Отступая к переправам реки Ыгватыми, революционеры в нескольких местах подожгли пампу. Сухая трава запылала и к небу потянулись серо-коричневые клубы дыма. По этой причине нашему эскадрону пришлось задержаться в пиниевом лесу. Дерево это весьма оригинально, высота его часто доходит до двадцати метров и почти до самой верхушки нет ни одной ветки. И только лишь на кроне появляются длинные сучья, распущенные выпукло на подобие раскрытого в обратную сторону зонтика. Пиния вместо листьев покрыта колючками и напоминает отчасти нашу сосну. Эти строевые деревья идут, главным образом, на постройку корабельных мачт и ценятся дорого. Вчера мы отбили у революционеров стадо быков и посему устроили пиршество. Офицерам было предоставлено чураско из самых жирных и лучших кусков филе, капитан Синуга послал в город за ромом, и, вместе с выпивкой, появились даже и смуглые красавицы пампасов. На утро меня отправили с первым взводом в центр боевого расположения. Так как пожар в пампе все увеличивался, то я приказал драгунам устроить для себя небольшое ранчо из пальмовых листьев и отдыхая в нем на овечьих шкурах, чувствовал себя превосходно. Сегодня например, я весь день лежал на цыновке и слушал игру на гитаре и пение солдат. В полдень вестовой принес мне обед. Мне хочется описать наш теперешний стол, может быть европейцам он не особенно понравится, но нам офицерам казалось, что на свете не существует лучших блюд. Итак, в качестве аперитива чарка парагвайского рому и на закуску кусок чудного ростбифа, с гарниром из мандиоки и пальмиты. Мандиока, это южно-американский фрукт, напоминающий по вкусу слегка наш картофель, а пальмита лакомство мало доступное даже для европейских миллионеров. Это сочная сердцевина красавицы пальмы, поджаренная в сале и похожая по вкусу на белые грибы. На дессерт я получил ананасы, бананы и апельсины. А через час после обеда в моей хижине уже появились лейтенанты Шеню, Смит и Карилье, раздался их обычный хохот и веселые анекдоты. В дверях вырос мой вестовой с чайником в руках и приветствовал нас душистым чаем-мате. На рассвете следующего дня, эскадрон выступил по направлению к сахарному заводу Ацукареры. Пампа вся уже выгорела и была покрыта черным пеплом. В единый миг наши всадники и лошади покрылись черной пылью и превратились в негритянскую кавалерию. Завод и лежавший около него железнодорожный мост занимали инсургенты и поэтому майор Торрес спешил кавалерию и повел нас в пеший бой. Один только капитан Ирасабаль отделился со своим эскадроном от действовавшей группы и обойдя поселок и завод, неожиданно атаковал противника с тыла и овладел Ацукарерой. Революционеры окопались на противоположном берегу реки и взорвав в двух местах чугунный мост, обстреливали из пулеметов занятое нами местечко. Во всех направлениях по уличкам свистали пули, с дребезгом разбивались окна фабричных построек и ужас овладел мирными жителями. Обстрел был так силен, что проходя в пешем строю скрытно за домами по местечку, мы потеряли пять человек ранеными в нашем эскадроне. К шести часам прибыл саперный батальон капитана Дельгадо и заняв наше расположение, дал возможность драгунам вернуться к коноводам. Несколько довольно неприятных дней мы простояли на сахарном заводе. Но вот ночью саперы с батальоном егерей капитана Фернандеса перешли в пяти километрах от Ацукареры вплавь реку Ыгватыми и с двух сторон обрушились на врага. После короткого боя, они обратили инсургентов в бегство и взяли в плен одного из офицеров их генерального штаба майора Ибарра. От него мы узнали о готовящемся соединении в городе Вилла Рика армии полковника Шерифе с войсками подполковника Брисуелло. Хотя он все еще шел по ужасной дороге из Концепсиона и совершал переход в пятьсот километров, потеряв в пути много людей от усталости и болезней, но все же его появление должно будет поднять морально дух инсургентов. Пехота наша перешла починенный саперами взорванный мост, но коннице передвигаться по нем было невозможно и мы начали переправлять лошадей вплавь, что заняло целый день. Река в этом месте была очень глубокая и быстроходная, течение так сильно, что легко уносит и закручивает в воронках всадника вместе с конем. Пришлось протягивать с одного берега на другой толстые веревки и по ним переправлять по отдельности каждого солдата с двумя лошадьми в поводу. Переправившись, наконец, на противоположную сторону, наш эскадрон вошел в разграбленное инсургентами местечко Генерал Диац. Это был первый за все время революции разграбленный поселок с изнасилованными женщинами и явно доказывал нам начавшееся разложение в войсках полковника Шерифе. Эскадрон переночевал в этом опустошенном местечке и ранним утром капитан Сунига отправил меня в разъезд на город Вилла Рика. Kaк ни странно, но мы не замечали по дороге даже следов противника.
Вилла Рика по величине второй город после Асунциона и полковнику Шенони казалось что инсургенты не уступят его нам без боя. Почти у самого города мы встретили несколько конных гаучо и те сообщили нам, что полковник Шерифе еще вчера вечером отступил из Вилла Рика по дороге на Каи Понте (Обезьяний Мост). Отправив срочное донесение капитану Суниге, мы с лейтенантом Шеню въехали на ликующие улицы освобожденного города. Как первую правительственную часть, нас буквально засыпали жители цветами. Боже мой, сколько смотрело на нас хорошеньких барышень в разукрашенных платьях, масса цветов, яркий блеск солнца и над всем этим громкие крики «Вива» в честь победителей. Все парагвайцы теперь ясно понимали, что с падением Виллы Рики приближался конец авантюры полковника Шерифе и его военной партии.
Вслед за нами в город вступили с музыкой пехотные батальоны, саперы, артиллерия и конница правительственной армии. Синею лентою вытянулся по улице морской батальон, сформированный из матросов с канонерских лодок, оставшихся в Асунционе.
Воспользовавшись свободной минутою, я отправился на розыски доны Марты супруги майора Гестефельда. Бедная женщина ожидала ребенка и по этому должна была остаться в городе. Знакомые ее, в первый момент, не хотели мне сказать где она находилась, опасаясь преследования со стороны правительства, но узнав, что я товарищ ее мужа, провели на ее секретную квартиру.
Бедную Марту я застал в слезах, она боялась за своего мужа и за самое себя, так как инсургенты распустили слухи будто бы правительственные войска расстреливают всех пленных инсургентов и даже их семьи. Я успокоил, насколько мог, ее опасения утешил и выставил около ее дома для большей безопасности караул из наших драгун, приказав капралу никого не пропускать сюда без моего письменного разрешения. Капитану Суниге я рассказал об ужасном положении жены майора Гестефельда и он в свою очередь вполне со мною согласился и обещал поговорить с полковником Шенони о ее отправке в Аргентину.
Почти две недели мы простояли в Вилла Рика. Город этот хотя и был вторым по величине в республике и в нем даже имелся трамвай, но блистал, к сожалению, полным отсутствием мощеных улиц. При появлении малейшего ветерка из пампы, улицы города покрывались пылью и жителям приходилось немедленно закрывать окна и двери, что в жару было не так приятно для их обитателей. Теперь сюда переехал штаб правительственной армии и резиденция главнокомандующего полковника Шенони.
Наша пехота и артиллерия направились к Каи Понте и вели бои с окопавшимися на хороших позициях инсургентами. Каи Понте можно было сравнить с нашим Перекопом, это была последняя твердыня полковника Шерифе. Однажды меня вызвали в главную квартиру и начальник штаба, хорошо мне знакомый, капитан Эстигарибия поинтересовался у меня относительно того, что мне передавала жена майора Гестефельда. Знал я о том очень мало или вернее вообще ничего не знал, так как и сама его супруга не ведала где он в данный момент находился. Но воспользовавшись удобным случаем, я попросил у капитана Эстигарибии отпуск в Асунцион.
На следующий день вместе со мною покинули Вилла Рику капитан Сунига, лейтенант Смит и альферес Ортис. Веселой кавалькадою мы направились в Асунцион. Несмотря на то, что мы выбрали самый наикратчайший путь, наше путешествие длилось пять дней. Причиною тому были безконечные друзья и знакомые, которых мы приобрели во время революции и которых, конечно, пришлось посетить по дороге. По приезде в Асунцион я был несказанно удивлен, встретив в первый же день, в гостях у доктора Риттера своего старого приятеля орловца Васю Волкова. Оказывается Рудольф Александрович выписал его из Буэнос Айреса как инженера механика и он теперь работал в военном арсенале. Я, конечно, перевез его к себе в Порто Сахонию и мы зажили там на славу.
Капитан Сунига получил от военного министра полковника Роха приказание формировать новый эскадрон для скорейшего следования на фронт, а я получил сто добровольцев и должен был организовать новый эскадрон Эскольты и оставаться в Порто Сахонии для несения караулов во дворце президента, в банках и вообще охранять столицу, в которой отсутствовали в данное время, воинские части.
В Асунционе я предался безудержному веселью, к нам стали приезжать знакомые барышни и дамы, снова ожили малиновые салоны в эскадроне Эскольты и европейский чай в пять часов сменил царствовавший до сего времени испано-американский кофе. Особенно шумно мы отпраздновали в сентябре мой день рождения, когда мне исполнилось двадцать шесть лет.
Возвращаясь в офицерское собрание после шумного катания на лодках с приехавшими из города гостями, я заметил у подъезда автомобиль и поднявшись на балкон, попал в объятия к лейтенанту Шеню. Сейчас же на балконе был сервирован чай со сладостями, очаровательная брюнетка Аурелия Энсисо заняла место хозяйки, а ее подруги разместились ярким цветником вокруг прибывшего с фронта героя и старались поскорее узнать от него все последние новости. Но на сей раз, наш весельчак привез весьма печальную весть о смерти майора Торреса. Вместе с эскадроном Эскольты он выступил для атаки на Каи Понте, желая неожиданной атакою отвлечь инсургентов от центрального пункта, на котором наша пехота собиралась нанести им решительный удар. Во время обеда эскадрон был окружен революционерами и после перестрелки им удалось взять в плен раненого майора. На выручку эскадрону Эскольты подошел капитан Ирасабаль. Он атаковал инсургентов, разбил и обратил их в бегство. Но, все таки, революционерам удалось отомстить майору Торресу и храбрый офицер был ими расстрелян. Со всеми воинскими почестями он был похоронен в Вилла Рика. По древне-славянскому обычаю я устроил вечером тризну по нашему погибшему командиру.
Цитра и несколько гитар заменили нам отсутствовавший хор трубачей, гости поднимали за столом тосты за нового командира Эскольты лейтенанта Сакро Дьяболо, а я благодарил гостей за внимание и пил вино за прелестных дам. После ужина по просьбе Шеню был устроен бал и мы веселились до утра. Так я провел в 1922 году свое день рождение в Асунционе.
В начале октября в столицу пришло радостное известие о взятии правительственными войсками укреплений на Каи Понте. Во время боя погибло много офицеров инсургентов, искупивших, таким образом, подлый расстрел доблестного майора Торреса. После разгрома остатки разбитой армии полковника Шерифе ушли в Чако на бразильскую границу. Наступил победоносный конец войны с инсургентами. Асунцион украсился национальными флагами и повсюду на площадях гремели оркестры военной музыки. Бравурные звуки марша «Кампамен то Сиерра Леон» носились над ликующим городом и напоминали жителям о походах последней победной компании. В эскадроне Эскольты мы также устроили «праздник победы» с присутствием наших знакомых дам и барышень. Собственные музыканты развлекали публику и лейтенанты Смит, Шеню, Ортис и Вася Волков носились по Тарасе в вихрях вальса с очаровательными сеньоритами, забыв все на свете и революцию и сражения и даже победу.
Октябрь месяц-разгар тропической весны. В садах и скверах цвели орхидеи, мимозы и мексиканский жасмин, улицы наполнялись благоуханием и тысячи колибри наподобие рубинов, сапфиров и живому золоту порхали среди цветов. Революция окончилась. Инсургенты, прижатые правительственными войсками к бразильской границе, должны были покинуть Парагвай, сдать оружие и превратиться в эмигрантов. Полковник Шерифе умер во время отступления и с его смертью прекратила свое существование военная партия. Опять ожила парагвайская столица и все радовались счастливому окончанию междоусобной войны.
Постепенно в столицу возвращались с фронта победоносные части правительственных войск, устраивались парады, гремела музыка и жители забрасывали героев цветами. Такого энтузиазма мне давно не приходилось видеть, казалось весь Парагвай пел, веселился и танцевал. С окончанием революции была объявлена демобилизация и армия приняла свои нормальные размеры. Все призванные из запаса офицеры вернулись по домам, вновь сформированные части были распущены и на службе остались только кадровые служащие. Для Василия Волкова также наступил конец «вечного» праздника в Порто Сахонии. Он должен был теперь оставить военную службу и вернуться в Аргентину. Мы устроили ему проводы в малиновом зале Эскольты и Вася в последний раз танцевал с барышнями в парагвайской военной форме.
После революции время проносилось со сказочной быстротою. Вчера вместе с доктором Риттером я провожал Волкова на аргентинском пароходе «Берна». Друг моего детства, единственный близкий человек в Южной Америке, покидал нас навсегда и уезжал в Буенос Айрес. С его отъездом на моей душе сделалось как-то тоскливо и скучно. Мною овладело безпокойство, привычка к перемене мест, весьма мучительное свойство и многих добровольный крест, так кажется говорил в свое время Пушкин устами своего героя Онегина. Еще в самом начале революции я расстался с гардемарином Володей Бабашем. Он уехал в Перу и писал мне из Лимы о прелестях жизни на берегах Тихого Океана. Недаром в казачьих жилах течет кровь царственных скифов, меня потянуло снова к привольной жизни, захотелось стать флибустьером и посмотреть новые страны, познакомиться с новыми людьми. Капитан Гарсия де Сунига получил после революции в командование третий эскадрон в городе Концепсионе на далекой окраине Парагвая; — эскадрон Эскольты принял капитан Ирасабаль; — лейтенант Шеню ушел в четвертый эскадрон в Энкарнасион, а лейтенант Смит был назначен сменным офицером в Военное училище Таким образом разлетались все мои друзья, да и сам я после двадцатидневного отпуска должен буду расстаться с комфортом эскадрона Эскольты для следования во второй эскадрон в Парагвари. Невольно пришлось задуматься над своим будущем. Лучшее что могла мне дать парагвайская военная служба, я уже от нее взял.
Три месяца я командовал фортом в Чако, охотился и вел дружбу с индейцами, затем прозябал в глухой провинции в городе Вилла Хаес и думал что умру со скуки и, наконец, восемь месяцев провел в боевой обстановке на войне с инсургентами. Все это прошло и теперь меня ожидает скучная служба в провинции, перспектива, так сказать, мало привлекательная и дешево оплачиваемая.
Недавно на празднике в Колумбийском посольстве я познакомился с директором танинной фабрики из Порто Састре. Еще, сравнительно, молодой человек с Железным Крестом на смокинге директор Ганс Депкер мне очень понравился и я в конце концов, согласился на его заманчивое предложение занять место у него на фабрике и оставить парагвайскую армию. Рудольф Александрович Риттер пробовал удержать меня в Асунционе, обещая должность командира жандармского эскадрона, но все это уже потеряло для меня свою ценность. Мне захотелось новых приключений и новых переживаний. В военном министерстве я передал генералу Эскобару рапорт с просьбою о зачислении в запас парагвайской армии. Генерал долго не соглашался принять рапорт и только лишь после настоятельных моих просьб, согласился на мою отставку. Последние дни до выхода президентского декрета, я веселился с боевыми товарищами в Порто Сахонии. Несколько раз шумной офицерской компанией мы ездили в Сан Лоренцо. Каролина и вся семья капитана Суниги, услыхав о моем желании оставить парагвайскую военную службу, упрашивали меня не делать этого, но я продолжал быть непоколебимым в своем решении. Конечно в Порто Састро на реке Парагвае я вовсе не намеревался долго задерживаться, нет, мне хотелось там скопить немного денег и после поехать посмотреть Боливию. Но самые сокровенные мысли мои были направлены к берегам Атлантического Океана в Соединенные Штаты Бразилии, про которые мне так много рассказывали все мои парагвайские приятели. По их словам там имелись большие города с массою фабрик и заводов, хорошо оплачивалась служба и вообще жизнь имела много привлекательного.
По случаю моего отъезда офицеры устроили прощальный бал в малиновых салонах эскадрона Эскольты. Прибыли все мои знакомые сеньориты, сестры капитана Суниги, их кузина Агнеса и красавица Энсисо. Конечно на прощальном балу так же присутствовал и мой друг доктор Рудольф Александрович Риттер. Далеко за полночь гремел хор трубачей и я в последний раз танцевал с парагвайскими барышнями в мундире и при эполетах. За ужином пили шампанское и поднимались тосты за Парагвай и за славную Русскую армию, представителем которой я являлся. Мой приятель лейтенант Смит сорганизовал хор песенников и они исполнили модную песенку «Кампаменто Ита» в которой фигурировали все офицеры Эскольты в том числе и Сакро Дьябло. Последний день был занят официальными визитами, а вечером я успел еще побывать в Сан Лоренцо на Вилле Амарилии и попрощаться с семьею капитана Суниги, а на следующее утро, провожаемый друзьями и подругами, я приехал в порт, где меня ожидал у пристани пассажирский пароход «Эль Креольо». На его борту я должен был навсегда покинуть Асунцион. В последний раз драгуны перенесли из автомобиля на пароход мои вещи. Солнце ярко светило с безоблачного бирюзового неба и казалось так же одаряло меня своими лучами. Офицеры и барышни с букетами в руках поднялись на пароход и стол в кают-компании буквально утопал в цветах.
Через десять минут «Эль Креолье» оставит Асунцион и отправится в далекий путь вверх по течению реки Парагвая к туманным границам Боливии и Бразилии. Я приказал лакею подать шампанское и по гусарски отблагодарил провожавшую меня публику.
Каролина подошла ко мне и чокнувшись бокалом, печально проговорила:
— Сакро Дьябло, вы счастливый, уезжаете в новые края, а я должна оставаться дома и ожидать скучную и безпросветную жизнь парагвайской замужней женщины. От всего сердца желаю вам побольше успехов в путешествии!
Я поклонился и молча поцеловал ее маленькую ручку.
Вот резко прогудела пароходная сирена, лейтенант Шеню поднял бокал и громко крикнул:
— Аль Сакро Дьябло салют!
Наступил момент моею расставания с парагвайскими друзьями, так сердечно принявшими в свою семью русского офицера эмигранта. Особенно тяжело было мне раздаваться с лейтенантом Рохелием Шеню. С ним я провел почти всю свою парагвайскую военную службу и за это время полюбил его как брата.
Стоя на палубе с букетом роз и бокалом шампанского, я смотрел на пристань откуда мне махали шарфами сеньериты и фуражками офицеры. Вот они Мария, Элиза, Селия и Каролина Сунига, кузина Агнеса, креолка Энсиссо, лейтенанты Шеню, Смит, Ортис, Мильгарехо, прощайте дорогие друзья! А из города доносились на пароход последние аккорды триумфального марша. Прощай Асунцион, где красавицы курят сигары, где царит безконечное лето, где поют и рокочут гитары, денно и ночно трещат кастаньеты! Прощайте милый доктор Риттер, Андрей Угрик с молоденькой супругою, прощайте лихие драгуны эскадрона Эскольты Президента и с ними наш парикмахер и повар из Порто Сахонии. Неизвестно, удастся ли мне когда либо с вами встретиться.
Матросы подняли трапы и пароход начал медленно отходить от пристани. Мне стало грустно и я быстро вернулся в каюту. На столе лежала груда цветов. Белые розы и орхидеи, вот все что осталось от моих тропических подруг. Невольно припомнились проводы на Великую войну в далеком Орле. Блеск черных глаз и печальная улыбка в углах рта у той девушки, за которую я готов был тогда отдать свою жизнь, напомнили мне то, что я всеми силами старался забыть — мою родину холодную Россию. Гремели машины и пароход тихо покачивался на волнах. В иллюминаторе виднелись очертания города, но вот он скрылся из виду и оба берега покрылись зеленью. Мои мысли нарушил легкий стук в дверь и на пороге появился пароходный стюарт.
— Пожалуйте завтракать, господин капитан, — проговорил он, вежливо поклонившись. Я посмотрел в зеркало, поправил синий костюм и пошел в кают-компанию.
В Порто Састре я пробыл три месяца и это, пожалуй, было самое скучное время моей жизни в Южной Америке. Танинная фабрика, принадлежавшая аргентинскому тресту, находилась на берегу реки Парагвая среди тропических лесов и служащие являлись единственными обитателями Порто Састре. Для развлечений мы ездили на моторной лодке в бразильский пограничный городок Муртинье, в котором кроме одного бара больше ничего не имелось. До Асунциона было очень далеко, пять дней путешествия на пароходе и туда служащие ездили только раз в год. Но зато жалованье я получал там майорское и старался поскорее скопить необходимую сумму денег для дальнейшего путешествия. Скука и полное отсутствие общества заставили меня, в конце концов, ускорить отъезд. Несмотря на уговоры и просьбы дирекции, я все таки разстался с Порто Састре и совершил очень интересное путешествие на комфортабельном аргентинском пароходе до порта Корумбы в Бразилии.
Дорогою я отдыхал лежа в шезлонге, пил ледяной коктейль и любовался живописными берегами. Оставив Парагвай, пароход вскоре попал в бразильские воды. Через пару дней я, наконец, приехал в первый большой речной бразильский порт Корумбу. Визами, которых у меня, кстати, и не имелось, там никто не интересовался, матросы из таможни помогли мне перенести вещи на берег и, таким образом, я очутился на территории Соединенных Штатов Бразилии. После парагвайских городов Корумба показалась мне столичным городом. С какой радостью я входил в многочисленные кафе, знакомился в кабаре с бразильскими красавицами и вообще чувствовал себя прекрасно.
Корумка лежала на высоком берегу реки Парагвая, имела много красивых зданий, парков и массу цветников. В городе был расквартирован егерский батальон, а в порту стояла бразильская речная эскадра, несколько канонерских лодок и два маленьких миноносца. Гуляя по улицам, я обратил внимание на цветные афиши, возвещавшие жителям о прибытии в город знаменитого гадальщика, предсказывавшего по картам настоящее и будущее, персидского принца Сади-Нога. Меня заинтересовала фамилия принца и я, таким образом, познакомился с ротмистром Ольвиопольским уланом Толмозовым, оказавшимся на редкость приятным собеседником. Желая во что бы то ни стало побывать в Боливии, я переехал в моторном катере реку и очутился в маленьком пограничном боливийском городке Порто Суарес и оттуда совершил в военном дилижансе утомительное путешествие до города Кочубамбы. Пришлось проехать шестьсот километров по степи и останавливаться на отдых в маленьких трактирах, где приходилось также обедать и ужинать. На всем протяжении этой утомительной дороги находился только один городок Санта Крус, напоминавший собою парагвайскую провинцию. Должен сознаться, что Боливия мне не понравилась. Приехав в Кочубамбу, я погулял немного по пыльным улицам и насмотревшись на гулявшую публику, состоявшую в большинстве случаев из индейцев или креолов, я на том же дилижансе вернулся в Порто Суарес и оттуда поскорее в Корумбу.
Так как мои денежные ресурсы приближались к концу, нужно было распрощаться с Корумбою и купив билет на поезд Северо-Западной железной дороги, отправиться в промышленный центр Сан Пауло. Путешествие заняло четыре дня, причем по штату Мато Гросо (дремучий лес) поезда проходили только днем, а по ночам поезда останавливались и пассажиры ночевали в гостиницах в небольших привокзальных городах.
Все это происходило вследствие нападений и ограблений на линии Северо-Западной железной дороге, правда происходивших в прошлом веке, но публика продолжала бояться путешествовать по ночам. В первую остановку я переночевал в городе Кампо Гранде в японском отеле и там за ужином меня приветствовал хозяин теплой японской водкою. Предпоследнюю ночь я провел в Трес Лагоас и неожиданно встретил там своего Константинопольского приятеля подпоручика Желкевского. На радостях встречи, мы отправились в ближайшее кафе, где за стаканом вина я узнал от него много интересного.
Желкевский рассказал мне, что сидение в Галиполи многим наскучило, и вот часть добровольцев по инициативе капитана Ефрема Полякова и поручика Николая Шеркунова решили эмигрировать в Бразилию, а молодежь устремилась в Чехословакию, чтобы закончить в Праге свое образование. Прибыв в Бразилию, наши добровольцы быстро устроились на службу, причем капитан Поляков поступил инженером в железнодорожную компанию, а Шеркунов стал инженером строителем.
Желкевский приветствовал мой приезд и снабдил массою писем и адресов своих тамошних приятелей. Но вот я прибыл в Сан Пауло, крупнейший город Южно-Американской индустрии с массою фабрик и заводов. Город напомнил мне Европу и имел вполне благоустроенный вид, широкие улицы и небоскребы. Здесь я впервые обратился к парагвайскому консулу для оформления своих бумаг. Консул онорарио (почетный) занимал в то время пост директора банка, был весьма удивлен моему появлению, сознавшись что впервые видит перед собою парагвайского офицера и устроив мне все необходимые бумаги, снабдил деньгами и дал рекомендательное письмо к своему другу президенту штата Рио Гранде де Суль доктору Боржесу де Медейрос с просьбою зачислить меня в свою штатную армию — бригаду милитар.
Этот штат был одним из самых богатых, имел свою собственную армию, промышленность и экспортировал вино и мясо. Обрадованный всем этим, я поблагодарил консула и не задерживаясь в Сан-Пауло поехал в Сантос, чтобы оттуда на пароходе следовать в Порто Алегре. Железная дорога Сан Пауло — Сантос считается самой красивой в Бразилии и, я бы сказал, во всем виданном мною мире. Мелькают мимо окон семафоры, вышки стрелочников, пакгаузы и прочие станционные постройки. Эта дорога спускается к берегу океана с высоты семисот метров. Внизу белеют облака, а еще ниже где-то далеко, теряясь в зеленой пелене виднеются домики и железнодорожные постройки, причем из окон вагона они кажутся меньше спичечных коробок. Часть дороги цепная, шумят стальные тросы, поезд то и дело ныряет в темную пропасть многочисленных тунелей и затем глазам пассажиров открываются чудесные пейзажи на изумрудные горы Сиеры до Map.
Невольно приходят на ум мысли о величии человеческого гения, сумевшего покорить природу и создать среди скал и горных ущелий железную дорогу там где раньше летали только лишь птицы. Но вот промелькнула красивая панорама спуска и поезд миновал лежащую у подножья гор станцию Кубатон. Еще четверть часа и поезд проходя по равнине, усаженной массою бананов, наконец прибывает в Сантос.
С вокзала я бегу в порт и покупаю билет на пароход Итапаси, компании Костепра принадлежавшей бразильским миллионерам братьям Ляже. Пароход отходит на юг в три часа дня. Есть время мне, наконец, немного отдохнуть. В кают-компапии я познакомился с капитаном парохода Жозе Араужо, который оказался наредкость словоохотливым моряком и я в пути отдыхал в его обществе.
Побережье Бразилии, вдоль которого мы шли, надо отдать справедливость, очень красиво. Миновав порт Паранагву в штате Парана, мы на короткий срок задержались в Сан Франциско и затем бросили якорь в открытом порту Флорианополиса, столицы штата Святой Екатерины.
На лодке я съехал на берег и погуляв немного по улицам, пришел к убеждению, что город небольшой, но чистый и довольно симпатичный. В одном из кафе я обнаружил хозяина грека из Одессы, разговорился с ним, узнав что в этом штате живет много немцев, и почти не заметил, как пришло время возвращаться на пароход.
За ужином в кают-компании я заметил нового пассажира с лицом скифа с византийской вазы. Скиф этот оказался русским инженером Аркадием Доментьевичем Черницыным, бывшим гардемарином, эмигрантом с 1905 года, занимавшим теперь крупное место в штатном правительстве. Стоит ли добавлять после этого, что мы сразу подружились и всю ночь проговорили в его каюте за бокалом вина до самого прибытия парохода в порт Имбитубу, куда он следовал, Черницын предложил мне сойти с ним на берег и показать мне тамошний знаменитый отель, выстроенный одним из братьев Ляже по модели отеля в Монте Карло, который ему страшно понравился.
Порт Имбитуба принадлежал так же Компании братьев Ляже и служил для экспорта угля из шахт в Лавро Мюллер и Урусанги. Я согласился и мы сели в специально поданный на пристань вагон для доктора Черницына. По короткой дороге до отеля я заметил, что Имбитуба состояла из порта, отеля, прекрасных бунгало для администрации и около железнодорожной станции ютившихся нескольких деревянных домиков. Но отель сказался на самом деле прекрасным. Черницын любезно показал мне комфортабельные номера со всеми удобствами, огромный обеденный зал и несколько больших гостиных. Когда я спросил его для кого все это выстроено, Аркадий Доментъевич ответил, что в Имбитубе проживает дирекция и большое количество служащих компании, все это люди приехавшие из Рио де Жанейро и Энрике Ляже не хочет что бы они здесь скучали.
В этот момент я услыхал отходной гудок парохода и заторопившись попросил Черницына поскорее доставить меня в порт. Но Аркадий Доментьевич засмеялся, приказал гарсону подать нам еще по рюмке шерри бренди и поинтересовался у меня не надоело ли мне все время воевать.
«Довольно, мой милый, никуда вы отсюда не поедете! Здесь я сделаю из вас инженера землемера и вы, наконец, станете мирным гражданином!»
«Аркадий Доментьевич, а как же мои вещи, я оставил их ведь на пароходе!» взмолился я, глядя на Черницына.
«Не беспокойтесь, они уже находятся в вашем номере № 17».
«Аркадий Доментьевич, но ведь я измерял землю только переменным алюром на коне и знаю это ремесло с чисто кавалерийской точки зрения».
«Ничего, мой милый, теперь я познакомлю вас с аппаратом Бекмана и вы быстро всему этому научитесь; — скажите ведь вы окончили кадетский корпус, так же как и я и потому проходили геометрию и топографию. Больших знаний я от вас и не потребую».
Стоит ли добавлять после этого, что штат Рио Гранде до Суль остался надолго ожидать меня, так как Аркадий Доментьевич взял меня на работу по проводке дорог на фазенду (имение) Санта Сецилия, принадлежащую братьям Ляже, в 23.000 гектар, где быстро научил меня обращаться с измерительным аппаратом и, в конце концов в короткий срок сделал из меня настоящего землемера.
Через три месяца, почти закончив работу, Черницын вернулся во Флорпанополис, обнял меня и улыбаясь сказал, что переговорил обо мне с главным директором компании доктором Альваро Катоном и тот согласился оставить меня в качестве администратора фазендой Санта Сецилия, так как я являлся единственным человеком знавшим границы этого огромного имения. Так началась моя жизнь в горах на берегу реки Рио де Пончо, в маленьком домике, в соседстве с многочисленными немцами колонистами. В конце каждого месяца я ездил на своем коне «Дох» в Имбитубу, для чего приходилось два часа спускаться по лесу с горы и затем около пяти часов ехать по степи вдоль океана, что бы затем раздеться и приняв ванну в своем номере в отеле, выйти затем вполне прилично одетым к завтраку.
Моя работа на фазенде не была трудной, трасса новой дороги была уже проложена доктором Черницыным и я только следил за рабочими проводившими ее. Свободное время я проводил знакомясь с соседями немцами колонистами и часто ездил в местечко Аратингауба, где имелся единственный на весь округ продовольственный магазин и бар, в котором можно было выпить несравненного по вкусу апельсинового вина. Но вот я решил заняться перепиской с друзьями и, в конце концов, наладил связь со своими однополчанами и в результате всего этого, выписал из Праги своего друга детства и однополчанина корнета Анатолия Роменского и приехавшего вслед за ним поручика Константина Иваненко. Роменского я сделал заведующим нашим хозяйством, а Иваненко превратился у меня в инженера и следил за постройкой дороги.
Карнавал 1-924 года мы шумно провели в Имбитуба-Отеле вместе с Черницыным и семьями дирекции и служащих нашей компании. Было так весело, что мои «червонные гусары» заявили мне, что это был их первый веселый праздник в их эмигрантской жизни. А Черницын угостил ужином с шампанским и назвал нас своими «цыплятами». Мои приятели напропалую ухаживали на балу за красавицей Педриньей и Константин Иваненко прямо сказал мне, что влюблен в нее по уши и думает сделать ей предложение. Черницын вполне во всем этом с ним согласился и обещал также найти невесту для Роменского, красивую польку из Флорианополиса по имени Юля. Тогда я решил так же написать в Новочеркасск своей кузине Дусе, воспользовавшись появившимся в России «нэпом».
На мое письмо мне ответила ее младшая сестра Милица, сообщив мне, что Дуся вышла замуж и живет в Воронеже, а она, Милочка, закончила в этом году ростовский университет. Обрадованный подобной новостью, я предложил ей руку и сердце и пригласил немедленно приехать в Бразилию. Милица дала свое согласие и заявив в университете, что желает пробыть год в Сорбонне, получила разрешение выехать во Францию. В Париже она нашла своих родственников и при их помощи быстро получила визу и купила билет на доллары, высланные мною из Имбитубы.
Директор компании доктор Альваро Катон был настолько любезен, что дал распоряжение в Рио де Жанейро нашему представителю встретить приехавшую мою невесту и устроить ее на наш пароход, отходящий в Имбитубу, а его супруга дона Зита решила на первое время до нашей женитьбы поместить ее в своем доме. Но я не утерпел и как только получил телеграмму о прибытии Милицы в Рио де Жанейро, то сразу поехал за ней и привез ее сам в Имбитубу.
После нашей свадьбы мы верхом поехали на фазенду и там были встречены торжественным банкетом, устроенным в нашу честь Роменским и Иваненко. С того момента я ограничил свою жизнь домашним кругом. Костя Иваненко решил не отставать от меня и женившись на Педринье, уехал в Итажаи, где родственники жены устроили его инженером в порту. Черницын так же исполнил свое обещание и женил Анатолия Роменского на Юле, причем свадьба их происходила в нашем доме.
Так счастливо закончилась эпопея «червонных гусар» в Имбитубе. На следующий год у меня родилась дочь Елена, которую мы крестили в Флорианополисе в семье наших друзей федерального судьи штата доктора Энрике Лесса, причем крестным отцом Елены был доктор Черницын, а крестной матерью дона Зенита Лесса.
Так спокойно в Имбитубе на берегу океана протекала моя семейная жизнь. Меня сразу после рождения Елены перевели в Имбитубу на должность помощника фарфорового завода, директором которого был итальянец Пиетро Фавали, родственник жены Энрике Ляже, бывший лейтенант берсальеров и мы зажили с ним прекрасно, а его жена быстро подружилась с Милицей.
Теперь карнавал мы проводили весело всеми знакомыми семьями. Так мы прожили спокойно до 1930 года, то есть шесть лет.
В этом году в Бразилии вспыхнула революция. Штат Рио Гранде до Суль восстал против федерального правительства и его войска с юга двинулись на север для свержения в Рио де Жанейро бразильского президента доктора Вашингтона Люиса. Революционные войска заняв Имбитубу, немедленно мобилизовали меня, как бывшего русского и парагвайского офицера и я был декретом Южного правительства зачислен в армию и три месяца пробыл в должности начальника штаба конной группы. Революция была менее поэтична, чем парагвайская, так как почти нигде революционеры не встречали сопротивления и после победы революционеров и занятия нашей конницей «гаучо» столицы Рио де Жанейро, новый президент республики доктор Жетулио Варгас особым декретом отблагодарил всех участников революции и я был переведен в город Сан-Пауло с прикомандированием к департаменту Полиции, где моя карьера за десять лет дошла до звания личного секретаря начальника полиции доктора Коста Ферейры.
В Сан Пауло издавалась Николаем Трофимовичем Даховым «Русская Газета» в которой я сотрудничал уже год, посылая свои воспоминания под общим названием «Последние Гусары». А вообще я начал свою литературную работу в Имбитубе, где в местной газете «Имбитуба» был напечатан 30 апреля 1924 года мой рассказ «Жизнь» переведенный Черницыным по-португальски «А Вида».
Так как работы в департаменте было сравнительно мало, то я большую часть дня проводил в газете и описывал в ней все происшествия в нашей русской колонии, став постоянным сотрудником этой газеты вплоть до ее закрытия во время начавшейся Второй великой войны, когда были закрыты в Бразилии почти все иностранные газеты и прекратили свое существование так же и клубы. Во время Великой войны умер мой прямой начальник доктор Коста Ферейра и я решил подать в отставку, перейдя на службу в «Дубар», фирму по производству ликеров, принадлежавшую огромной компании «Антарктики», имевшей пивные заводы по всей Бразилии.
Так заканчивалась моя бурная жизнь в эмиграции на должности представителя торговой фирмы. Работа моя была не особенно трудной и занимала время с утра до полудня, после чего я возвращался домой и продолжал заниматься литературой, посылая свои статьи и воспоминания в самую большую русскую газету в Нью-Йорке, а немного позже получил предложение сотрудничать в журнале «Родимый Край» и «Наших Вестях». Так спокойно в кругу семьи и друзей протекает моя жизнь в Сан-Пауло. Летом при наступлении жары мы переезжаем из каменных стен огромного города к себе на дачу в Сан-Висенте и там на берегу океана отдыхаем на пляже и купаемся в пене морской.
Святослав Голубинцев
© “Родимый Край” № 123 ИЮЛЬ-АВГУСТ 1976
(1 votes, average: 5.00 out of 5)
Loading ...Читайте также: