крестным отцом Елены был доктор Черницын, а крестной ма­терью дона Зенита Лесса.

Так спокойно в Имбитубе на берегу океа­на протекала моя семейная жизнь. Меня сразу после рождения Елены перевели в Имбитубу на должность помощника фарфо­рового завода, директором которого был итальянец Пиетро Фавали, родственник же­ны Энрике Ляже, бывший лейтенант берсальеров и мы зажили с ним прекрасно, а его жена быстро подружилась с Милицей.

Теперь карнавал мы проводили весело всеми знакомыми семьями. Так мы прожили спокойно до 1930 года, то есть шесть лет.

В этом году в Бразилии вспыхнула рево­люция. Штат Рио Гранде до Суль восстал против федерального правительства и его войска с юга двинулись на север для свер­жения в Рио де Жанейро бразильского пре­зидента доктора Вашингтона Люиса. Рево­люционные войска заняв Имбитубу, немед­ленно мобилизовали меня, как бывшего рус­ского и парагвайского офицера и я был де­кретом Южного правительства зачислен в армию и три месяца пробыл в должности начальника штаба конной группы. Револю­ция была менее поэтична, чем парагвайская, так как почти нигде революционеры не встречали сопротивления и после победы ре­волюционеров и занятия нашей конницей «гаучо» столицы Рио де Жанейро, новый президент республики доктор Жетулио Варгас особым декретом отблагодарил всех уча­стников революции и я был переведен в го­род Сан-Пауло с прикомандированием к де­партаменту Полиции, где моя карьера за десять лет дошла до звания личного секре­таря начальника полиции доктора Коста Ферейры.

В Сан Пауло издавалась Николаем Трофи­мовичем Даховым «Русская Газета» в кото­рой я сотрудничал уже год, посылая свои воспоминания под общим названием «По­следние Гусары». А вообще я начал свою литературную работу в Имбитубе, где в местной газете «Имбитуба» был напечатан 30 апреля 1924 года мой рассказ «Жизнь» переведенный Черницыным по-португальски «А Вида».

Так как работы в департаменте было срав­нительно мало, то я большую часть дня про­водил в газете и описывал в ней все про­исшествия в нашей русской колонии, став постоянным сотрудником этой газеты вплоть до ее закрытия во время начавшейся Второй великой войны, когда были закрыты в Бра­зилии почти все иностранные газеты и пре­кратили свое существование так же и клу­бы. Во время Великой войны умер мой пря­мой начальник доктор Коста Ферейра и я решил подать в отставку, перейдя на служ­бу в «Дубар», фирму по производству ли­керов, принадлежавшую огромной компании «Антарктики», имевшей пивные заводы по всей Бразилии.

Так заканчивалась моя бурная жизнь в эмиграции на должности представителя тор­говой фирмы. Работа моя была не особенно трудной и занимала время с утра до полуд­ня, после чего я возвращался домой и про­должал заниматься литературой, посылая свои статьи и воспоминания в самую боль­шую русскую газету в Нью-Йорке, а немного позже получил предложение сотрудничать в журнале «Родимый Край» и «Наших Вес­тях». Так спокойно в кругу семьи и друзей протекает моя жизнь в Сан-Пауло. Летом при наступлении жары мы переезжаем из каменных стен огромного города к себе на дачу в Сан-Висенте и там на берегу океана отдыхаем на пляже и купаемся в пене мор­ской.

Святослав Голубинцев


© “Родимый Край” № 123 ИЮЛЬ-АВГУСТ 1976


Оцените статью!
1 балл2 балла3 балла4 балла5 баллов! (1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ... Loading ...




Читайте также: